Форум » Город » "И все они ушли, а наши беды — здесь..." - 31 май, Галата, утро » Ответить
"И все они ушли, а наши беды — здесь..." - 31 май, Галата, утро
Фома Палеолог: Когда бы по делам господь судил людей, Не мог бы избежать возмездия злодей. А сколько на земле мы видели пророков, Пытавшихся спасти людей от их пороков. И все они ушли, а наши беды — здесь, И ваш недужный дух неисцелен поднесь. аль-Маарри (Перевод А. Тарковского)
Ответов - 42, стр:
1 2 3 All
Фома Палеолог: Нога, обутая в бархатную туфлю, скользнула по гладкой черепичной крыше; нелепо взмахнув руками, князь ахейский тяжело упал на седалище и, словно ребенок с горы, какие воздвигают в особо снежные и суровые зимы на северных границах империи, устремился вниз, к неумолимо приближающейся земле. Разница была только в том, что горки эти достигали, самое большое, высоты первых этажей - а путешествие, в которое он отправился теперь, имело начало несколько повыше. Если бы скат был хотя бы немного длиннее, деспоту, очень возможно, удалось бы в повороте или прыжке восстановить шаткое равновесие - но его спина ощутила свежий поток воздуха прежде, чем младший сын усопшей императрицы сумел даже пошевелиться. И все же судьба, должно быть, хранила последнего в роду Палеологов: куртка, которую он успел накинуть впопыхах, собираясь утром к матери, плохо зашнурованная и заправленная под мягкий кожаный пояс, зацепилась краем за лепное украшение - и, треснув по зачаточному шву, богато украшенному черной шелковой лентой, затормозила падение. Всего лишь на мгновение - но этого оказалось достаточно, чтобы мужчина сумел собраться в комок, и, когда одеяние, треснув, как кокон, выпустило новоявленную бабочку в свободный полет, приземлился на ноги, и покатился по траве. Морщась - падение было не слишком удачным, и, кроме потерянной куртки, стоило деспоту ссадин на локтях и нескольких свежих царапин на лице - беглец приподнялся и, озираясь, с быстротой оленя устремился в сад, к укрытой расцветающей зеленью ограде. Как ни мала была надежда, что янычары не окружили весь квартал, следовало воспользоваться даже малейшим промедлением.
Инес: В это утро Инес встала несколько раньше обычного, ведь с появлением в доме консула гостей, у служанки прибавилось обязанностей. Сегодня кухарка попросила ее помочь с приготовлением завтрака для всех. Девушка быстро оделась, привычными движениями собрала волосы в пучок (зеркальца, вроде тех, что были у доньи Эвы, для служанок были непозволительной роскошью), и вышла из комнаты. "И все-таки, что же за важные особы к нам пожаловали?" - размышляла девушка, спускаясь в кухню. Некоторые слуги поговаривали, будто бы это какие-то "нехристи". Странно, разве дон Пере стал бы давать таким приют? "Наверняка, хозяин знает, что делает" - решила Инес. Впрочем, больше таинственных гостей, девушку волновало происходящее в городе. Говорили, что в Венецианский квартале совсем не осталось выживших, будто бы турки творят совсем страшные вещи с женщинами, попавшими к ним... "Слава Пречистой Деве, что мы живем за проливом! Может, сюда эти нелюди не доберутся?" - и девушка быстро перекрестилась. Мысли о том, что будет, если вдруг турки придут и в Галату, Инес старалась от себя отгонять. Консульский дом казался ей надежной крепостью, за стенами которой ничего страшного произойти не может. Тем более, девушка утешала себя мыслью, что если бы им действительно угрожала опасность, дон Пере наверняка нашел бы способ переправить дочь куда-нибудь в надежное место... Спустившись по лестнице и немного пройдя по коридору, Инес толкнула дверь кухни. Там уже было несколько девушек...
Истамбул: ... Полная, рослая Лупилья, исполнявшая обязанности кухарки - повар, оставивший свое мирное ремесло и оставивший кухонные ножи и вертел ради запала и пики, лег рядом с хозяйским кузеном, уложенный в земляную постель турецким ядром - была, однако, не слишком довольна временем появления Ниньи, как она ласково называла девушку, годившуюся ей в дочери. Впрочем, сейчас от ласки ничего не осталось. - Дева Мария Монсеррата, где тебя носит, бездельница?!- встретила она Инес пронзительным возгласом, лишь немного приглушенным царившим по дому трауром.- Вообразила, что можно бездельничать, раз хозяйка не выходит? Или, может, ты ждешь, что тебе самой начнут завтрак в постель подавать, как знатной матроне? Что ворон считаешь?- с той же суровостью переключилась она на одну из помощниц, посмевшую хихикнуть в ответ на суровую отповедь, учиненную Лупе для девушки.- Верно говорит отец Пабло: за ваши грехи Господь наш послал вам саранчу, казни еб... ик... игипицкие,- с некоторым трудом вымолвила неграмотная женщина непонятное слово.- Небось дожидаетесь, что скоро придут эти безбожные сарацины, и всех, как одну, вас уведут к себе в адские вертепы! Уже вам там будем! - Жарко,- просительно, вытирая пот, струящийся со лба, вымолвила одна из девушек; в самом деле, на кухне, где теперь не только готовилась трапеза для множества собравшихся в доме консулас знатных господ, но и с поспешностью подогревались котлы с водой, чтобы врачевать раненых и увечных. Но невысказанная мольба, похоже, лишь раздразнила старшую женщину: замахнувшись широкой ладонью, она, казалось, хотела отвесить болтунье тяжелую оплеуху - но, передумав, только махнула рукой. - Жарко тебе? А как поволокут вас, да за волосы, в эти самые вертепы, небось, помянете добрым словом и эти котлы, да они вам манной небесной покажутся. Попомните, что вам говорили, да поздно будет... Уж на что на той стороне девиц было, и поумнее вас, и покрасивее - а и то ни одной не пощадили... всех, всех извели проклятые нехристи,- крупная слеза навернулась на покрасневшие глаза Лупильи, и она пспешно промакнула их углом платка, повязанного ради кухонных хлопот на свою наполовину седую голову.
