Форум » Город » "...Что в город скорбный по пути зашли" - дом графини ди Барди, ближе к вечеру » Ответить
"...Что в город скорбный по пути зашли" - дом графини ди Барди, ближе к вечеру
Фома Палеолог: Уж вы не потому ли слез не льете, Что в город скорбный по пути зашли И слышать о несчастье не могли? Но верю сердцу — вы в слезах уйдете. Данте Алигьери
Ответов - 36, стр:
1 2 All
Фома Палеолог: ... Тревога, поднявшаяся в сердце князя после беседы с мессером Франческо, смогла улечься лишь с наступлением первых сумерек. Ночная тьма, с равнодушием опускавшаяся на землю вне зависимости от того, кто ею владел, и равно охлаждавшая и нагретые солнцем камни домов, и разрытую землю могил, и воды залива, и даже горячие головы, благодетельная тьма принесла облегчение и ему, метавшемуся по покою, словно лев в поисках выхода из золоченой клетки. Хотя... положа руку на сердце, львом князь ахейский себя ощущал в последнюю очередь. Если бы Фому попросили избрать себе зверя, сходного с ним по духу, то белокурый, красивый словно фреска античного живописца грек склонился бы к небыстрой и мудрой змее, или же печальной, с дивными глазами антилопе, что пасется в привольной траве, воздевая головку и изгибая свою длинную шею, как только заслышит опасную поступь. О, он был творцом и ценителем, а не завоевателем - и те победы, которые послала ему Фортуна, были лишь следствием минутного огня, воспламенения, подобного воспламененью поэта, вырывающего из груди сердце, чтобы увлечь за собой соотечественников. Но сейчас за его спиной более не стояло ни грозных армий, ни великого, пусть и медленно клонящегося к закату государства, ни брата, которого-то действительно можно было бы назвать львом, ни матери, мудрость которой могла бы помочь ему проникнуть в замыслы противников. Сейчас он ничем не отличался от любого другого человека в этом городе, с тою лишь разницей, что голова его стоила немного дороже. Монна Лукреция? Она, словно призрак, очаровала его и исчезла, занявшись своими делами, которых у молодой женщины, богатой и свободной, наверняка оставалось немало даже теперь. Ди Пацци? Но чем мог помочь ему негоциан, по крайней мере до того, как над головами развернутся яркие паруса? Бальтазар? Инструмент в его руке, кинжал мести, спрятанный под изящным запястьем? Асень предпочел остаться с отцом своего друга, Дмитрий исчез, маленькая каталонка тоже сгинула без следа, оставив его в одиночестве... Почувствовав, что еще немного - и он не выдержит этой страшной пытки, Фома выскользнул из своих покоев и устремился на галерею, ведшую вниз, к огромную прихожую, некогда с роскошью убранную, а теперь казавшуюся такой же голой и осиротевшей, как и он сам.
Инес: ...Инес подбежала к дому вне себя от страха, и так яростно забарабанила в дверь, что привратник, который был и без того напуган всем тем, что происходило в городе, решился открыть не сразу. Наверняка, у него промелькнула мысль - а не забаррикадировать ли дверь от греха подальше? У страха-то глаза велики! Но, увидев через щель в двери новую служанку, он немного успокоился. - И зачем же так стучать? - заворчал привратник, пропуская Инес внутрь. Та, не ответив, прислонилась к стене, переводя дух. Наконец-то дома, наконец-то добежала! Одно дело - красться через опустевший город, вздрагивая от каждого шороха, и видеть "чудовищ" за каждым углом, а совсем другое - увидеть их собственными глазами. Тех, от кого еле спаслась утром... И бежать, что есть сил, полузнакомыми переулками, стараясь как можно быстрее оказаться в безопасном месте. У монны Лукреции. Но в полностью безопасном ли? Инес до сих пор вся дрожала, задыхалась, и, казалось, ноги подкашивались - от страха ли, а может, от непривычно быстрого бега...
