Форум » Город » К тому, кто может жалость проявлять, верней снисходит божья благодать » Ответить
К тому, кто может жалость проявлять, верней снисходит божья благодать
Филомена: 31 мая 1453, дом Бальдуччи, ночь После эпизода «Спасибо этому дому - пойдем к другому»
Ответов - 35, стр:
1 2 All
Филомена: Меж тем, забытая почти всеми старая Филомена изнывала под дверью, за которой велся спор двух почтенных мужей, двух опекунов, можно даже сказать, прибегая к преувеличению и громкому слову, - двух частей света и религий. Дом, принадлежавший императорскому советнику, был построен на века и на совесть, и потому Филомена при всем желании не могла ничего услышать из поучительной беседы двух новоявленных родственников поневоле. Верная служанка боялась всего: и промедления, грозящего неясными и неисчислимыми бедами ее госпоже, и боялась отлучиться на поиски, выпустив из поля зрения латинского купца. Час, проведенный сьером Бальдуччи и Тахиром-бабой с разной степенью удовольствия, стал для Филомены истинной пыткой. Надо ли удивляться, что едва загнутый носок туфли ширазского лекаря занесся над порогом, как рабыня подскочила к нему, подхватила под локоть, якобы желая помочь и поддержать. - Ну? - выдохнула она, нетерпеливо и тревожно подрагивая губами.
Тахир ибн Ильяс: Читателю, бывшему свидетелем высокоученой беседы между представителями Запада и Востока - беседы, которую вернее было бы назвать препирательством - что даже столь скупо выраженное беспокойство показалось ему излишне докучающим. В ответ на простой вопрос ширазец разразился целым потоком цветастой брани, к большому счастию Филомены, преимущественно на персидском языке, оставив тем самым своей новой собеседнице и сообщнице шанс не понять всей силы своих выражений... или по крайней мере сделать вид, что она их не поняла. Где-то между проклятием десятому поколению семейства Бальдуччи до конца дней выносить отвратительно благоухающий помет вонючего запаршивевшего козла, над которым в глубоком детстве надругался последний нищий гяур, страдающий скудоумием и расстройством желудка - и восхвалением самого Генуэзца, место в голове которого и занял тот самый помет, лекарь остановился. - Ну а ты?- взгляд, обращенный на Филомену, был едва ли не грозным.- Тебе удалось разыскать нашу голубку?
Филомена: Вместо ответа Филомена поникла головой - униженная поза горестного отчаяния плохо подходила плотной и величавой фигуре ромейки. Дурное настроение Тахира-баба, выплеснутое потоком малопонятной брани, красноречиво свидетельствовало о поражении перса в схватке с латинянином. Дурная новость, к которой служанка готовилась да готова не была, так как в глубине души надеялась на бойкий язык, напор и почетное положение турецкого лекаря, кои если не пристыдят, то припугнут Луиджи Бальдуччи. - Что толку? - попыталась оправдаться она. - Коли госпожа не вернулась, то она под замком, а коли латинский купец не вывел тебе киру Анну под руку, то не раскаялся он в своем злодействе. Разыщем, так и словечком перемолвиться не сумеем, - крупная слеза скатилась по морщинистой щеке.
Тахир ибн Ильяс: Старая поговорка про молоко и воду, как видно, была известна также и персам, во всяком случае Таихр ибн Ильяс отреагировал на нее так же, как и любой северный варвар, не знающий благородного языка Низами и Хафиза. Слезы, проливаемые Филоменой, подействовали на него куда сильней укоров и угроз мессера Бальдуччи: не успела она разрыдаться на плече у почтенного старца, исторгая громогласные причитания о том, что лучше бы-де ее отправили в полк к молодым янычарам и дали ей окончить жизнь христовой мученицей, грудью встретившей врага, как он решительно топнул ногой, показывая одновременно решимость не уступить козням врага, и власть, которую высокомудрый мужчина имеет над скудоумной и слабодушной женщиной. - Ничего-ничего, рано вы похоронили старого Тахира. Аллах свидетель, я не хотел гневить его, но стыд и позор будет моим сединам, ежели позволю увести твою хозяйку, словно кобылу из стойла Мехмет-паши. Головы врагов наших да примут на себя весь гнев Всевышнего! Пусть заплешивеют и поростут коростой те, кто вздумал отнять жену у правоверного мусульманина, разлучить живых супругов сразу после первой брачной ночи! Нынче же твоя госпожа будет спасена - а сей нечестивый лихоимец получит свое, не в том, так в этом мире, так что останется лишь кряхтеть да почесывать свое седалище, чьи советам внимает он охотнее голоса разума и чье смердение почитает за благоухание роз! Не будь я Тахир ибн Мансур ибн Мухаммад ибн Ахмад ибн Юсуф ибн Ильас, если не доберусь до этого старого лиса и не подпалю ему под хвостом так, что он с визгом будет метаться в своей норе! Где могут прятать твою госпожу?