Инес: Девушка вовсе не обиделась на столь суровое "приветствие" - ко вспыльчивому характеру Лупильи ей не привыкать... Впрочем, Инес давно поняла, что та кричит не из-за сварливого характера, а больше для солидности, потому что "так надо", иначе молодые слушаться не будут. Вздохнув и изобразив на лице выражение искреннего раскаяния, Инес подошла к широкому столу, у которого стояли еще несколько служанок, и принялась чистить рыбу, прислушиваясь к возобновленному разговору... - А ведь говорили, будто эти ироды храмы наши оскверняют! - отозвалась из дальнего угла кухни религиозная Исабель. - Непотребствами разными занимаются, а образа святые лошадям под копыта бросают! - Вечно ты все путаешь! - раздраженно отозвалась другая служанка. - Не наши храмы, а еретиков! - Да разве нехристи смотрят, чьи храмы? Они ведь ни во Христа не веруют, ни в Троицу Святую, идолам своим молятся да постов не соблюдают! - И ведь даже монахинь они не щадят... От относительно спокойного состояния Инес не осталось и следа. Мысли, которыми она утешала себя ранее, куда-то улетучились, все доводы, что "дон Пере знает, что делать", теперь казались какими-то глупыми. Сердце бешено колотилось. А вдруг и правда эти "безбожные сарацины", как назвала их Лупилья, доберутся до их дома? "Боже правый, что же тогда с нами будет?" Инес тряхнула головой, чтобы попытаться отогнать плохие мысли, но они, видимо, не желали покидать ее. Напротив - в памяти начали всплывать все слышанные когда-либо истории о турецкой жестокости...
Истамбул: - А ну, цыть!- властно прервала их кухарка, взмахивая большой деревянной ложкой с воинственным видом; ни дать, ни взять - полководец на коне, разве что этого самого коня не хватает, да алого плаща. Шлем с ярким плюмажем достойно заменяли волосы каталонки, не желавшие лежать, где им положено, и то и дело вылезавшими из-под повязанного платка. Красными крупными руками она поправила накидку, сурово глядя на болтуний, своими россказнями доведших малышку Инес до бледности в лице, и проговорила с достоинством: - Щадят, не щадят - это дело не наше. Вам бы, бесстыдницам, только про срамное языки почесать, поглядите, припекут вас на том свете за слова богомерзкие! Дон Пере знает, что делать,- слово в слово повторила она мысль воспитанницы, ведь на это одно и была надежда, недаром же хозяин столько лет оставался в этом месте, с еретиками рука-об-руку. Чай, не просто вина распивал, да на конях ездил. - Вам, прости Господи, нужно поменьше трепать языком, и побольше слушать почтенных и умных людей,- начиная помешивать какое-то варево в горшке, продолжала она. От начинавшей медленно закипать жидкости шел сильный аромат чабреца и даже привычная к таким делам Лупилья на мгновенье зажмурилась. - У дона Пере есть от них грамота... от сарацинов в смысле,- с видом человека, доверяющего непосвященным тайны сильных мира сего, важно поведала кухарка.- В грамоте сей сказано: который тронет благородного дона и его семейство - умрет лютой смертью, и вся его семья и все его поганые родственники до седьмого колена. А они, сарацины то есть, люди жестокие и сами себя извести всегда рады. А иховый царь,- ловко утерев каплю пота, катящуюся по виску, Лупиля подхватила доску с мелко накрошенными травами и зеленым водопадом отправила их в тот же горшок - мне Пепино рассказывал, не который хозяйский шорник, а который о в шестом вернулся с доном Чезаре с границы... ну, он еще взял за себя Марисоль Хромоножку... вот даром, что увечная она, а чудесной души женщина, дай ей Господь всякого здоровья! Так вот! сарацины, как говорит Пепино, смерть до крови: все бы им рыпаться на христианские страны для своего бога, чтоб никому из них ни дна ни покрышки! Да и с чего им щадить-то друг-друга, когда у каждого из них по сотне блудниц и детей, что чертей в Аду... прости, Господи, мою душу грешную,- торопливо крестясь, зашептала молитву каталонка.