Фома Палеолог: Почтенного человека, едва не принявшего решение замкнуть вход и тем спасти госпожу и ее гостей от грабежа и позора, вполне можно было понять: грохот, производимый на сей раз хрупкой с виду девушкой, могла издавать если не целая армия, то большой отряд турок - во всяком случае, так действительно могло показаться ожидающему всяческих зол с их стороны человеку. Князь ахейский не предвидел в ближайшем будущем милостей или добра от подданных Магомет-хана, поэтому, едва заслышав странные звуки, поспешно спрятался за колонну, по счастливой случайности подпиравшую высокие потолки прихожей. В который раз за день он пожалел, что лишился любимого кинжала, оставленного в кровоточащем боку Заганос-паши, тем более, что нахальному турку этого оказалось недостаточно, чтобы немедленно упасть ниц, раскаявшись в свершенных им злодеяниях, и немедленно признать Христа своим Господом. Да и для обороны миланский клинок был даже очень неплох. Перспектива снова сниматься с якоря, когда едва-едва не обрел необходимый покой, не порадовала Фому, однако, он был доволен тем, что, если что, окажется в курсе грозящей беды одним из первых. Сказать честно, судьба товарищей и даже прекрасной хозяйки мало обеспокоила деспота - за исключением разве что Асеня, с которым его, как ни крути, связывали дальние кровные узы, и маленькой каталонки, которой он был обязан, ни много ни мало, своей жизнью. Он даже сделал движение к лестнице, подчинившись порыву поднять крик и предупредить кого можно - но сдержался, заслышав недовольный, но вполне миролюбивый голос привратника, первым встретившего неизвестную угрозу. Завидев Инес, бледную, с искаженным от страха лицом появившуюся на пороге прихожей, Тома торопливо сбежал по ступеням, своим присутствием избавив девушку от дальнейших покоров и расспросов. Его рука властно легла на ее запястье - и, не говоря ни слова, князь повлек беглянку за собой, вверх по лестнице, намереваясь выпытать из нее все о намерениях ее новой хозяйки. Однако, видя, что девушка еле держится на ногах от усталости и испуга, грек остановился, давая ей перевести дух. - Что-то случилось?
Инес: Инес быстро закивала, но чтобы заговорить, ей понадобилось еще несколько мгновений. Наконец дыхание, сбившееся и после бега, и после попытки успеть за широкими шагами дона Томазо, начало выравниваться, и она выдохнула: - Я их видела... - судя по испуганному виду девушки, у ее собеседника не должно было остаться сомнений, кого же именно она имела в виду. От волнения Инес начала снова примешивать слова родного языка к ромейским. - Через puente... Мост, то есть... Много-много их было... Едва ли дон Томазо выловил что-то осмысленное из таких сбивчивых объяснений, но сейчас Инес не могла рассказать об этом как-то по-другому. Так хотелось бы верить, что сюда они не явятся... А вдруг? Ведь, кажется, этот грек-монах - какая-то важная персона! А если кто-то узнает, что он здесь? "А все ли с ним сейчас в порядке?" - вдруг вспомнила девушка. Надо будет спросить у кого-нибудь из служанок... Но чуть позже. Сейчас, наверное, не до того...
Фома Палеолог: Ее сбивчивый рассказ, страх, который заставлял личико каталонки то бледнеть, то покрываться румянцем, неожиданно обратили мысли князя ахейского вовсе не к тому, что, единственное, занимало его еще несколько минут назад. Едва ли найдется мужчина, которому не захочется показаться в глазах молодой и хорошенькой девушки храбрее и мужественнее, чем он есть (обладай он даже стать Геркулеса и отвагой Пелида), и Фома не был ислючением из этого славного списка. Во времена, которые мы описываем, господа отнюдь не гнушались опускать свои взоры до тех, кто стоял много ниже них на феодальной лестнице, и хорошенькие крестьянки, не умеющие даже выводить свое имя на страницах церковной книги, нередко занимали место в альковах вельмож, а порой и в их жизнях; и, вынуждены признать, эта черта века тоже не была чужда младшему сыну императора Мануила. Инес занимала, бесспорно, куда более выгодное положение, ибо состояла при своей госпоже, и волей-неволей, должна была усвоить некоторые изящные манеры и обычаи высокородных господ. Поэтому-то ответ на все ее страхи был слегка неожидан: дон Томаззо отточенным жестом, в коем он имел все возможности практиковаться, находясь в Риме, приподнял ее миловидное личико за подбородок, с улыбкой проговорив: - Ну, ну, тише, дитя мое... Не стоит так волноваться, а то вы упадете без чувств, и мадонна Лукреция будет очень недовольна. Боюсь, даже моего влияния не хватит, чтобы на сей раз защитить вас. Это мадонна Лукреция отослала вас из дому? Надеюсь, это поручение не было слишком опасным?