Филомена: Строгий окрик вразумил рабыню быстрее увещеваний. Встрепенувшись, она заметалась меж четырьмя сторонами света и еще четырьмя их промежутками, откладываемого на итальянских портуланах* в виде лучистой розы ветров. - Сюда! Нет, туда! - Филомена тянула за рукава халата Тахира ибн Ильяса с ретивостью, несшей нешуточную угрозу одеянию ширазского лекаря. Наконец, добрая женщина немного успокоилась, чтобы указать пальцем в сторону кладовых. Мрачных подвалов, которыми славился дворец ромейских цезарей, в скромном домике горожанина не было, но служанка не забыла зловещих пророчеств старика "за косу и в подпол" и избрала местом вероятного заточения Анны наиболее близкое по смыслу место. * карты морских побережий. Они были ориентированы по странам света, в центре карты находилась роза ветров, от которой шли тонкие линии — деление на румбы.
Тахир ибн Ильяс: Отсутствие мрачных подвалов и тяжко шагающей стражи, пуще любого дракона или же Джинна стерегущей пленницу кира Луиджи, было лишь вопросом воображения - а на его скудость соотечественник создателей знаменитых "Дивана" и "Бустана" пожаловаться не мог. Казалось, что перед его глазами уже замелькали трещащие факелы в руках неумолимой стражи, затрещало разбрызгиваемое во все стороны масло, принялись метать искры отточенные кончики копий и секир. Простой визит за непокорной женой в мгновение ока обратился волнующим, почти сказочным приключением, в котором отважным героям предстояло спасти зачарованную пленницу - ни больше ни меньше. И значения, что вершителям подвига было уже глубокой за тот возраст, когда совершаются во имя безумств юности самые невиданные дела, и что за воротами их ждала целая армия помощников, не имело. Обо всех этих мелочах новоявленных Рустем предпочел просто забыть. Крадучись, вытянув шею, как гусь, прячущийся от рыскающего по двору повара, лекарь на цыпочках направился в сторону, указанную рабыней.
Анна Варда: ...Уже второй раз за короткое время Анна оказывалась взаперти в комнате, забитой чужим скарбом. Сбив кулачки о неподатливую дверь и охрипнув от крика, на который некому было отозваться, ромейка с досадой пнула мягкой туфелькой туго спеленутый чьими-то рачительными руками тюк. В какой-то мере Луиджи Бальдуччи поступил схоже с Мехмет-пашой, приравняв наследницу гордого рода к бессловесной вещи без воли и желаний. Купец не стал ни спорить, ни уговаривать строптивую подопечную, просто запер - и это было унизительно. Затуманенный злыми слезами ярости взгляд Анны упал на сундук, покрытый тонким слоем пыли. Не там ли хранилась казна Михаила Варда, которой заманил ее сюда коварный латинянин? Однако проверить это было невозможно - сундук был крепко заперт, и не в женских силах было одолеть замок его без ключа. Брезгливо поморщившись, Анна набросила на грязную крышку один из шелковых отрезов. Край ткани развернулся и упал на пол, ничуть не более чистый, чем сундук, и Анна присела на облагороженное сиденье, мрачно подперев подбородок руками. Негодяй прикажет ей и ночевать здесь без малейших удобств? В чем Анна была уверена, так в том, что рано или поздно дверь распахнется. Маленькая комната мало смахивала на камеру, куда узников бросали умирать от голода и забвения. Дверь распахнется, и... Дальнейшее ромейка представляла себе смутно.