Инес: Объяснения кухарки не совсем убедили Инес. Грамота-то может и есть какая-нибудь, но ведь там, наверняка, речь идет только про дона Пере с семьей! А о простых слугах, конечно же, ни слова не сказано - кто же о них волноваться-то будет... Служанка вздохнула, завязала потуже немного съехавший платок, и вновь погрузилась в кухонные хлопоты. Вдруг в коридоре послышался какой-то шум. - И кто это там расшумелся с самого утра? - привычно заворчала Лупилья. - Что еще стряслось? - Я пойду посмотрю! - вызвалась девушка, стоявшая ближе всех к двери, и быстро юркнула в коридор, прежде чем кухарка успела ее остановить. Через несколько секунд она вернулась очень напуганной. - Боже милостивый, они уже тут! На кухне поднялся переполох. Инес побледнела еще больше и испуганно выронила нож. Они? - Кто? - переспросила она, будто не поверила услышанному. - Глупая, не понимаешь? Турки! - А ведь говорил отец Пабло, что конец близок! - в голос завыла Исабель и упала на колени. - Ой, душеньки наши горемычные, Дева Мария Заступница, смилуйся над нами грешными... Инес застыла на месте будто жена Лота, о которой священник упоминал в одной из проповедей. Вот вам и "чудесная грамота"! А как же... Что делать теперь? Из такого состояния девушку выдернул голос Лупильи: - Что ты стала, прятаться тебе надо, чтобы к этим извергам не попала! - кухарка быстро перекрестила воспитанницу и вытолкнула ее из кухни. Инес сама не помнила, как оказалась в саду. Сердце бешено колотилось, единственным желанием было убежать, убежать, спрятаться куда-нибудь, где бы ее не нашли. Наверное, что-то подобное когда-то чувствовала ее бабушка. Впрочем, Инес ее не помнила, и сейчас девушку меньше всего интересовали события сорокалетней давности. Она бежала к дальней ограде - там, глядишь, и получится пролезть наружу через один из водостоков... Инес пока не задумывалась, что ждет ее снаружи и что собственно она будет там делать, понимала лишь, что в доме оставаться нельзя - слишком опасно. Страшно даже подумать, что будет, если... Внезапно она увидела впереди бегущего ей наперерез мужчину и испуганно замерла.
Фома Палеолог: Говорят, что опасность обостряет чувства. У Фомы вряд ли был шанс услышать, как ступают по траве быстрые девичьи ножки, или как стремительно бьется в груди сердце маленькой каталонки. Но какое-то чувство - или, возможно, крыло ангела-хранителя, незримо стоящего у каждого христианина за правым плечом и неслышимо нашептывающего остережения для чистой души - заставили князя ахейского обернуться. Он шарахнулся в сторону прежде, чем понял, что фигура , спешащая вдоль дома от помещений для прислуги, не принадлежит осману. Девушка, судя по одежде - прислуга, видимо, решившая искать спасения в столь же отчаянной попытке, что и он сам - наследник трона, повелитель пусть маленького и едва живого, но все же государства. Хотя... какая разница затравленным ланям, с ланями или с дикой пичужкой спасаться от пожирающего огня. - Сарацины! Османы!- крикнул он, полагая, что слово это одинаково звучит на всех языках, произошедших от великой Латыни; озираясь, прислушиваясь, деспот ахейский пытался понять, не таится ли смерть среди буйной весенней зелени, среди цветов и птичьего гомона. Опасаясь, что девушка может с испугу принять его за нехристя, Фома выкрикнул, осеняя себя крестным знамением: - Сredo in unum Deum, Patrem omnipotentem, factorem caeli et terrae... Османы - там!- его рука в разорванной, обагренной кровью турка и своей, вытянулась по направлению к площади.- Туда нельзя! La vía. ¿Sabes donde hay una vía?*- на ломаном каталонском прокричал он. * Путь. Ты знаешь, где есть путь? - исп. искаженное.
Инес: Несколько мгновений понадобилось Инес, чтобы понять, что перед ней вовсе не турок - уж больно растерянным и настороженным показался ей этот мужчина. Она решила, что незнакомец, скорее всего, тоже спасался от внезапно нагрянувших турков, а произнесенное им начало Символа Веры убедило каталонку, что пока бояться его не стоит... "Должно быть, это один из тех гостей дона Пере!" - пронеслось у Инес в голове. Девушка вспомнила, как кто-то из хозяев упоминал в разговоре имена гостей, а она случайно это услышала. В памяти всплыло одно из имен: дон Теодоро, так ведь? Нет, кажется, как-то по-другому... А впрочем, не важно! Главное, нужно как можно быстрее выбраться отсюда - а то никакие имена больше не понадобятся... Услышав вопрос, Инес быстро закивала. - Sí... - машинально ответила она на родном языке, но тут же поняла, что для "дона Теодоро", наверное, будет понятнее на греческом. Этот язык каталонка успела кое-как выучить за десять лет пребывания в Константинополе, но говорила на нем с немного смешным акцентом. - Да... Я знаю... - повторила она. Из-за быстрого бега дыхание сбилось, говорить было немного тяжело. - Там... Там есть выход! - Инес показала в сторону увитой плющом стены и сделала несколько быстрых шагов, жестами приглашая мужчину следовать за собой.
Фома Палеолог: Пожалуй, именно в этот момент Фома первый раз пожалел, что прельстился шансом сквитаться с сановным турком, и остался безоружным перед его товарищами. Его собственную грудь по-прежнему оберегала кольчуга - но, рассчитанная на удар кинжала, даже носящего клеймо скорпиона, она вряд ли сумела бы противостоять османским клинкам, что падали на непокорных словно перья стимфалийских птиц. Минута была дорога. Одернув рубашку, под которой на мгновение блеснула сталь, деспот повернулся в сторону, указанную неизвестной и бросил полный надежды и отчаяния взор на высокую стену, изобильно увитую побегами плюща. Человек, не обладавший телосложением и ловкостью кошки, мужчина, вряд ли мог надеяться преодолеть ее без посторонней помощи. - Веди,- велел он, делая жест в сторону неумолимой преграды; по плечам грека промчалась невольная дрожь, когда откуда-то сверху, как показалось ему - с самого неба - раздались крики на чужом языке. Фома оглянулся, ожидая увидеть орды захватчиков, словно по волшебству появляющихся за каждым углом; ноги его, словно ноги оленя, встревоженного отдаленным лаем собак, нервно переступали с места на место. Не дождавшись спутницу, он что было сил припустил к ближайшим деревьям, желая скрыться от недлемлющего ока османов - и устремился дальше, держась густых зеленых теней, озираясь и стараясь не терять из виду свою проводницу. - Быстрее, быстрее! Голоса врагов, казалось, долетали до него отовсюду; возможно, он уже слышал их в своем мозгу, воспламененном, пораженном множественными горестными событиями: гибелью брата и смертью матери. Грудь и легкие князя работали как меха, разрываемые быстрым дыханием, золотистые кудри намокли и прилипли ко лбу. Переводя дух, он повернулся к спутнице, с которой, возможно, ему предстояло провести последние минуты своей жизни. - Кто ты? Как твое имя?