Инес: От такой неожиданности Инес опять покраснела, и сердце забилось еще сильнее. И слова собеседника, и его тон - это все было для нее настолько непривычным... "Дон Томазо... Что вы..." - пронеслось у нее в голове, но вслух девушка не сказала ничего, потому что язык опять отказывался повиноваться. Тем сложнее было ответить на прозвучавший вопрос - и почему-то было очень стыдно признаться, что выйти еще раз на улицу было ее решением. Крайне неосмотрительным, следует признать... - Да... То есть, нет! - быстро поправилась каталонка, сама не понимая, что она здесь имеет в виду - опасность ли поручения, или же монну Лукрецию. - Это касалось доньи Эвы, госпожа позволила мне... Я ходила к другу хозяина, он мог бы помочь выкупить донью Эву... Инес опустила глаза, но мгновение спустя вновь подняла на дона Томазо виноватый взгляд. "Наверное, сейчас скажет, что нужно было сидеть дома, за десятью замками - и будет прав... Но ведь донья Эва..."
Фома Палеолог: Между тем Фома был далек от мысли выступить в роли дуэньи, как того опасалась маленькая каталонка. Господ, тем более столь своенравных и игравших такую двусмысленную роль, в какой выступила графиня ди Барди, мало интересовали страхи их слуг,- да, что греха таить, иногда и сама их жизнь. Потому самоотверженность девушки была воспринята деспотом как нечто похвальное, но увы, само собой разумеющееся. - Вы могли пострадать,- мягкий упрек, звучавший в голосе, сопровождался такой же снисходительной улыбкой.- Разве графиня немилостиво обошлась с вами, настолько, что вы захотели доверить ей эту деликатную заботу? Поверьте, она, как и я, с радостью бы приняли на себя беспокойство о судьбе доньи Эвы. По крайней мере, вам дали бы провожатого... Князь не мог сдержать движение легкой брезгливости, скользнувшее в чертах, при мысли, что мальчик-паж, в платье которого была переодета девушка, подвергался не меньшей, а то и большей опасности, расхаживая в одиночестве среди захваченного турками города. Тем более, что фигура Инес, стройные бедра и крошечные ножки которой были доселе скрыты длинной юбкой, теперь была более чем отчетливо обрисована полосатыми штанами кальце, которые в те времена носились мужчинами. Мысль о том, что каталонка скорбит о своей своенравной хозяйке куда больше, чем он, сын, едва потерявший мать и брата, о кровных родственниках, больно кольнула Фому: выпустив подбородок собеседницы, он продолжал, куда более нервным тоном: - И что же, этот достойный человек, к которому вы предпочли адресоваться... что он сказал вам?
Инес: - Я... Я не подумала... - после непродолжительной паузы смущенно призналась Инес. Действительно, до того ли было госпоже, чтобы еще требовать у нее проводника? Добралась туда-обратно без него, цела - и спасибо святой Инес Римской! Ведь с такой святой покровительницей как можно бояться? А маленькая каталонка все-таки боялась всего, что происходило в городе. До дрожи. Оставалось только надеяться на заступничество высших сил - и, может, на деньги мессера Чезаре, обещавшего помочь донье Эве. Вот только, как заметила девушка, упоминание о нем как-то неприятно подействовало на дона Томазо. Почему так? - Он согласился... - Инес кивнула. - Обещал помочь...
