Форум » Город » "Днем город как город и люди как люди вокруг..." - 31 мая, Галата, вторая половина дня » Ответить

"Днем город как город и люди как люди вокруг..." - 31 мая, Галата, вторая половина дня

Арно д'Эстутвиль:

Ответов - 64, стр: 1 2 3 4 All

Арно д'Эстутвиль: Шаг. Еще шаг. И еще... Свежий воздух ударил в лицо, и после дурмана двух? трех? сколько их было всего? дней казалось, что сейчас легкий бриз с пролива сшибет с ног, заставит кубарем скатиться по ступенькам, преодолеть которые было так же трудно, как пройти по Виа Долороса. Фигура, показавшаяся на узенькой, как комариная глотка, улочке, представляла собой странное зрелище. Покачиваясь из стороны в сторону, она напоминала... нет, не траву на ветру, а то причудливое растение, которыми питались синьские черно-белые медведи из рассказов Марко Поло. А может, и самих животных, больших и неповоротливых, но, в отличие от свирепых хищников, обитавших в лесах Нормандии или Турени, вполне безобидных. Однако от них, как и от их латинских родичей, не разило за целое лье вином, судя по запаху, довольно дрянным, а если говорить о головной боли, неизменной спутнице похмелья, так вообще отвратительным. Арно прислонился лбом к стене дома, щурясь от солнечного света и морщась от кислого привкуса во рту и гудения в висках и затылке. Он еще немного передохнет, сделает вздох, повернется - и глазам его представится один из знакомых закоулков Руана или Жюмьежа, а шторм у берегов Крита, турки и паника погибающего Константинополя окажутся не более чем дурным сном. "Господи, зачем же я так напился?.. И где Этьен? Почему бросил своего господина в каком-то погребе? Неужто пройдоха стащил кошель с монетами и кутит, по примеру хозяина, с девками из дурного квартала? Ну погоди, скотина, выберусь - узнаешь истинный гнев Эстутвилей". Однако знакомых деревянных перекрытий на белых фасадах, делавших северные латинские города похожими на лавку с пряничными домиками, Арно не увидел. Отчаянно протирая глаза, покрасневшие от трехдневного пьянства до вида мартышкиного зада, он постепенно сознавал, что кошмар не развеялся, и это и есть отныне та самая явь, о которой писал на Патмосе апостол. Выбеленные, как заведено на юге, стены, застывший в воздухе аромат мускуса и пряностей, которые теперь смешались со сладковатым запахом крови, доносившимся из разграбленного и поруганного Константинополя, - и ни души вокруг. Неужели все погибли, растоптаны под копытами коня бледного, и только один он, Арно, остался на всем белом свете? По спине мужчины пробежала дрожь, как страха, так и озноба, настигающего пьяниц по пробуждении. Явиться на Страшный Суд едва держась на ногах - как это было в духе младшего д'Эстутвиля, отец, брат и дядюшка удивились бы скорее обратному. Он был согласен выслушать их суровые упреки и незамысловатую солдатскую брань, лишь бы они забрали его отсюда домой. Но солнце совсем не по-нормандски припекало через перепачканный кафтан, и надежды на скорейшее возвращение в родные пенаты истлевали, подобно выгоревшим к утру углям. Что же делать? Во всяком случае, не стоять на месте в ожидании чертей, которые поволокут его навстречу обманутым мужьям и брошенным красоткам. Быть может, что-нибудь он узнает об отце Пескари с братьями Ровольта, а то и встретит их живыми и невредимыми, да еще и с Исидором, будь он неладен, в придачу. Придерживаясь рукой за стену, иногда упираясь в нее плечом, Арно побрел вперед. Иного пути у него все равно не было.