Инес: Немного переведя дух, Инес снова побежала. Помимо слов, ее подгонял страх, который теперь был совсем другим - тогда, на кухне, он был совсем холодным, леденящим душу, парализующим все движения, а теперь же придавал сил бежать, будто подстегивал... Но даже так девушке тяжело было поспеть за широкими шагами своего спутника. В висках стучала кровь, а сердце, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди. - Инес я, Инес... - на бегу ответила она, - служанка... доньи Эвиты... На мгновение кольнула мысль - а как там сейчас донья Эва, что с ней? Наверняка, дон Пере нашел способ спасти хоть дочь, раз уж не удалось защитить остальных... Инес решила, что обязательно спросит о ней этого дона (наверняка он что-то знает!), когда они выберутся. Вернее, если выберутся... До стены и спасительного выхода оставалось совсем недалеко, и Инес напрягла все свои силы, чтобы добежать как можно быстрее. Один раз она даже чуть не споткнулась, но удержаться все-таки смогла. "Где же он, где?" - лихорадочно стучало в голове у Инес. - "Миленький, ну найдись, ну пожалуйста..." Ах, да - вот и старый кедр, под которым когда-то играли маленькие Эвита и Инес. "Это ведь напротив него!" - вдруг вспомнила девушка. - "Только еще пять шагов вправо... Или влево? Нет, скорее все-таки вправо!" Подбежав к стене, Инес присела и резко раздвинула руками зеленые стебли плюща. - Смотрите! - окликнула она спутника. - Мы же сможем здесь пролезть?
Фома Палеолог: Фома не был ни заботливым садовником, ни любителем буколической поэзии; нет, в своем большом, еще венецианцами выстроенном доме в Патрах он нет-нет, да и позволял себе повторять, пусть и несколько облагороженные, увлечения Диоклетиана, вошедшего, как известно, в мировую историю в паре со своей капустой - но сейчас благостные мгновения, когда деспот рассеянным взглядом мог скользить по прихотливым изгибам стебля вьюна, живым ковром укрывавшего дом, или лозы, сверкавшей на солнце подобно живому сапфиру, померкли в сравнении с необходимостью спасти свою жизнь. Более безжалостный, чем служанка каталонца, он принялся рвать густую зеленую стену, освобождая узкий, едва могущий вместить взрослого человека лаз, вероятно, служивший в качестве водостока или водоотвода. Полукруглое отверстие в стене высотой не более локтя. Фома скептически взглянул на девушку: если ее крошечной гибкой фигурке не составило бы никакого труда проскользнуть в образованный проем, то мужчине, пусть даже с его комплекцией, для этого придется приложить некоторые усилия. - Куда ведет этот ход?- спросил он, хотя ответ был и без того очевиден. Полузаброшенный задний двор некогда богатой усадьбы, еще до начала осады покинутой владельцами - они оказались умнее или удачливей хозяев дома, который он только что покинул - и совершенно пришедший в упадок за два месяца осады, когда голодные искали в чужих огородах и садах пропитание, а осторожные люди - места, где про черный день можно спрятать все самое ценное. Фома усмехнулся. Где они теперь, эти гномы? Девушка - Инес - смотрела на него, явно ожидая каких-то действия от мужчины явно старше по возрасту, облаченного в итальянскую рубашку, каких и у ее господина-то было с десяток, не больше. Фома и сам понимал, что настало время принять решение: искать ли другого, столь же неверного способа к бегству, или воспользоваться тем, что подарил ему Господь. Но совершенно неожиданно решимость изменила младшему сыну Елены - как знать, не подкосила ли ее мысль о том, что для своего спасения он бросил мать, и, возможно, последнюю надежду погибнуть, как и его брат, во славе. Отступив от лаза, содеспот морейский оглянулся на видневшиеся сквозь весеннюю зелень контуры дома. Если он вернется туда, в лучшем случае его ждет смерть от турецкой сабли, в худшем - позорный удел пленника, раба при победившем султане. И все же... может быть, стоило бы рискнуть, поступив так, как велели шаткие, но еще не угасшие в сердце законы не выгоды, но чести? - Ступай,- дрогнувшим голосом сказал Фома, понимая, что еще немного, и решимость покинет его, превратив из правителя деспотии в позорного беглеца, бросившего свою родительницу и своего брата на растерзание туркам. Кто знает, вдруг внезапное озарение падет на Дмитрия, и он останется векам как последний защитник великого города - он, а не другой. Эта мысль, столь свойственная потомку эллинов, ободрила Фому, и он уже сделал было шаг к дому - как вдруг ужасный крик, вопль женщины, на глазах у которой, казалось, случилось что-то непоправимое и ужасное - прозвенел над площадью, заставляя сердце мужчины забиться с удвоенной силой. - Они...- пробормотал он в смятении, теряя мужество и невольно делая шаг к оставшемуся за спиной лазу.- Они... неужели они осмелятся сделать с Галатой то же, что и с Перамой?
