Форум » Город » "Узнаю парфян кичливых..." - 31 мая, дом Бальдуччи, в девятом часу вечера » Ответить
"Узнаю парфян кичливых..." - 31 мая, дом Бальдуччи, в девятом часу вечера
Луиджи Бальдуччи:
Ответов - 22, стр:
1 2 All
Луиджи Бальдуччи: Мессер Луиджи был в дурном расположении духа. На столе перед ним, вынутые из надежного тайника и разложенные на десять аккуратных кучек, тускло блестели в свете свечей золотые дукаты. Пять тысяч. Тут же стояла пустая шкатулка, отверстой распахнутой пастью готовая поглотить нажитые непосильным трудом накопления. Пять тысяч, которые предстояло поднести султану и хитрому порождению лисицы и гиены, проклятому евнуху. Увы, взывать к защите и покровительству Заганос-паши почтенный купец не мог - Андреа Торнато стойко хранил молчание об источнике своей осведомленности о здравии базилевса. Точнее, у новобрачного не сходила с языка его молодая супруга, потеснившая в разуме несчастного все остальное, что дьякон когда-либо знал и помнил. С глубоким и душераздирающим вздохом - с каким, наверное, Авраам готовился принести в жертву собственного сына, - Бальдуччи взял ларец и левой рукой сгреб в него золото. Монеты глухо застучали, как комья земли о крышку гроба.
Анна Варда: Таким образом, кира Анна Варда – по мнению мессера Луиджи, прямая и косвенная первопричина обрушившихся на него неприятностей – избрала не самое подходящее время, чтобы просить о разговоре, пусть и чрезвычайной важности. Впрочем, слово «просить» в отношении торговца неуместно – тот был уведомлен о предстоящем визите подопечной хмурой Филоменой, чье незнанье языков препятствовало любой возможной полемике. Вошедшая в кабинет через оговоренное время Анна явственно ощутила недовольство италийца, как ощутила бы тяжелый запах или услышала взятую на лютне фальшивую ноту. Но после суровой встречи ромейка не ожидала иного, как не ждут весеннего благоденствия посреди зимы. Уверенно пройдя вперед – ей не к лицу робеть, здесь она полновластная хозяйка – Анна остановилась посреди комнаты. Чуть помедлив, она жестом приказала Филомене выйти и оставить ее наедине с опекуном. Впрочем, госпожа не сомневалась, что служанка не удалится далее порога этой комнаты и будет готова прийти по первому зову. – Я здесь, чтобы говорить с вами по весьма важному делу, кир Луиджи, – произнесла Анна с легкой запинкой, поскольку торговец хранил молчание, приветствовав гостью лишь поклоном. – Делу, которое я не могу обсуждать в присутствии кого-либо еще.
Луиджи Бальдуччи: Красноватые, припухшие от недосыпа веки генуэзца медленно моргнули по-жабьи, пряча удивление. Как считал Бальдуччи, тайна Анны Варда была такова, что девица должна была изо всех сил препятствовать ее разглашению. Обратное же свидетельствовало либо о крайнем бесстыдстве, либо о чрезвычайной совестливости. И то, и другое мессеру Луиджи было не по нраву - крайностей он избегал и был приверженцем золотой середины. Откровенность ромейки могла поставить его в неудобное положение, принудив торговца к преждевременному раскрытию планов. Будь Анна старше, Бальдуччи счел бы неумолимо надвигающееся признание тонкой и искусной хитростью, попыткой заранее вырвать великодушное прощение. - Садитесь, монна Анна, - произнес мессер Луиджи, смягчивши для гостьи голос, но не душу, - этот дом ваш и как гость ваш, как друг вашего отца, я всегда готов выслушать все, что вы мне скажете. С видимым трудом генуэзец подвинул тяжелое резное кресло к ромейке и, дождавшись, когда она присядет, вернулся на свое место за столом. Не без умысла Анна оказалась по другую сторону, в роли и на месте просительницы.