Филомена: ...Увы, спасители ромейской девы от латинского растолстевшего дракона были не так близки к заветной двери (хотя и не так далеко - в пределах одного и того же дома). Кладовые, известные Филомене и куда она вела старого Тахира, находились близ кухни и служили нуждам хозяйственным и приземленным. Ранее, до начала осады, путников привели бы сюда дразнящие запахи, но ныне уныние и запустение царили там, где прежде было пиршество для глаз и желудка, а внушительный замок охранял всего лишь остатки муки и проса. Тощий полосатый кот бросился под ноги рабыне и с громким урчанием принялся тереться о ноги, выпрашивая подачку. Едва не упав, Филомена разразилась приглушенной бранью. - Чтоб тебя мыши в углу заели! - сплюнула она в сердцах. - Чуть сердце не остановилось. Ничуть не смутившись, животное тонко и вопросительно мяукнуло.
Тахир ибн Ильяс: Как известно, ислам почитает кошек не в пример больше, чем суровые христианские проповедники: как известно, кошка была любимым животным Пророка, и ученые люди уже много веков спорят, кто, собственно, из великих пожертвовал рукавом любимого одеяния: Будда, Мохаммед или же царь династии Хань - и, разумеется, каждая из сторон считает, что первенство в столь благородном и богоугодном деле принадлежит именно ей. Поэтому Тахир ибн Ильяс лишь покачал головой в ответ на брань, слетевшую в языка ромейки, и, с кряхтением, наклонившись, подобрал ни в чем не повинное животное. - Всегда у вас так,- философски изрек он, бросая на Филомену взгляд упрекающий и одновременно покровительственный.- Виноват бессильный и слабый, а на голову истинного виновника не обрушивается ничего, кроме дождя почестей и выгод. Не я ли предупреждал твою госпожу, что не следует доверяться этому торговцу, человеку злодейскому и вероломному. И что же? Если бы она вняла словам мудрости, нынче же мы бы уже вкушали блаженный сон во дворце Заганос-паши. А теперь?
Филомена: "Так ли блажен сон вдоме врага и пленителя?" - так могла бы возразить строптивая рабыня, однако ж, прожив на белом свете без малого полвека, Филомена выучилась различать время, когда можно дать волю ядовитому языку, а когда лучше придушить рвущееся искреннее слово. До кота ли ей сейчас и - какая непочтительность - до первого ли визиря, если на отчаянный стук и громкие призывы кира Анна ничем не откликнулась? - Ох, горе мне, позор на мою седую голову! - причитала служанка. - Госпожа, госпожа, отзовитесь верной своей рабе, иначе умрет она тут же от горя, что не уберегла, и на кого вы потом полагаться будете? Филомене вторило пронзительное мяуканье кухонного кота на руках своего заступника. Подняв острую мордочку к Тахиру-бабе и устремив на него немигающий взгляд желтых глаз, он самозабвенно месил лапами грудь старика. Производимый шум привлек еще одно живое существо. Из арки коридора, ведущего в кухню, выглянул Пьетро, потирая глаза, туманные ото сна, но уже искрящиеся неуемным любопытством. - Потеряли чего, тетушка Филомена? - спросил нахальный юнец. - Или ужин был скуден, да будет стыдно нашему скареде-хозяину? - Сгинь, бесовское отродье! - звенящим от сдерживаемого желания отвесить дерзкому мальчишке оплеуху отрезала Филомена, но тут же передумала. - Нет, стой! Отвечай, только лгать не вздумай: видел ли ты вечером госпожу мою, киру Анну? Глаза Пьетро округлились. - А... Так все видели монну Анну нынче вечером, когда она вернулась от поганых язычников... Ай! - Пьетро присел, все же схлопотав подзатыльник тяжелой рукой ромейской служанки.