Инес: Инес и дону Теодоро (а может и не Теодоро, но сейчас это было по-прежнему неважно) удалось вдвоем освободить лаз до такой степени, что протиснуться было бы возможно. Хоть и с трудом, но все же можно - теперь призрачные планы спасения уже не казались такими невыполнимыми. Еще каких-то несколько мгновений - и они наконец будут на свободе! Но, как показалось Инес, ее спутник повел себя немного странно. Он нерешительно оглядывался на дом, будто хотел вернуться. Уж не оставил ли он там что-то важное? "Нет, - решила про себя каталонка. - Не что-то, а скорее кого-то, и теперь беспокоится за него. Или за нее?" При таком положении дел желание вернуться было, конечно же, вполне объяснимо. Только вот надежда девушки на спасение начала быстро таять. Что она будет делать одна в этом городе? Ведь ей даже некуда пойти - рано или поздно она все равно окажется в руках турок... А с этим мужчиной Инес чувствовала себя немного спокойнее - почему-то ей казалось, что он мог бы ее защитить... Услышав слова, обращенные к ней, девушка напряглась еще больше. - ¿Qué? - переспросила она, от неожиданности мешая испанские слова с греческими. - Вы... Вы возвращаетесь? Не оставляйте меня, por favor... Вдруг со стороны площади раздался женский крик, полный отчаяния. Инес вздрогнула. Она не могла не узнать этот голос - кричала донья Эва. Значит... Значит, она все-таки осталась здесь? Значит, не удалось ее как-нибудь вывести из окруженного дома? Но почему? И что же случилось на площади? Воображение девушки живо нарисовало картины турецких зверств, одна другой страшнее. - Вы слышали! - испуганно обратилась она к своему спутнику. - Это же донья Эвита, ее голос! Что они делают? А что будет с нами, если... Инес так и не договорила - от страха ее всю трясло, а на глаза начали наворачиваться слезы.
Фома Палеолог: Крик хозяйской дочери, так напугавший юную спутницу, заставил князя Ахеи вновь сделать шаг назад, к стене, обещавшей спасение. То, что для девушки было лишь тревожным предзнаменованием, ему, свидетелю резни, учиненный над первыми гражданами колонии, он говорил еще и о том, что за дочь дона Пере более некому заступиться. Случись иначе - консул, проживший в древней столице едва ли не более самого Фомы, нашел бы способ уговорами, посулами или угрозами отвести грозу от голов своих близких. Хотя - много ли помогли посулы и высокие звания тем, кто потерял свои головы на берегах Золотого рога два дня назад? Нет, решено. Только оставаясь на свободе, он сможет сохранить род императоров; лишь сохранив неприкосновенность, сумеет привлечь на свою сторону армии и благословение папы. Только с борта галеры или сидя на коне во главе наступающих войск обратится он к нечестивому турку с требованием вернуть его матери похищенную свободу. - Забирайся,- стараясь говорить коротко, чтобы даже напуганной девушке был очевиден смысл его приказов, велел младший сын Мануила.- Ты первая, если я застряну - беги, не дожидайся, пока тебя схватят турки. Что встала? Давай! И, словно опасаясь, что каталонку, как и его минуту назад, оставит решимость, кир обхватил ее за сотрясающиеся плечи и почти силком заставил опуститься на траву и просунуть в дыру ослабевшие от ужаса ножки.
Инес: Как ни странно, немного грубоватая манера обращения помогла Инес взять себя в руки и собраться с силами (вернее сказать, с остатками сил), чтобы с помощью своего спутника пролезть через водосток наружу. Вопреки опасениям, для стройной и гибкой девушки это было не так уж и сложно. Оказавшись с другой стороны стены, Инес быстро перекрестилась и прошептала коротенькую молитву, благодаря Деву Марию и своего ангела-хранителя за спасение. На какое-то мгновение мелькнула мысль, что, наверное, это донья Эва должна была бы бежать вместо нее. Но госпожа попала к этим проклятым сарацинам, а служанке же удалось ускользнуть. Воистину неисповедимы пути Господни, как говорил отец Пабло в одной из проповедей... "А еще ведь он когда-то говорил, что ни один волосок не упадет с нашей головы, если на то не будет воли Божьей!" - внезапно вспомнила Инес. Это помогло ей немного успокоиться и решить, что если Богу было угодно, чтобы она осталась в живых сегодня, то и дальше Он ее не оставит. И мысли девушки столь же быстро вернулись к земным проблемам, а если точнее - к новому знакомому. Она присела у лаза и шепотом позвала: - Эй... У вас все в порядке?