Руфина Мартиноцци: После того, как Бальтазар Фракидис покинул ее дом, Руфина осмелела - точнее, разозлилась на себя - настолько, что осмелилась вылезти из подпола и выйти на улицу. Кровавых турок поблизости не наблюдалось, гор трупов тоже, и вообще, главным ущербом, который был нанесен имуществу честной вдовы, оказался оторванный ставень. Словно прилив, завоеватели захлестнули сонную улочку, а потом, подобно морским волнам, откатились вдаль, оставив о себе лишь смутное напоминание. Эта пустота одновременно успокаивала и раздражала Руфину: значит, скоро все будет по-прежнему, ничего не изменится, людям под крестом или под полумесяцем понадобится хлеб. И снова потянется день за днем, похожие друг на друга, как птичьи яйца в гнезде. Сердито сплюнув под ноги, госпожа Мартиноцци отправилась в дом за молотком, разыскала несколько гвоздей и принялась приколачивать ставень на место.

Арно д'Эстутвиль: Тук. Тук. Тук-тук. Нормандец чувствовал, как эти звуки, по мере его продвижения становившиеся все громче, разрывали голову изнутри, как будто хмельные бесенята, задорно подмигивавшие ему со дна кружки, принялись ковырять своими острыми когтями то, что у других людей называлось мозгом, а у Арно, по словам сира Луи, заменялось подгнившими от кислого вина и бесконечного распутства опилками. Попытавшись повернуть за угол, незадачливый путник все же потерял равновесие. Ноги его разъехались в разные стороны на том месте, куда получасом ранее Джованна, жена зеленщика, выплеснула застоявшуюся воду прямо из окна своего дома. Затылок шевалье, прикрытый криво надетым беретом, со всего размаху встретился со стеной. - О-о... - только и смог простонать д'Эстутвиль, сползая вниз и даже не хватаясь за воздух в попытке устоять на ногах. В глазах его потемнело. - Мама.


Руфина Мартиноцци: Ожесточение, с которым вдова орудовала молотком, заставляло пожалеть, что под руку ей не попался ни один турок, а лучше - дюжина-другая. Скорее всего, доблестным воинам пришлось бы несладко, почти так же, как гвоздям, три из которых было метко вколочено по самую шляпку, а четвертый - безнадежно согнут. Если бы его не постигла столь прискорбная участь, Руфина могла бы и не услышать жалобного стона у себя за спиной, за которым последовал звук, обозначающий падение чего-то тяжелого. Обернувшись, женщина обнаружила распластавшегося поперек улочки молодого человека в очень пристойной одежде латинского покроя, правда, испещренной темными пятнами, заставлявшими думать, что бедняга только что испустил дух от множественных ранений. Мельком подумав, что за сегодняшний день ее булочная уже успела превратиться в странноприимный дом, Руфина наклонилась над молодым человеком, пощупала жилку на шее и поморщилась - пахло от латинянина отнюдь не благовониями и даже не кровью или копотью, как можно было ожидать в военное время. - Эй, милый человек, - похлопала она его по поросшей щетиной щеке, - пора просыпаться, день Божий на дворе. Давай, давай, открывай глаза!

Арно д'Эстутвиль: - М-м... - промычал горе-пьяница, морщась и едва не пуская слезу. Самочувствие его было настолько дурным, что Арно приготовился умереть, однако невозможность услышать вселенский плач и узреть убитых раскаянием друзей и врагов, сплотившихся в едином порыве после великой потери, препятствовала дальнейшему развитию невеселых, но, до осознания невозможности их осуществления, занимательных фантазий. - Не хочу... - бормотание латинянина было ответом на видение апостола Петра, строго взирающего на кардинальского племянника. Отчего-то лик рыбаря лишился бороды, вытянулся и посуровел, обретя черты дядюшки, что заставило шевалье мгновенно открыть глаза. - Это я не вам, мадам. Ватиканский мученик и многодетный князь Церкви немедля уступили место незнакомой особе, смотреть на которую было приятно даже в похмельной горячке. Откуда бы ей взяться в этом Содоме, где на улицах либо янычары, сметающие все на своем пути, либо запустение, леденящее душу?.. Д'Эстутвиль слабо улыбнулся. - Кто вы, дивная госпожа? - по-прежнему по-французски спросил он, позабыв, что не все ромеи и италийцы понимают северный говор.