Фома Палеолог: Острие кинжала совести, укол которого ощутил Фома, по-видимости, было смазано ядом - ничем иным невозможно было объяснить внезапное отвращение к самому себе, тому что он говорил и делал, которое завладело им, подобно кашлю или головной боли. Мурашки побежали по спине князя ахейского при мысли о том, что не прошло и суток, как он утратил мать и едва не утратил свободу и, может быть, саму жизнь. Каким далеким все это казалось! Более всего чувства деспота походили на видения человека, оборотого сном: вчера царь - сегодня бродяга, вчера - член большого семейства, игравшего не последнюю роль в Европе, сегодня... Изгнанный император? Нищий? Надежда христианского мира? Сколь дорого он заплатил за то, чтоб получить право явиться ко двору Папы и заявить: "Я, Тома Палеолог, последний в роде, требую вашей помощи"? Стоило оно того или нет? - Помочь...- рассеяно повторил деспот, как будто слова девушки помогли ему нащупать путеводную нить, вроде той, что вывела Персея из погруженного в темноту логова чудовища. Правда, на сей раз, клубок интриг, центром которых стал дом графини ди Барди, должен был привести его в это самое логово - но какая разница, если именно это было целью, которой Тома столь страстно желал? - Этот... благородный человек обещал направиться к султану с требованием выкупа для пленников?
Инес: - Пообещал... - Инес вздохнула. Ведь мессер Чезаре благородный человек, вряд ли станет лгать... Только бы у него получилось! Но что будет с доньей Эвой после этого, хотя бы кто ее приютит, Инес не знала. Вернее, даже не задумывалась - ей казалось, что самое главное - это чтобы хозяйка наконец-то оказалась на свободе! А там уже видно будет... Но вот на состояние князя служанка обратила внимание. Казалось, что мысленно он где-то совсем далеко. И будто чем-то очень расстроен... "Может, переживает за кого-нибудь из родственников? Неизвестно, где они..." - подумалось Инес. - Дон Томазо... - нерешительно произнесла она.
Фома Палеолог: Эта новость была удачей. Крупной удачей. Если теперь повезет встретиться с неожиданным заступником консульской семьи, и уговорить его взять с собой пылающего местью раба - как бишь его? - раба семьи Варда. Наверняка его не допустят к вельможе, но может представиться шанс спрятаться, затаиться где-нибудь - и уже потом... Разве Бог не на их стороне, разве не случается, что он поражает занесшегося тирана в момент его триумфа? Рука деспота морейского сжалась в кулак. Разве можно такое дело оставлять несмыслящему человеку, рабу? Может быть, самому отправиться? Кому, если не ему, вонзить кинжал в сердце человека, повергшего столп христианского мира - гордую и непобедимую Византию? Вопрос девушки заставил его тихонько вздрогнуть и бросить на нее почти испуганный взгляд. Не сказал ли он что-нибудь вслух, не выдал ли глубинного порыва? Мог ли младший сын покойного императора, брат убитого императора, доверять кому-то из тех, кто обращал к нему ласковые и обещающие взоры? - Д-да, дитя мое?
Инес: - Нет-нет, простите... - Инес покраснела, устыдившись своей дерзости, и одновременно разозлившись на себя. Что она ему скажет? "Все ли у вас в порядке, почему вы так волнуетесь?" Глупее вопроса не придумаешь! Ведь и последнему дураку будет ясно, что ничего не в порядке, что вся привычная жизнь рушится, да хуже, рухнула уже! И станет ли благородный господин рассказывать ей, обычной такой служанке, что его гнетет? Глупо, девочка, глупо так думать... - Простите, дон Томазо... - еще раз неуверенно произнесла каталонка. - Простите, но я подумала... Может быть, вам стоит сейчас немного отдохнуть?