Фома Палеолог: Мужчина роста и комплекции князя, конечно, не мог тягаться в объемах телес с Геркулесом, но и не мог похвастаться гибкостью и хрупкостью, свойственными невесомой девичьей фигурке. И все же, опустившись на траву, он быстро вытянул ноги и с силой оттолкнулся ладонями, стремясь проскользнуть в отверстие. Но утренняя роса, не успевшая еще высохнуть под лучами солнца, сыграла с бароном ахейским дурную шутку: поскользнувшись, но опрокинулся на спину, инстинктивно попытавшись сжаться в комок, но лишь больно ударил колено о источенный временем камень и разорвав чулок. Но времени предаваться досаде или пестовать пронзившую его боль не было: где-то в отдалении послышались резкие голоса, говорящие на чужом языке - если, конечно, это не почудилось его возбужденному воображению. Фома рад был бы сказать себе, что причин для страха нет, что туркам, посланным ему вслед, понадобится время, чтобы найти его в не заросшем буйной весенней зеленью саду - но он не стал поддаваться иллюзиям. Выпрямившись и придвинувшись к стене, едва не упираясь носом в потрескавшуюся штукатурку, он уперся ладонью в край лаза и сделал еще один рывок. Дикая мысль: что если его найдут здесь, придавленного, в нелепой позе, словно шута, придавленного упавшим столом - вселила в сердце деспота невиданную доселе ярость. Извиваясь, как жаба, дрыгая ногами, взбивая пятками дерн и комья влажной земли, он протиснулся в отверстие, с окровавленными руками и разорванной рубахой, с пылающими от гнева и стыда щеками - но живой. Морщась, выпрямился, держась за пострадавшее колено, и принялся озираться, как загнанный волк. Как ни странно, вид покинутого жилища, в сад которого им привела судьба попасть, вселил в беглеца новую надежду; ясно было, что туркам понадобится время, гораздо большее, чем для расправы с каталонцами, чтоб додуматься, куда мог исчезнуть беглец - и еще большее, чтобы найти его среди заброшенных комнат, где, кроме ветров, бродили разве что старые воспоминания. - Идем,- первый же решительный шаг заставил его покривиться от боли, но выбирать было не из чего, и барон Ахейский решительно сделал несколько шагов к убежищу. - Если мы выйдем на улицу, нам не скрыться. Везде янычарские патрули, а я...- боль снова заставила его согнуться, зажимая рукой кровоточащую ссадину.- Боюсь, мне не выдержать погони, тем более, что вряд ли кто из добрых горожан распахнет двери перед теми, кто бежит от новых хозяев города. Нам следует спрятаться. Тебе доводилось бывать в этом доме? Здесь есть укромные комнаты, где мы могли бы переждать, пока турки уйдут?
Инес: Инес окинула сад внимательным взглядом. Она очень редко покидала дом консула, а если и случалось когда выйти за его порог по какому-нибудь хозяйскому поручению - то это было ненадолго и обязательно в сопровождении кого-нибудь из взрослых служанок. Но в соседнем доме ей однажды удалось побывать... Кажется, это было целую вечность назад - еще до начала осады, вскоре после того, как уехали его обитатели. Однажды ночью Инес вместе с дочерью Лупильи, четырнадцатилетней Литой, проникли сюда через этот же лаз. Они хотели посмотреть, правда ли здесь можно увидеть дух покойной хозяйки? Многие служанки божились, что слышали отсюда какие-то странные голоса... Неизвестно, была ли это просто досужая болтовня, или душа старой доньи Иларии действительно не могла найти покоя, но в ту ночь девочки так никого и не дождались. Зато в доме дона Пере их успели хватиться... Ох, как же им попало тогда! Но, конечно же, Инес не стала рассказывать этой истории своему спутнику. Да и вряд ли ему было бы это интересно... Так что она просто затараторила по своему обыкновению: - Вон там, за теми деревьями - флигель для прислуги, можем туда пойти... А еще подвал, он большой. Или вы думаете... - девушка перевела дыхание, - что если нас будут искать, то прежде всего в подвале? Вдруг Инес заметила, как скривился от боли ее спутник, и мысленно обругала себя. Почему она не обратила на это особого внимания раньше? - Вы ведь сможете идти? - осторожно поинтересовалась она. - Может... Вам как-нибудь можно помочь? Конечно, у нее не было опыта в оказании подобного рода медицинской помощи, но... Может быть, ее косынку можно было бы использовать для перевязки?
Фома Палеолог: Забота девушки была такой искренней и простодушной, что ей не было места в новом, в муках рождавшемся мире - и нет ничего удивительного, что Фома, словно новорожденный, ослепленный своей и чужой кровью, увидел в ней нечто иное. - Нет-нет, я могу идти, могу,- торопливо проговорил он, ладонью стирая кровь, проступившую на поврежденном колене. Деспот не боялся быть преданным, новое, изменившееся положение еще не приучило его к мысли, что следует опасаться даже и слуг, хотя каталонская поговорка*, включающая их в число врагов, оплачиваемых из собственного кармана, не была ему уж совсем неизвестна. Нет, младший Палеолог не ждал подвоха с этой стороны, тем более, что девица казалась не на шутку перепуганной самой мыслью о нехристях, что говорить о том, чтобы предаться в их руки! Но мысль, что его царапина может лишить девушку мужества, неприятно кольнула сердце Фомы: утирать слезы и силой волочь за собой такой груз не входило в его планы. - Надеюсь, у них не хватит наглости обыскивать все дома в округе,- деспот подумал, что, атакуй его самого кто-нибудь с ножом наперевес, вряд ли недовольство жителей города послужило бы поводом не вести розыски. Стало быть, нужно было или немедленно отправиться в путь, пользуясь выигрышем во времени, или, напротив, затаиться, хотя бы и в этом доме, и уповать на то, что османы пришли сюда только за каталонским посланником, и удержатся от массовых облав. - Для начала нужно добраться хотя бы до дома,- он повернул голову, вглядываясь в темные окна и стены, казавшиеся теперь пустыми глазницами чудища, подманивающего к себе жертву. Эта мысль показалась князю забавной: страшиться пустых стен и нескольких выбитых окон, когда за спиной сверкают мечи и сабли - на это способен только человек. - Идем, укроемся,- понимая, что разбитое колено нуждается в перевязке, а сам он - хотя бы в лоскуте ткани, чтобы сменить изодранную рубаху, мужчина решительно сделал шаг вперед.- Не годится стоять здесь, пока повсюду хозяйничают турки.