Тахир ибн Ильяс: Засопев как кузнечная кадка, в которую именитый мастер только что сбросил добела раскаленный, сплетенный из многих кос, существующий только в его воображении дамасский клинок (кот на руках тотчас же присоединился к этому действу, а потом молнией прыснул из старческих рук), ширазец выступил из-за спины ромейки, позволяя невоздержанному юнцу разглядить и свою чалму, и редкую бороду, и халат - словом, все признаки, по которым даже столь невежественное отродье могло без труда отличить мусульманина. "Поганый язычник" тоже не стал церемониться с говорливым латинцем и, не успел тот прийти в устойчивое положение после чувствительного приложения ромейской руки, ухватил паренька за ухо, крепко воткнув в него желтые, но еще весьма крепкие ногти. - Достойный отрок,- произнес он по-италийски, компенсируя боль сладостию тона, от которого у любого человека немедленно бы засвербело в горле,- Разве твои родители не обучали тебя с почтением и уважением относиться к старости, и с благодарностью принимать любую науку от тех, чьи года хотя бы на десяток превыше твоих? Или, быть может, ты страдаешь болезнию глухоты и не расслышал, что спросила тебя эта достойная женщина? Знай тогда, что Аллах Милостивый привел тебя к величайшему торжеству в жизни, ибо перед тобой стоит личный лекарь главнокомандующего янычар и Великого визиря Османской империи - мужа и воина, который мог бы одним мановеньем руки стереть в порошок и тебя и весь этот дом, как обрушил свой гнев на весь сей непокорный город. Ежели твоя хворость,- когти перса еще сильнее вцепились в и без того покрасневшее ухо Пьетро, заставляя выступить на коже капельки крови,- не дозволяет тебя хорошенько разобрать ее слова, я могу излечить тебя в считанные мгновения. Или, может быть, ты расслышал ее хорошо, но не в силах ответить, где госпожа Анна, в силу поразившей тебя хворости немоты?- свободная рука лекаря сделала угрожающее движение, будто бы тот намеревался схватить наглого мальчишку за губы или его нечестивый язык.
Филомена: - Уюй-юй! - Пьетро извивался, как червь, вытащенный из темного убежища под камнем на белый свет. Перечень титулов ширазкого лекаря звучал, словно список казней египетских, и одна из них напала на бедного Пьетро прямо сейчас. - Нет у меня родителей, сирота-а-а-а я. А учили меня тому, что ежели хозяин по каким-то своим надобностям шествует с девицей, то не спрашивать, куда и зачем. "Достойная женщина" за спиной Тахира-бабы приосанилась, с мрачным торжеством наблюдая за экзекуцией. Но все ж наклонилась к разошедшемуся персу и тихо проговорила по-гречески: - Пусти мальчонку-то, без уха оставишь. Впрочем, ромейка была наготове, чтобы ухватить мальчишку за ворот, если тот вздумает дать стрекача - судя по вырвавшимся словам, ему было что поведать встревоженным старикам.
Тахир ибн Ильяс: Если бы наглец попался старому лекарю где-нибудь в коридорах султанского дворца в Эдирне, то подобный проступок завершился бы в лусшем случае поркой. Еще бы! оскорбить по недомыслию величайшего из полководцев, задеть его супругу своей непочтительностью, а его слугам и родственникам выказать неповиновение! Впрочем, судьба мальчишки была бы едва ли намного легче и здесь, в стенах чужого дома, если бы не смягчающее обстоятельство, а именно - важные вести, которые от него можно было бы получить. Именно это соображение заставило перса немного ослабить хватку: не настолько чтобы несчастный, осмелившийся дерзить ему и вполне могущий дать стрекача, вырвался, но и не до такой степени, чтобы по окончании разговора напоминал лань, чудом вырвавшуюся из когтей разъяренного тигра. - Скажи же мне, бедная сиротка,- голосом, продолжающим источать мед и патоку, пробормотал он в многострадальное ухо,- известно ли тебе, где в настоящий момент находится благородная супруга Заганос Мехмет-паши, кира Анна?