Анна Варда: Анна была слишком поглощена собой и слишком взволнована, чтобы заметить все эти уловки. Стол был столом, кресло – креслом, а человек напротив – добрым другом ее отца, и все было между ними по-старому. Так, по крайней мере, казалось на первый взгляд. Опустив глаза долу, Анна присела на жесткое деревянное сиденье, не умягченное ни одной самой худой подушкой, и расправила складки ромейского платья, сменившего наряд с чужого плеча. По расшитому подолу вились травы и синие цветы о семи лепестках, помигивая золотыми тычинками, – подарок Михаила Варда на шестнадцатилетие дочери, а для Анны будто дареное вчера. – Вчера вы со всей добротой, кир Луиджи, предложили мне убежище на своем корабле, а затем и в Генуе, – ромейка подняла на торговца потемневший взор и покачала головой. – Я не дала вам ответа тогда, а быть может, вы его и не ждали, – теперь Анна смотрела на Бальдуччи в упор и пристально, – однако я отвечу сейчас: я не поеду, не покину Константинополь.
Луиджи Бальдуччи: Луиджи Бальдуччи и ранее с неодобрением относился к той неуместной свободе, что предоставлялась в Ромее женщинам. Несмотря на мнимую строгость обычаев, женщинам позволялось невозбранно обучаться чтению и письму на уровне, чрезмерном для их слабого рассудка. Опасные навыки, питавшие корни худшего зла - собственного мнения и непокорства. Дочери самого мессера Луиджи едва умели разбирать по слогам написанное и при нужде могли вывести на бумаге свое имя, и почтенный купец полагал их образование полным и достаточным для исполнения главного женского долга и счастья. Молитвы же следует читать не с листа, а заучить и навеки запечатлеть в душе и памяти - и тем надежнее будущее спасение. С тенью мрачного удовлетворения генуэзец лицезрел явное подтверждение своим теориям. Бесстыдство и нескромность - вот, что перед ним! - Не поедете, это я понял, - размеренно кивнул Бальдуччи, придержав до времени возмущение. - Однако позвольте напомнить, дитя, что жена подчиняется мужу, а до него - отцу, и никак иначе. Волей вашего отца было оставить вас моему попечению, стало быть, в отсутствие кира Михаила в некотором роде я являюсь его заменой, - говоря все это, купец неторопливо обошел вокруг стола и, приблизившись к Анне, положил ладонь на темноволосую головку, скромно прикрытую накидкой. - И вы противитесь мне? - с печальной укоризной спросил он.
Анна Варда: «Но вы не отец мне», – казалось, этот ответ генуэзец прочел во взгляде Анны, в напряженно сжатых и побелевших губах, потому что почти сразу убрал руку. – Вы предлагаете мне бросить родных на произвол судьбы, кир Луиджи, когда, быть может, в моей власти помочь им освободиться из османского плена? – воскликнула Анна, в горячности невольно проговорившись о своей осведомленности. – Скажите, хотели бы вы, чтобы ваша родная дочь поступила так, как советуете мне?
Луиджи Бальдуччи: Казуистика, достойная дочери хитрых греков! Мессер Луиджи усмехнулся про себя, но внешне сохранил строгое, даже скорбное выражение лица. - Да, - просто ответил он, возвращаясь на свое место. - Моим первым отцовским желанием, дитя, стала бы забота, чтобы моя дочь не подвергала опасности ни себя самое, ни свою честь, - Бальдуччи колко взглянул на ромейку, зная, что метит в уязвимое место, и желая подметить на ее лице любые признаки смущения и смятения. Опираясь широко расставленными ладонями о столешницу, он резко подался вперед. - На чем зиждется та власть, на которую вы уповаете, монна Анна? Не на глиняных ли ногах греха и обмана?
Анна Варда: – Нет! – услышав свои собственные сомнения, но высказанные другим человеком, Анна ощутила неодолимое желание возразить вместо того, чтобы согласиться. Ромейка с силой сжала ладони, черпая решимость не отшатнуться перед столь явным нападением. – Моя власть уповает только на божью волю, и кем я стану, если единственно ради своего спасения выброшу в море шанс, упавший мне в руки? Она умолкла, почувствовав, что голос ее предательски дрожит. Не таков был генуэзский купец, чтобы растрогаться девичьими слезами, а напротив, как подозревала Анна, не преминет воспользоваться ее слабостью.