Инес: Инес немного скептически отнеслась к словам мужчины - ведь она видела, что ему нужно помочь! Но вслух не сказала ничего. В конце концов, благородному дону виднее, а ее дело - не спорить с господами, а выполнять приказы. Поэтому девушка просто пожала плечами, решив, что может быть вернется к этому вопросу позже, когда они спрячутся в доме. Ее новый знакомый был прав - следует поскорее уходить из сада. Хотя здесь Инес уже чувствовала себя в большей безопасности, чем по другую сторону стены... Служанка консула вспомнила, что в ту памятную ночь, когда они с Литой выслеживали здесь привидение, главная входная дверь была заперта. Но девочкам удалось проникнуть внутрь через черный ход, очевидно предназначавшийся для слуг. Поэтому сейчас Инес решила отвести дона Теодоро (надо бы невзначай поинтересоваться, как все же следует его называть?) именно туда. Войдя в дом с той стороны, они смогут или спуститься в подвал, или подняться наверх, в комнаты бывших хозяев... - Идемте же! - согласилась она и двинулась вперед, показывая дорогу. Но все-таки девушка часто оглядывалась на спутника - не тяжело ли ему, не слишком ли быстро они идут?
Фома Палеолог: ... Центр Галаты, еще не застроенный стена-в-стену так, что два груженых осла не могли бы протиснуться рядом по узким улочкам, и жилые кварталы, располагавшиеся к западу от башни, мало чем отличались от домов, утопавших в апельсиновых садах средиземноморья; конечно, им далеко было до роскошных палаццо, который строили на месте целых кварталов тщеславные и баснословно богатые кардиналы,- но для квартала, начинавшегося как пристанище торговцев и претерпевшего грабежи и резню куда более жестокую, чем та, что произошла меньше часа назад, здешняя застройка могла показаться если не роскошной, то вполне комфортабельной. Гости из Европы дивились пышной зелени здешних садов и свежести воздуха, напоенного теплым морем и наслаждаясь странной смесью итальянской и греческой архитектуры. Именно так - компромиссом между мозаичной красотой Византии и мощным, жизнелюбивым Возрождением пока еще разъединенной Италии - выглядел дом, в который судьбе на сей раз угодно было забросить последнего из рода императоров и его спутницу. Но сейчас он выглядел скорее пугающе, чем приветливо, несмотря на солнечный день и цветущий май. Фома постоянно оборачивался, прислушиваясь и вертя головой на все четыре стороны, словно флюгер, обостренным чутьем ловя малейшие звуки, трепеща от каждой тени, пробегавшей по листьям. Двери в сад, выходившие на тенистую северную сторону, были снесены с петель; одна из створок валялась тут же, окруженная густой зеленой травой, в отсутствие садовника уже проникшей за порог и застлавшей его мягким ковром. Изнутри дома слабо тянула тем кисловатым запахом, какой выдает покинутое жилище: подобно призракам некогда живших в этих стенах, он то появлялся, то исчезал, возбуждая любопытство и страх. И теперь, несмотря на опасность быть пойманным, деспот морейский невольно замедлил шаг перед порогом. - Дальше... куда?- невольно понизив голос, с трудом проговорил он.
Инес: Инес осторожно переступила через порог. Внутри пахло сыростью и плесенью, так же, как и во многих брошенных домах. Несмотря на то, что снаружи ярко светило летнее солнце, в доме царил полумрак. Тени, лежащие на полу и стенах, казались какими-то зловещими, а когда глаза девушки привыкли к слабому освещению, она разглядела густую паутину в углах. Говорят, пауки вьют сети в счастливых домах. Но был ли этот дом когда-то счастливым? Из-за волнения сердце девушки забилось немного чаще. Почему-то она побоялась потревожить донью Иларию... Конечно же, всем известно, что духи появляются только ночью, а днем опасаться нечего, но все равно маленькой каталонке было немного жутковато. Ведь они здесь просто гости, причем непрошеные... Кто знает, а может покойной хозяйке это не понравится? И, словно в ответ на боязнь Инес, где-то наверху скрипнула дверь и раздался какой-то странный шорох. Гулкое эхо разнесло эти звуки по всему дому. Девушка не вскрикнула только потому, что от страха язык отнялся напрочь. Неужели и правда это было привидение? Значит, те служанки говорили правду? Инес была очень напугана - ей даже не сразу пришло в голову, что это может быть обыкновенный сквозняк... Девушка повернула голову к своему спутнику, до сих пор стоявшему на пороге. Все-таки, хорошо, что он ей встретился - вдвоем здесь будет не так страшно... Услышав его вопрос, она поспешила ответить тоже шепотом: - Вот здесь дверь в кухню, а из нее можем спуститься в подвал. А если пройдем по коридору дальше - увидим лестницу в покои господ, но... Закончить фразу ей не удалось - из-за пыли в носу защекотало, и Инес громко чихнула, не успев зажать рот. И, конечно же, в тишине покинутого дома этот резкий звук прозвучал гораздо громче, чем он был на самом деле.