Руфина Мартиноцци: Молодой человек улыбался с видом голодного младенца, над которым склонилась кормилица, распуская корсаж. Это сравнение заставило Руфину невольно фыркнуть, несмотря на мало располагающую к веселью обстановку... хотя, почему мало? Самое время было хорошенько посмеяться над чем-нибудь, чтобы не рехнуться в этом полу-мертвом, полу-живом городе. - Где же ты набрался так, раб Божий? - с материнской укоризной полюбопытствовала вдова. - Что смотришь, что глазами лупаешь, а? Вставай, наказание, - она дернула иноземца за рукав, показывая, чего хочет - похоже, на языке ромеев тот не смыслил ни бельмеса. Вообще, наверное, было здорово вечером заснуть в столице империи, а утром проснуться в турецкой деревне, благополучно пропустив сражения и казни.

Арно д'Эстутвиль: Язык ромеев и впрямь был недоступен разумению Арно. Древнегреческие вирши Гомера и Пиндара сильно отличались от того, как заманивали покупателей к своим лоткам византийцы, жившие тысячелетием позже. Однако жесты незнакомки были бы понятны даже песьеглавцам из далекой Индии, поэтому нормандец, благо, раб Христов, как и склонившаяся над ним особа, принялся исполнять ее повеление. О да, повеление, ибо особа была царственна и величава, как императрица, строга и прекрасна, как Афина Паллада, которую некогда чтили в этих краях. Одним словом, роскошная женщина, устоять против которой шевалье д'Эстутвиль был не в состоянии. По совести говоря, устоять он не смог бы ни в каком ином случае, потому как голова болела нещадно, а ноги отказывались слушаться своего непутевого хозяина. - Прошу прощения, монна, - лепетал Арно, пытаясь оторвать спину от пропыленной мостовой. Наконец-то он догадался заговорить на флорентийском наречии, который в этой части Константинополя был хорошо известен урожденным османам и грекам. - Я заблудился. И... ох, - д'Эстутвиль зажмурился от острой боли, раскаленным докрасна шилом пронзившей его голову от виска до виска.

Руфина Мартиноцци: - И изрядно набрался, - проницательно подметила Руфина, понимания, что самостоятельно молодой человек вряд ли удержится на ногах. К счастью, сердобольная женщина была на пол-головы выше него, а потому могла послужить ему надежной опорой. К счастью, сил страдальца хватило на то, чтобы приподняться достаточно высоко, и она тут же подперла его плечом. Постепенно им удалось достичь определенного равновесия - в основном, благодаря устойчивости Руфины и тому, что она крепко обхватила своего случайного знакомца за талию. - Пойдем в дом, - со вздохом велела госпожа Мартиноцци, понимая, что уже проявленное ею христианское милосердие не позволит ей просто усадить иноземца у стены и накрепко запереть дверь у него перед носом.

Арно д'Эстутвиль: Хотя несчастный страдалец все еще пребывал во власти похмельного головокружения, добросердечие прекрасной дамы вызвало в нем прилив радости. Его ведут в дом, дадут воды, а может быть, даже уложат в постель! Се был предел мечтаний нормандского странника, и даже образ никогда не виденного им Исидора, чтоб его плешь вечно мерзла, из-за которого он претерпевает ныне муки, изгладился из его памяти при сладостном для слуха многих сынов адамовых шуршания женских юбок. - Как вы добры, - улыбнулся Арно, обхватывая ослабевшей рукой талию незнакомки. - Господь вас вознаградит за ваши благие дела. Церковную риторику кардинальский племянник усвоил с младых ногтей, как и то, что слова проповедника имели на женщин воздействие не меньшее, чем возвышенные стихи бледноликого поэта или удалые анекдоты бравого вояки. В последних двух жанрах шевалье не преуспел, потому приходилось готовить из словес блюдо, получавшееся более пристойно - смесь патоки и меда. - Арно д'Эстутвиль, к вашим услугам до конца света, мадам, - несчастный вздохнул и устало прижался к плечу Руфины.