Луиджи Бальдуччи: - Божья воля? - Бальдуччи прищурился и неприятно рассмеялся, и, перестав нависать над ромейкой грозным судией, вновь утвердился в кресле. - Вы весьма самонадеянны, монна Анна. Если верить свидетельствам, вы покинули этот дом не по доброй воле, в слезах и страхе; теперь же по возвращении толкуете мне об ином. Что же вас изменило? - ехидно поинтересовался он, нанося удар уже наотмашь. - Потеряв честь, вы утратили и стыд, и разум? Разозлившись, мессер Луиджи не церемонился - и лишь не родной греческий удерживал речь негоцианта в размеренном и плавном течении, не позволяя разлиться бурному и быстрому потоку италийского красноречия.
Анна Варда: На этот раз мессер Луиджи мог быть доволен: сильно побледнев, Анна несколько раз приоткрыла уста, словно задыхаясь, но так и не смогла вымолвить ни слова. Не великим мудрецом надо быть, чтобы догадаться, что с нею случилось в турецком плену, но до крайности жестоким – чтобы бросить ей эту догадку в лицо. Наконец, с губ ромейки сорвался судорожный вздох, и сдавленным голосом она ответила: – Не стану ни соглашаться, ни опровергать это чудовищное оскорбление, кир Луиджи. Я пришла не за советом, а уведомить вас о предстоящем отъезде, ведомая долгом благодарности и в заблуждении, что моя судьба и огорчения заботят вас. Что ж, я убедилась, что горе разлуки не будет терзать вас чрезмерно, и удалюсь со спокойной душой, – при последних словах Анна сделала попытку надменно улыбнуться и встать, но потрясение оказалось слишком сильно для ее самообладания. Как в дурном сне, сбывалось все худшее, что пророчили ромейке Заганос-паша с Тахиром ибн Ильясом. Не зная, что одураченный генуэзец вменял ей большую вину вместо малой, и Анна думала о Бальдуччи хуже, чем он по строгости заслуживал.
Луиджи Бальдуччи: - Ну-ну, - казалось, доведя Анну до отчаяния, мессер Луиджи устыдился, словно отняв спокойствие ромейки, забрал его себе. - Не торопитесь, дитя. Да, я суров с вами, но все это для вашего же блага, ведь ни одно лекарство не обладает приятным вкусом. Судьба дочери друга не может оставить меня равнодушным, как и ее невзгоды. И в доказательство, - Бальдуччи самодовольно воздел указательный палец, - я вам сообщу то, что хотел утаить до прибытия в Геную. Буде участь кира Михаила незавидной или неизвестной, я принял решение, нелегкое решение, признаюсь, выдать вас замуж за второго моего сына, и закрыть глаза на некоторые, гм, несообразности невесты. Таким образом, монна Анна ни честь, ни имя вашей фамилии останутся незапятнанными. Впрочем, - генуэзец хитро прищурился, - если вы поклянетесь на Писании, что вам нечего скрывать неприятного от будущего мужа, то я подыщу супруга вам иначе и не столь поспешно. Сцепив пальцы на животе, Бальдуччи откинулся на спинку кресла и плотоядно уставился на бледное лицо Анны - ромейка не посмеет в открытую лгать и отпираться, и стало быть ей придется признать всю выгоду от его предложения. - Что же вы молчите, монна Анна? - торжествующе спросил мессер Луиджи.
Анна Варда: Чем дольше распространялся Луиджи Бальдуччи, тем больше Анну охватывали негодование и возмущение. Обмолвка Филомены, которой госпожа не до конца поверила, подтверждалась из самых первых уст. Походя, не имея на то никаких прав и ничуть не считаясь с ее происхождением и именем, о чести коего он якобы пекся, генуэзец тщился распоряжаться ромейкой, будто одним из своих мешков с зерном или рулоном материи. И была ли дочь Михаила Варда для латинянина чем-то иным, если тот поверил в гибель императорского советника? Или же действия его не зло, а насильное благодеяние, должное спеленать Анну по рукам и ногам, как навязанная грекам уния Ромею? Ромейка равно страшилась и того, и другого. – Честь, оказываемая мне, так велика, что я сомневаюсь в том, достойна ли я ее, кир Луиджи, – совладав с голосом, ответила Анна. – Боюсь, что нелегкое ваше решение, – не удержалась она от колкости, – чересчур поспешно, и вы можете впоследствии в нем раскаяться.