Фома Палеолог: Забота, выказанная каталонкой, противу воли, тронули сердце Фомы. Нет, не то чтобы он раскаялся в поползновениях на ее счет, или смутился тем, что пытается ухаживать одновременно за госпожой и служанкой, да еще в ситуации, когда и думать-то о подобном было не очень достойно. Но едва ли не от Адама, жена которого соблазнилась яблоком, была известна старая добрая истина: крепче и лучше всего женщина служит тому, с кем делит если не стол, то постель - а сейчас, именно сейчас содействие и служба любого, самого незначительного лица, была деспоту морейскому нужна, словно воздух. Тем более, если это лицо может проникнуть в чужие тайны. К тому же, что таить греха, скромная невинность Инес представляли себе соблазн для князя, человека, воспитанного в традициях европейской куртуазности, утесненной православной строгостью. Фома не был похож на своих братьев, покорявших в Европе одно женское сердце за другим: раз женившись, он почти свято соблюдал предписанные условия брака. Но верно говорят, что опасность открывает в человеке неведомые ему ранее качества, к тому же теперь младший сын Мануила не знал, выберется ли живым из передряги, уже унесший если не жизнь, то свободу двоих его старших братьев. Так к чему отказываться от сердечной радости, если она может стать последним, что он увидеть в жизни? - Вы ведь проводите меня, дитя мое?- ласково улыбаясь, обратился князь ахейский к Инес, ставшей вдвойне хорошенькой в порыве смущения.
Инес: - Если нужно, господин, то... То конечно... Если вы желаете... - смущенно ответила девушка, окончательно запутавшись как в том, что хотела сказать, так и в том, что вообще происходит. Все будто перевернулось с ног на голову! Столько перемен, причем так быстро - если даже постараться не думать о том, что случилось утром, то все равно что-то странное выходит. Ладно, не столь странное, сколько очень непривычное... Вначале мужской костюм вместо обычного платья, затем не до конца понятная необходимость выдавать себя за мальчика (что ж, с господами ведь не спорят, а кто знает, сколько еще придется служить монне Лукреции), теперь еще и дон Томазо, который с ней так непривычно ласков... А ведь прежде ни дон Пере, ни молодой дон, его сын, никогда так с Инес не разговаривали! - Госпожа ведь предоставила вам какую-то из комнат? - простодушно поинтересовалась служанка.
Фома Палеолог: О такой мелочи, как собственная комната в доме, хозяйка которого обещала ему кров, Фома даже задумался. Комнату, где он в первый раз переменил одежду, деспот, со свойственной ему самодержавной уверенностью, уже считал "своей"; впрочем, едва ли в то время какой-нибудь из государей, занимающий дом подданного, считал бы иначе. Конечно, графиня ди Барди оставалась италийкой, о происхождении которой князь имел весьма туманное представление - но, в конце концов, сейчас они находились на греческой земле. На греческой... Мужчина поспешно отогнал от себя тяжелую мысль. Нет, скорее забыться, пусть даже при помощи этой маленькой каталонки. Поэтому он решительно принялся подниматься по лестнице, направляясь в покои, немногим ранее предоставленные ему Лукрецией. Комнатный слуга, в ожидании высокого гостя сидевший возле порога, тут же поднялся, выражая готовность исполнить его любые приказы - но деспот мановением руки отпустил его, не обратив внимание на понимающий, оскорбительный для его достоинства взгляд. В конце концов, какое ему дело до слуги? За время его отсутствия, по-видимому, в комнате побывали: перепачканное платье исчезло, постель в глубоком алькове была разложена на тот случай, если правитель Ахеи пожелает отдохнуть, и даже вода в умывальнике благоухала розовой водой и радовала глаз трепещущими на зеркальной поверхности лепестками. Все выглядело так, словно "дон Томаззо" остановился у хорошей знакомой где-нибудь в Лацио, утомившись после долгой дороги. О, почему судьба дала именно ему подобное испытание? - Итак,- когда дверь за услужливым, и, возможно, подосланным малым закрылась, и он остался наедине с каталонкой,- друг вашего хозяина согласился помочь ему... ему и его детям. Быть может, мы сумеем объединить усилия с этим благородным человеком?