Руфина Мартиноцци: - Он уже настал, - буркнула Руфина. - Осторожно, порог!.. Осторожно, ступенька!.. Благовоспитанный молодой человек сейчас явно был не в силах самостоятельно справиться с такими серьезными преградами на своем извилистом пути. Госпожа Мартиноцци, покрепче вцепившись в его ремень, с силой вздернула свою ношу вверх, побуждая просто переступить ногами в нужный момент. От винного запаха у вдовы голова начинала идти кругом, можно было вообразить, что латинянина использовали вместо гнета в чане с виноградом. Втащив Эстутвиля - кажется, Эстутвиля, она толком не прислушивалась - внутрь, Руфина аккуратно прислонила его к стене и тщательно заперла дверь. Обошлось без придвигания мешка с песком и бочки с камнями, которые должны были укрепить оборону дома. Султан ведь возгласил, что война окончена, к чему ненужные хлопоты? Замки все равно делаются для честных людей, а дюжина турок снесет с петель дверь вместе с приваленными к ней тяжестями.

Арно д'Эстутвиль: Глаза шевалье заблестели, стоило ему оказаться за запертой дверью наедине с прекрасной незнакомкой. Следов пребывания в доме иных представителей рода людского его страдающий от похмелья разум не уловил, а это, как известно любому, даже начинающему, соблазнителю, есть не что иное как благоприятное обстоятельство для дальнейших действий, не всегда одобряемых матерью Церковью, но оттого не менее сладостных по своей сути. - Мадам... мадонна, - голос Арно дрожал, как и его колени, которые, казалось, едва выдерживали тяжелый груз прожитых лет и выпитого в трактирах Нормандии, Турени, Иль-де-Франса и еще более шумных римских кабаках. - Как мне вас отблагодарить? Латинянин вздрогнул от напоминания, которое давали о себе винные испарения. До чего же отвратительное пойло потребляли проклятые ромеи, подумалось ему. Неудивительно, что народ, изготовляющий подобную отраву, завоевали восточные варвары. Исключительно духовная жажда вынудила д'Эстутвиля искать забвения на дне греческого бочонка, и, коли будет к нему милосерден всемогущий Господь, повторять сей безумный опыт он никогда не решится.

Руфина Мартиноцци: - Отблагодарить? - невольно переспросила Руфина, оглядываясь на латинянина и отдувая с глаз нависшую прядь. - Да что с вас взять... Безусловно, мародеры могли бы поспорить с этим утверждением, указав на добротную, более того - даже нарядную одежду господина д'Эстутвиля, башмаки из цветной кожи и изящную пряжку на помятом берете. Складывалось впечатление, что он проспал не только взятие города, но и всю осаду, такими округлыми и румяными были его щеки, и если голод и жажда все же выпали на долю заморского гостя, они нисколько не сказались на его фигуре. - Расскажите, как вы здесь оказались, - предложила госпожа Мартиноцци, любезно указывая Арно на мешок с песком. Конечно, с жестокого похмелья тому было труднехонько собраться с мыслями, но это было небольшой платой за спасение жизни и имущества.