Луиджи Бальдуччи: - Вы... отказываетесь? - мессер Луиджи, подло ужаленный в самое сердце своего великодушия, не верил собственным ушам. Побагровев, он в растерянности подергал за бороду и опомнился лишь, выдернув один из волосков. - Неслыханно, - не столь рассерженно, сколь изумленно произнес он. - И вы даже не поблагодарили меня! Последняя обида, казалось, в глазах почтенного купца равнялась всем прочим известным ему прегрешениям киры Анны, вместе взятым. Нет, Луиджи Бальдуччи обладал достаточной чувствительностью и умом, чтобы отличить робкую и косноязычную признательность, не смевшую вылиться в слова. Но ничего подобного он не видел в Анне Варда. После того, как ее хорошенько поваляли турки, надменная девица воротит нос от брака с честным юношей, согласного прикрыть срам! Пусть кровь Бальдуччи уступала чистотой дворянским родам, честь свою генуэзский купец соблюдал не менее истово. - Вряд ли вы получите лучшее предложение, монна Анна, - с ядовитой угрозой проговорил мессер Луиджи. - Желающих сыщется немало, но вряд ли вы получите еще хоть одно честное предложение.
Анна Варда: Ромейка поднялась с кресла, сверху вниз глядя на Бальдуччи, на непокрытую макушку, где сквозь редеющие волосы пробивалась плешь, сейчас ярко-розовая от обуревавших генуэзца чувств. – Менее всего я желала уязвить вас, кир Луиджи, – тихо промолвила Анна, но с той твердостью, что позволяла ромеям не один месяц держать неприступными для турок стены Великого града. – Еще меньше я пекусь о себе и своей выгоде, – с плохо скрытым презрением добавила она. – В том, что мне суждено и предстоит, я полностью полагаюсь на Господа. Сегодня я покину этот дом и вернусь сюда только в сопровождении кира Михаила. Не так Анна хотела сообщить о своем отъезде, но кир Луиджи не оставил ромейке иного выбора, о чем она искренне сокрушалась, зная, что тому же огорчался бы ее отец.
Луиджи Бальдуччи: Рот италийца приоткрылся от изумления, но через мгновение он опомнился, лихорадочно изыскивая способ преодолеть новую напасть. Как бы мессер Луиджи ни порицал падение Анны Варда, как бы ни сомневался в способности покрыть чужой грех за свой счет, но едва возникло опасение утратить ромейку вместе с прилагающимся ей приданым, сомнения Бальдуччи улетучились, и нежеланная невестка вновь превратилась в заманчивый приз. Совестливая натура почтенного торговца не позволяла ему изгнать Анну, без зазрения присвоив при том все доверенные средства семейства Варда, но та же совесть оправдывала мессера Луиджи в собственных глазах за то, что он собирался предпринять. - Покинете, дитя мое? - печально спросил он. - Но куда вы направитесь? К кому? Нет, нет, - Бальдуччи огорченно прищелкнул языком, - не нужно вам беспокоиться о своей выгоде и удобствах. Для этого у вас есть я, монна Анна, - и генуэзец улыбнулся одной ему понятной шутке.
Анна Варда: Улыбка торговца совершенно не понравилась Анне, хотя ромейка ничем не могла подкрепить своего подозрения. Однако она инстинктивно сделала шаг назад. – Сейчас вы высказали столько догадок, кир Луиджи, что я не сомневаюсь, что вам под силу ответ и на это вопрос, – со сдержанной учтивостью промолвила Анна. Ответить честно было никак невозможно – имя Заганос-паши холодом стыло на языке, а ложь претила и оскорбляла гордость ромейки.