Инес: Двусмысленного взгляда, который бросил на Инес незнакомый слуга, девушка просто не заметила - войдя вслед за князем, она смущенно замерла, впечатленная, что уж таить, внутренним убранством комнаты. И покои доньи Эвы, и даже "старой хозяйки", как называли слуги донью Марию, казались в сравнении с этим несколько скромнее... Но может, это потому, что они были для маленькой каталонки более привычными? Да, конечно, ведь у графини ди Барди Инес чувствовала себя чужой... "А у нас дома все было совсем по-другому..." - невольно подумала девушка, вспомнив комнаты для гостей у дона Пере. Дома... Нет, не нужно сейчас об этом. От грустных мыслей ее отвлек неожиданный вопрос дона Томазо. - Я... Я не знаю, господин, возможно... Наверное, вам лучше будет поговорить об этом с ним самим, если желаете... - Инес быстро подняла взгляд на собеседника, и тут же вновь опустила глаза. Почему-то она опять засмущалась - то ли из-за непривычного к ней обращения, то ли из-за того, что находилась наедине с мужчиной. Конечно, утром в заброшенном доме ей было гораздо страшнее, да и ситуация тогда была куда опаснее...
Фома Палеолог: Разумеется, Фома не собирался спрашивать у Инес совета, дозволительно или нет одному дворянину прибегнуть к услугам другого - и разумеется, он не ждал от нее разрешения вмешаться или же нет, в планы неизвестного, решившегося оказать столь опасную услугу фамилии дона Пере. Но хотя бы каких-то подробностей, имен, обстоятельств их разговора! Что ж, вероятно, это лишь еще одно подтвержденье того, что Господь приближает к себе самых достойных, одевая их плечи пурпуром своей милости и земной власти. - Этот человек - кто он?- с бесконечным терпением, не выразившим его досады (деспот вдруг спохватился, что простодушная девица после поведает их разговор новой госпоже), обратился Фома к Инес, присаживаясь на широкий резной ларец, стоявший возле окна и забросанный подушками. Подобные этому сундуки, выполненные из драгоценного дерева и изукрашенные искусной резьбой, а иногда инкрустированные жемчугом, золотом и редкой слоновой костью, в те времена могли вмещать целое приданое и использовались как гардеробы и одновременно скамьи (а, случалось и кровати) в покоях влиятельной части общества. Поискав глазами, деспот указал собеседнице на низенький пуф, вероятно, служащий подставкой для ног, но сейчас призванный сыграть роль сидения. Поместить служанку рядом с собой было бы все-таки слишком смелым поступком. - Вы должны довериться мне, дитя, потому что после освобождения вашей молодой госопжы, или, по крайней мере, после выяснения ее участи, может статься, что ей... и ее родным понадобится помощь,- это Фома прибавил не без понуждения, в глубине считая, что родственники дона Пере уже давно обрели свое место в могиле. Сказать правду, отчаянный крик доньи Эвы, который слышала Инес, совсем не обязательно был признаком ее пленения, а мог означать и то, что девица просто рассталась с честью или же с жизнью на пороге родного дома; но об этом, как и о многом другом, князь не торопился пока юной собеседнице сообщать. - Да, ей и ее родным, особливо дамам, может потребоваться женская помощь,- продолжил он свой монолог, дымчатыми глазами разглядывая юную девушку, с грациозной неловкостью располагавшуюся у его ног.- И кто, как ни графиня ди Барди, сумеет ее оказать со всем тактом - и кому, как не мне, человеку, без преувеличения, обязанному дону Пере самой своей жизнью, пристало выхлопотать у графини подобную услугу?