Арно д'Эстутвиль: Плюхнувшись на указанное место, малоизящное с виду и жесткое по сути, но вполне пригодное для отдохновения, которое необходимо любой жертве зеленого змия, д'Эстутвиль стянул с головы берет. Волосы его, спутанные и слипшиеся, торчали по все стороны, будто их владелец не далее как сегодня пережил сильнейшую бурю, и только съеденные пироги и каплуны не позволяли телу унестись вслед за пристойным видом, подразумеваемым званием и положением шевалье. - Я ищу одного человека, мадам, - пролепетал Арно, проведя ладонью по заросшей щеке. - Должен был найти еще до того, как сюда пришли турки. А теперь... Теперь я не могу найти дорогу к собственному жилищу. Нормандец простодушно улыбнулся. То, что в течение нескольких недель служило ему пристанищем, наверняка было разграблено и разрушено озверевшими от победы османами, но это не огорчало папского посланника, поскольку деньги и важные бумаги были надежно спрятаны в складках одежды. Никто до сих пор не покусился ни на него, ни на его наряд, пошитый из превосходного фламандского сукна и лионского бархата, и это, как и целостность самого шевалье, было истинным чудом, явленным Господом посреди Судного Дня. - А что турки? Я же ничего не знаю, помню, что они ворвались в город, все бежали и кричали, я бежал через мост... Сколько дней прошло со штурма?

Руфина Мартиноцци: В душе Руфины росло и крепло убеждение, что кир Арно упал на грешную землю прямиком с Луны - так он был не похож на всех людей, встречавшихся ей в последние месяцы. Неподдельные доверчивость и простодушие, исходившие от его персоны, казались сейчас чем-то совершенно невероятным. Можно пережить осаду, можно переступать трупы на улицах и не разучиться вот так улыбаться людям? - Город уже два дня как пал, - Руфина сама удивилась равнодушию, с которым произнесла это. Наверное, следовало бы пустить слезу, но ничего такого она не испытывала. Разве что желание поскорее забыть обо всем и начать жить заново. Турки тоже едят хлеб, в конце концов. - Где же вас носило все это время? Они бежали-бежали за вами через мост, похоже, не догнали... значит, вы где-то укрылись?

Арно д'Эстутвиль: - В каком-то погребе, - честно отвечал Арно. Выдумывать героические подробности, дабы впечатлить свою спасительницу, он не стал. Винные пары слишком явно говорили о противоборстве, что вел злосчастный путешественник последние дни, и оно отнюдь не сопровождалось свирепым лязгом оружия. - Неподалеку отсюда. Простите, я совершенно не знаком с этими местами. Извинения шевалье прервал сдавленный стон. Голову вновь пронзила боль, а к груди подкатила дурнота, заставившая белый свет померкнуть в голубых очах д'Эстутвиля. Он сжал ладонями виски, в опасении что они вот-вот взорвутся, и замер в таком положении, покуда омерзительное ощущение не ослабило свои тиски. - Боже, как мне худо, - жалобно промямлил нормандец на родном наречии, после чего опрокинулся на бок, оказываясь таким образом полулежащим на мешке.

Руфина Мартиноцци: Жест отчаяния получился таким красноречивым, что Руфина и сама болезненно скривилась, будто вживе ощутила похмельные латинские страдания. Увы и ах, никакого лекарства Эстутвилю она предложить не могла, так что оставалось уповать на то, что его недомогание минует естественным путем. Единственная мысль относительно того, как облегчить страдания Арно, была идеей очистить желудок бедняги, но его дух и плоть, похоже, тоже уже пришли к такому же выводу. Руфина поискала глазами подходящую к случаю посудину, однако облюбованный ею тазик пока что не пригодился - Эстутвиль нашел позу, в которой обрел временное равновесие, и замер на своем неудобном насесте. - Вы сейчас в Галате, - любезно пояснила ему госпожа Мартиноцци. - Знаете, где это? Генуэзский квартал, - немного подумав, она уточнила: - В Константинополе. Казалось вполне вероятным, что рассеянный молодой человек мог по оказаться в ромейской столице по ошибке, направляясь, к примеру, в Александрию.