Луиджи Бальдуччи: Откинув назад толстую шею, мессер Луиджи воззрился на отступившую Анну, приподняв брови. Глупая девица воображает, что уважаемый человек в летах набросится на нее и, как турок, завернет, сопротивляющуюся и визжащую, в лежащий на полу ковер? Впрочем, воспоминание о турках, не сподвигло Бальдуччи на верную догадку - столь невероятной и ошеломительной была он для латинянина и мужчины. Другое знатное ромейское семейство, скрывающееся в Галате, как крысы в подвале, или даже брат базилевса, Дмитрий, - вот что приходило ему на ум. – Не стану допытываться, коли вам угодно промолчать, кира Анна, – с свою очередь купец поднялся на ноги, – но поступаете вы неразумно. Этого мнения я не изменю. Желаете, чтобы я сразу передал то золото, которое кир Михаил вручил мне на сохранение?
Анна Варда: – Золото? – Анна провела по лицу, словно снимая липкую паутину. Стало быть, она ошиблась, усомнившись в честности отцовского друга, и ей стало совестно своих недобрых мыслей о кире Луиджи. – Простите меня, – с искренним раскаянием сказала ромейка. – Обещаю, как устроюсь, я пришлю вам весть о своем месте пребывания. А золото... – дрогнувшим голосом проговорила она, – вы вернете в руки самого кира Михаила.
Луиджи Бальдуччи: С настойчивым добродушием купец взял Анну под руку и по-отечески сжал девичью ладошку. - И тут вы не правы, - снисходительно пожурил он ромейку. Громовые раскаты праведного гнева были позабыты. - Если вы сами намерены хлопотать об освобождении отца, то вам необходимо точно знать точно, какой суммой вы располагаете. Я, например, не знаю, - с поразительным простодушием, делающим честь его искусству притворства, признался Бальдуччи.
Анна Варда: В нерешительности Анна остановилась. Ромейка была не столь искушена в финансовых вопросах, в которых Луиджи Бальдуччи в силу своих занятий, наоборот, разбирался досконально, и доводы его звучали на редкость убедительно и весомо, что она невольно прислушалась к ним. Бескорыстие генуэзца требовало хоть толики благодарности и внимания. – Если таково ваше суждение, кир Луиджи... – с заметным колебанием протянула Анна, – я согласна взглянуть на то, что оставил на хранение кир Михаил. В вашем присутствии, – решительно добавила она, чтобы Бальдуччи не обиделся недоверием. – Однако пришлю за деньгами лишь тогда, когда они понадобятся для выкупа, а до того пусть все остается так, как хотел отец.
Луиджи Бальдуччи: Казалось, ничто не могло доставить мессеру Луиджи большей радости, чем это скупое обещание. Впрочем, италиец вскоре умерил восторги из опасений внушить подозрение даже простодушной девице. Пока птичка не в силках, или, выражаясь более близким Бальдуччи языком, пока дукат не за поясом, нечего прицениваться к дорогой парче. - Идемте же, монна Анна, идемте, - засуетился он. - И мне, и вам будет спокойнее. Вытащив из-за пазухи связку ключей, торговец перебрал несколько из них, пока не остановился на продолговатом ключе с фигурной головкой и хитрыми прорезями в бородке, и продемонстрировал его Анне с таким торжественным видом, словно в руки ему попался сам ключ от врат святого Петра. Отворив дверь, Бальдуччи учтиво позволил Анне первой перешагнуть порог, за которым с облегчением не обнаружил несносной служанки-ромейки. Не забывая указывать путь, торговец однако все время держался позади Анны, уступая дорогу. Поэтому когда они добрались до угловой комнатки на втором этаже в задней части дома, у девицы не должно было возникнуть никаких страхов, когда он откинул гобелен, закрывающий потайное хранилище, отпер замок и также предложил ей пройти вовнутрь первой.
Анна Варда: Расчет хитроумного торговца оказался верен: Анна сама вошла в уготованную ловушку, которую быстрый ум латинянина призвал на помощь его планам. Она не успела ни оглядеться, ни обернуться к Бальдуччи, как дверь захлопнулась за ее спиной, сопровождаемая тихим щелчком замка. Анна бросилась к двери и заколотила в нее кулачками. – Кир Луиджи! Кир Луиджи! – напрасно взывала она, слабо надеясь, что случилась какая-то странная неисправность, но ответа не последовало, и Анне оставалось оплакивать или проклинать свою доверчивость и коварство опекуна.
полная версия страницы