Филомена: Тяжелое дыхание над его собственным ухом подсказало старцу, что Филомена с нетерпением, превосходящим его, жаждет услышать ответ из уст злокозненного отрока. - Знать не знаю, ведать не ведаю, клянусь святой Мадонной, - пискнул несчастный и перекрестился по латинскому обычаю, однако на полпути худая смуглая ручонка замерла, а ее обладатель испуганно воззрился на чалму лекаря, уверенный, что за такую приверженность святой вере злой нехристь не только оборвет ему ухо, но и руку отгрызет подобно злому волку из сказок. - Пусть так, - вмешалась Филомена, спасая Пьетро от новой кары, - скажи тогда, где ты видел хозяина и киру Анну? - Там, - махнул растопыренной ладонью изнемогающий Пьетро куда-то на северо-восток, - наверху, возле кладовой, где сьер Бальдуччи особо дорогие ценности прячет. При слове "кладовая" Филомена встрепенулась и победоносно посмотрела на Тахиру-бабу. Так она была права в своем предположении!
Тахир ибн Ильяс: Ширазец поймал ее взгляд, но не торопился пока выпускать трофейное ухо, обдумывая, какую еще пользу можно извлечь из столь удачно попавшегося в цепкие руки пленника. Конечно, немедленно заставлять его читать шахаду или же клясться седой бородой отца и честью почившей матери было бессмысленно,- но обратить беспутного отрока в свою веру можно было и иными, более тонкими способами. - Твой хозяин, верно, решил, что может укрыть супругу и избранницу моего господина от его взора, но эта мысль столь же безумная, как пытаться сокрыть тайные и постыднае прегрешения от всевидящего ока Аллаха,- наставительно произнес он, понемногу ослабляя хватку и позволяя собеседнику прийти из полусогнутого положения в предписанное человеку прямоходящее.- Те же, кто поможет Великому визирю вернуть давно искомое, получат от него награждение, равное величине его радости. Кроме того, доброе дело не останется незамеченным в грядущей жизни и в будущем,- палец свободной руки важно поднялся с воздух, словно Тахир-баба вещал замирающим от волнения ученикам в медресе святую истину, запечатленную и засвидетельствованную в хадисе. Внушительность этой картины, правда, немного была скомпрометирована местом и временем происходящего, но, в конце концов, где еще обращать заблудших и возвращать не видящих света этому самому свету, как не в гнезде порока? Затем, неожиданно сменив гнев на милость, а речи строго пастыря на образ старика, пекущегося о любимой внучке, повредившей коленку в розовом саду, из которого она выгоняла белую козочку, он задал вопрос: - Скажи, добродетельный юноша: кто-нибудь стережет покой этой ромейской девицы?
Филомена: Скосив глаза на кончик носа, Пьетро напряг весь свой умишко - о, ничто так не пробуждает память ленивого отрока, как крепкая хватка на ухе, истина, отлично известная любому учителю. - Джакомо хозяин потом позвал, - выдавил он и со слезой в голосе взмолился. - Да пустите уже, пустите! Я больше не буду! - Это порученец латинянина, - шепотом подсказала Филомена, - детина ростом и силой горазд, а умом награжден поменьше. Все сделает, что хозяин прикажет, аки пес цепной.
Тахир ибн Ильяс: Рука ширазца наконец совершенно выпустила многострадальное ухо юноши,- однако, если тот думал, что это было сигналом к возможному спасению и бегству, жестокое разочарование очень скоро стало бы его уделом. Едва освободив поврежденный член, старик тут же с не меньшей силой вцепился в рукав куртки несчастного юноши, только теперь сполна осознавшего, что вырваться из объятий захватчиков (равно как и вырвать город, за который столь ревностно обещали биться и папа, и дожи и еще сотня благородных мужей, ныне пребывающих на почтительном удалении) будет не так просто. - О добродетельный юноша,- решив, видимо, действовать в соответствии с поговоркой о паршивой овце, Тахир ибн Ильяс склонился головой к голове пленника, и даже самый благонастроенный к обладателю чалмы хафиза человек не мог бы поручиться, что объятия эти были приятны. Как ни прискорбно признать, но дыхание пожившего на восьмом десятке мужчины не благоухало розами, несмотря на его происхождение, да и само тело, утомленное многочисленными дорогами, облаченное все в тот же халат, в котором с утра ширазец вышел из дома, не напоминало ароматов, разлитых вокруг мавзолея Саади. Но выходи у бедняги, вынужденного вкушать эти непрошенные парфюмерные изыски, попросту не было: разве что закричать караул или же попытаться вырваться из собственной шкуры. - Не окажешь ли ты мне в любезности проводить пожилого человека и эту достойную женщину туда, где мы могли бы найди достойную всяческого почета и уважения киру Анну?