Арно д'Эстутвиль: Монна Руфина явила бесконечную доброту, пояснив, что такое Галата, поскольку затуманенный разум нормандца еще долго бы перебирал сведения, скопившиеся в голове, будто в пыльном чулане, и вероятность того, что поиски увенчались бы успехом, была весьма невелика. Значит, он немало удалился от своего жилища, недостаточно далеко, чтобы совершенно отгородиться от кошмара турецкого нашествия, но на вполне пристойное расстояние, чтобы затеряться среди генуэзцев, которые, как известно, отказались скрестить оружие с янычарами. Иной вопрос, как ему отныне придется искать своих товарищей, если тем все же посчастливилось остаться в живых, и как выбраться из пекла, куда Мехмет низверг некогда цветущий Константинополь. - Мой дом был в трех кварталах от Влахерны, - промямлил д'Эстутвиль, вновь обретая дар речи, но не торопясь менять положения, наименее уязвимого для мук похмелья. - Там я жил больше месяца и собирался вскорости отбыть на родину, пока... Госпожа, дайте воды, будьте милосердны...

Руфина Мартиноцци: Об этом стоило побеспокоиться сразу - пусть сама Руфина никогда не переживала подобного ужасающего состояния, даже по голосу Эстутвиля можно было догадаться, насколько пересохло у него в горле. К счастью, воды в доме было предостаточно, чтобы утолить жажду даже десяти похмельных латинян. Наполнив глиняную плошку, хозяйка возвратилась к своему незваному гостю и, поколебавшись мгновение, поднесла ее к губам Эстутвиля, будто тот не сумел бы самостоятельно утолить жажду. Впрочем, кто знает, возможно, ему это и не удалось бы с пары попыток. - Влахерна, должно быть, сейчас кишит турками, - рассудительно промолвила Руфина,- если у вас там осталось что-то... или кто-то... можете не стараться вернуться туда. Вряд ли там камень на камне уцелел, дворец и все поблизости, небось, кинулись обдирать в первую очередь. Да и мост... - она покачала головой и пытливо взглянула на молодого человека, побуждая его продолжать свой рассказ.

Арно д'Эстутвиль: Арно отрицательно помотал головой. Как уже было сказано выше, все самое ценное он носил с собой, счастливо избегая мародеров и тех случаев, что лишают бестолкового пьяницу его сбережений, одежды и прочих вещей, оттягивающих карманы. - Там были турки, одни турки, когда я убежал, - мямлил иноземец, снова присевший и сделавший несколько жадных глотков из плошки. - Сюда они не пришли? Тут было тихо... как будто все вымерло. Очередное движение шевалье, перемещавшегося из сидячего положения в лежачее и обратно, окончательно расстроило портупею, которую неверная рука похмельного рыцаря кое-как приладила в темноте погреба, будто нарочно желала избавить талию от веса короткого меча. Последний соскользнул с мешков и с лязгом стукнулся об пол, в падении повлекши за собой кожаные ремешки с до блеска начищенными застежками.

Руфина Мартиноцци: Звон оружия заставил Руфину заметно вздрогнуть от неожиданнности. Она до сих пор и не заметила, что ее подопечный опоясан мечом, но, по правде,не могла себе представить Арно д'Эстутвиля в пылу сражения. Куда лучше его особа смотрелась бы за пиршественным столом, с окороком в одной руке и заздравной чашей - в другой. Но ведь смешно таскать оружие, если ты не умеешь им пользоваться? Значит, несмотря на свое добродушие, латинянин мог за себя постоять... при случае. Почему-то Руфина не сомневалась, что случаев таких он старательно избегал, и это вдруг не показалось ей чем-то недостойным. Человек, который никого не убил. Которому никто не может предъявить счет, который можно оплатить только кровью... - Турки теперь повсюду. Глашатаи зачитывали помилование, - короткий смешок никто не назвал бы веселым. - Теперь мы все подданные могучего и милостивого императора Мехмеда. Он запретил грабить его собственность.



полная версия страницы