Инес: - Друг хозяина... - еще раз повторила Инес, устраиваясь у ног дона Томазо (никогда раньше ей не приходилось сидеть в присутствии господ... Разве что, кроме доньи Эвы). - Впрочем, не знаю, насколько близкий, но из старых знакомых. Бывал у нас дома... Дон Чезаре... Чезаре дель Неро, так его зовут. Если вы желаете, я могла бы рассказать, где он живет. Или показать... - быстро добавила девушка, смущенно опустив голову. Честно говоря, Инес не совсем понимала, что князь имеет в виду. Женская помощь? Нет-нет, служанка даже в мыслях боялась допустить, что с ее госпожой может случиться что-то подобное, ведь Господь Всемогущий будет ее хранить... Но ведь с теми, кто выше тебя, ни спорить, не возражать им не положено - нужно или соглашаться, или, по крайней мере, не перечить. Поэтому она еще раз кивнула: - Да, дон Томазо, наверное, вы правы... А графиня ди Барди согласится, как вы думаете?
Фома Палеолог: Даже если Фома и не был собирателем слухов, какие бродили по городу, сопровождая всюду любовницу его брата, даже если бы он не принял в расчет, что теперь является последним знаменем, и одновременно - последним раздражителем Папы перед лицом наступающих турок, даже если бы, повторим мы, он не услышал уже в доме графини множество соблазнительных и ласковых обещаний - то и тогда наивность девушки вынудила бы его сделать то, что он сделал. Усмехнувшись ее простодушию, не дающему бедняжке понять, что знатные господа живут не по законам симпатии, а единственно по законам взаимной выгоды, он наклонился к смущенно порозовевшему личику, снова приподнимая его к себе, и лукаво заглядывая в темные глаза, норовившие с дразнящей стыдливостью спрятаться за пушистыми ресницами. - Смотря, кто и как ее попросит. Я - могу, и уверен, что мадонна Лукреция не откажет мне в такой же любезности, как и не отказал некогда дон Пере, упокой, Господи, его душу,- в этом месте следовало бы перекреститься, но деспот морейский был слишком занят роскошными планами, разворасивавшимися перед ним, и стремительно розовеющими девичьими щеками. Итак, он договорится с графиней, семейство Хулио-и-Кабрера останется ему очень благодарным, а это, в свою очередь, обяжет короля Неаполитанского... ну и, конечно, ему будет обязана эта хорошенькая простушка... но этой победой, в отличие от остальных, можно будет воспользоваться немедленно. - Насколько высоко ты ценишь жизнь и благополучие твоей госпожи?
Инес: Инес вздрогнула. - Что... что вы имеете в виду, дон Томазо? - почему-то шепотом переспросила она, в глубине души все-таки понимая, что князь захочет от нее чего-то взамен за эту просьбу. А что именно можно потребовать от служанки, у которой ничего-то и нет? Конечно, можно догадаться... На кухне часто поговаривали о том, как в других домах (но не в нашем, нет, Боже сохрани!) бывали случаи такие... Что рожали служанки детей, на хозяина похожих. Впрочем, далеко ходить не надо - сам ее отец, по слухам, сыном своего прежнего хозяина был! Да, с одной стороны, говорят, это грех. Но с другой - может быть, Бог простит Инес - ведь она старалась помочь своей госпоже... Вот только страшно. Конечно, раньше мужчин у нее не было. Если не считать Фелиса, сына садовника, с которым она бы обвенчалась будущей осенью - все уже было условлено. Нельзя сказать, что каталонке так уж сильно этого хотелось, но ведь надо же когда-то выходить замуж - все выходят, никуда от этого не денешься. Правда, Ассумта еще перед своей свадьбой говорила что-то про счастье, про "придет время - поймешь"... Но нет, чего-то Инес не понимала, или время не пришло еще? Да, Фелис был не хуже "остальных", но и не лучше, такой совсем обычный, а что еще нужно? Странно, но девушка ни разу не думала о нем все это время, а только сейчас вспомнила, да и так, мимоходом... Безо всяких чувств, ни-че-го, будто пустота какая-то. Да и тогда сердце упорно не желало биться как-то "по-особенному", как рассказывала подруга. Бешено колотилось оно как раз сейчас. Но может, от того, что все-таки страшновато?
полная версия страницы