Филомена: Пьетро только хлопал глазами, внимая витиеватой речи Тахира ибн Ильяса. Ухо болело, словно обожженное огнем, и обидеть отказом гневливого старика не хотелось, однако италийское наречие, используемое ученым лекарем, изобиловало столь мудреными литературными словечками, что Пьетро понимал едва ли половину. В усердии наморщив лоб, мальчишка засопел, а затем с мольбой перевел взгляд на Филомену. - Я ж со всем старанием, только чегой-то я не понял... - Веди к тайной кладовой хозяина, - смилостивилась рабыня, верно уловив затруднения отрока. - Да чего идти-то тут, - затараторил Пьетро, воспрянув оттого, что просьба оказалась легко выполнимой, - по лесенке на верхний этаж, потом за угол, после по коридорчику и подле полотна с мордой страхолюдной как раз оно и будет. Выдохнул и осекся - Филомена глядела на него строго и колюче. - Твой язык да вместо веревки бы в лабиринт к быкозверю - враз бы хватило и еще осталось подпоясаться, - припечатала она. - Веди, кому говорят. ...Путь, как и говорил Пьетро, оказался краток, но извилист, и вскоре маленькая процессия очутилась в коротком коридоре. Стену прикрывал гобелен с изображенными на нем львами, один из которых повернул к зрителю голову с оскаленной пастью. Как всегда, Пьетро зачарованно уставился на белоснежные и острые зубы зверя и попятился, побледнев - из пасти вырывалось тихое, но весьма грозное рычание. - А-а-а-а... - просипел он, потеряв и бойкость, и голос. Рычание дополнилось характерным носовым присвистом, и Пьетро приметил подошвы больших сапог, выглядывающие из затененной ниши. Верный Джакомо исправно нес порученную службу. Новый залп раскатистого храпа огласил окрестности.
Тахир ибн Ильяс: Даже если бы мальчишка вдруг обрел способность говорить... нет, вопить и кричать, словно трубы, якобы обрушившие стены могучего города Ариха*, ну или хотя бы просто поднимать павших... в просторные ниши, с точки зрения народа Израилева вполне способные послужить в качестве могил, ему бы не удалось этого сделать. Желтая старческая рука упала на его рот, не давая произнести ни звука; быть может, ы ней недоставало силы, присущей носителям красных кафтанов, но зато в движении чувствовался немалый опыт. Еще бы! сколько раз старику приходилось вправлять разбитые кости и шить раны - а то и, в особо тяжелых случаях, принимать роды у женщин, решивших подарить миру свое очередное дитя в походах и войнах, посреди голой степи или в непроходимых лесах. Это было неправильно, но так оно было. Словом, Тахиру ибн Ильясу удалось перехватить инициативу и лишить Пьетро голоса прежде, чем тот успел перебудить всю округу. Затем с неожиданной живостью он повернулся к Филомене и прошептал заговорщицким шепотом. - Что стоишь? Ищи! * Ариха - мусульманское название Иерихона.
Анна Варда: Меры предосторожности, принятые заговорщиками, были не настолько тщательными, чтобы приравнять их к бесплотным духам. Но стоило ли сожалеть, если легкий шум выдал их не врагу, а той, кого они разыскивали. - Кто здесь? - раздался звонкий напряженный девичий голос. С проворством, странным для такой крупной фигуры, Филомена подскочила ближней из двух дверей, выходящим в небольшой коридор. - Госпожа, госпожа... - голос служанки балансировал на тонкой грани, сбиваясь с тихого шепота из опасений пробудить охранника на радостный и ликующий возглас. - Здесь верная раба ваша и лекарь турецкий, которые с ног сбившись вас разыскивали. Юный их италийский проводник упоминания не удостоился.
полная версия страницы