Фома Палеолог: Помимо воли Фома схватил неосторожную девицу за локоть и одним прыжком очутился уже с темном углу, у гигантского сундука, некогда, очевидно, хранившего хозяйскую утварь или одежду - а теперь распахнутого и распотрошенного, словно живот несчастного, кому не повезло встретить янычарский клинок. Втолкнув свою спутницу в щель между наглаженным от времени боком и стеной, щель, в которую по здравом размышлении, она никак не могла поместиться, разве что сама была тенью или же призраком, он волчьим затравленным движением оглянулся, ища что-то, что могло бы послужить ему в качестве оружия. Охваченные страхом, князь и маленькая служанка замерли, с дрожью вслушиваясь в тишину и ничего не слыша, кроме грохота собственных неистово молящихся о жизни сердец. Все это было похоже на детскую игру - с той лишь разницей, что рядом не было строгой няньки, которая бы позвала сорванцов домой, ни величественной, на лебедь, плывущую по пруду, похожей матери, которая бы посмотрела на них строгим и одновременно ласковым взглядом. Сейчас воспитателем, который мог бы прочесть им приговор, были солдаты вражеской армии, и розга в его руках приобрела бы вид отточенной сабли. Но, как содеспот морейский не напрягал слух, ему не удалось различить среди звуков запустения признаков хоть сколько-нибудь опасного присутствия: видимо, турки или решили пренебречь беглецом, который наверняка переломал себе при бегстве руки и ноги, или продолжали рыскать по саду в тщетных поисках. Во всяком случае, сейчас в заброшенном доме и его окрестностях царила тишина. Фома повернулся к девушке. - Вам лучше укрыться. Нам лучше,- поправился он, осторожно приподнимаясь и делая шаг к спасительной двери, на которую указала Инес.
Инес: Инес вначале даже не поняла, что случилось и как она оказалась в том дальнем углу? Интуиция подсказывала - если ее новый знакомый за секунду так переменился в лице и еще больше напрягся, значит что-то не так, значит чего-то надо бояться... Девушка еще больше вжалась в стену, будто желая стать ее частью, и вся обратилась в слух. Что же такого услышал ее спутник, чего не смогла расслышать она? Но и в доме, и в саду было тихо, поэтому Инес облегченно перевела дух, когда поняла, что пока никто за ними не гонится. Не без труда девушке удалось вылезти из-за сундука (и как же ей удалось протиснуться в столь узкую щель? Правду говорят, что испуганный человек способен на многое из того, что никогда не сделал бы в спокойном состоянии!), она сделала несколько шагов к кухонной двери, и толкнула ее. Тяжелая дверь сразу не захотела поддаваться, и тогда Инес навалилась на нее плечом. Может быть, петли уже успели заржаветь, а может у служанки консула почти не осталось сил после пережитых волнений, но, так или иначе, дверь не открывалась. Поэтому Инес умоляюще обратилась к мужчине: - Вы сможете помочь? Пожалуйста...
Фома Палеолог: Не без внутреннего содрогания Фома прикоснулся к дверям, вставшим непреодолимой преградой между ними и безопасностью. Хотя... мысль о том, что, спускаясь в подвал, они загоняют себя в ловушку, из которой не будет выхода, заставила деспота морейского мгновение помедлить, прежде чем упереться локтями в стену, пытаясь сдвинуть с места тяжелую плиту. Разумом он понимал, что внизу сыщутся разве что следы поспешного отъезда хозяев - но воображение рисовало заваленный трупами и залитое кровью невинных подпол, где отрубленные головы громоздились одна на другую - еще один знак животного зверства осман. Но, стиснув зубы, барон Ахеи напомнил себе, что все это - лишь плод воображения; крепче перехватив медную ручку, мужчина потянул ее на себя. Раздался скрежет, как будто разом возопили и завизжали десятки неприкаянных душ - и, словно для полноты ощущений, в лицо ударил тошнотворный запах гнили. Фома задохнулся и, закашлявшись, вынужден был сделать шаг назад. Чувствуя, как подкатывает к горлу и начинает темнеть в глазах, он схватился за дверь,- но та под его весом неожиданно легко подалась, словно отпущенная невидимыми руками, и широко распахнулась , едва не сшибив беглецов с ног. Откашлявшись, деспот сделал шаг вперед, к каменной лестнице, скудно освещенной единственным узким окном, по традиции, расположенным вровень с землей и сейчас почти скрытым разросшейся без ухода травой. - Еще немного, и я поверю, что здесь водятся призраки,- пробормотал он, пытаясь разглядеть что-то в бледных лучах, которые скорей оттеняли, чем рассеивали непроглядный сумрак внизу. Потом, повернувшись к девушке, переспросил: - Ты уверена? Из этого места есть другой выход? Если турки сунутся сюда, мы окажемся подобны двум крысам, попавшимся в мышеловку. Хотя... сам бы я ни за что не пошел в место, где стоит такой запах.
Инес: Оказывается, Инес ошибалась - дверь нужно было не толкать, а тянуть. Но сейчас это уже не имело значения - из подвала ударил такой ужасный запах, что даже для служанки консула, привычной ко многому, это было чересчур. Поэтому Инес инстинктивно отскочила от открывшейся двери и чуть не закашлялась. - Наверное, пойдемте лучше наверх? - предложила она. Конечно же, девушка слышала оброненную своим спутником фразу о призраках, но пока решила ничего не говорить. Да, где-то там наверху - спальня доньи Иларии, комната, покрытая теперь пылью и паутиной. И там до сих пор висит портрет, с которого смотрит печальная черноглазая девушка - сама хозяйка в молодости... Как же это было давно! Когда семья консула переехала в Константинополь, соседка, порой заходившая к донье Марии с визитами, казалась маленькой служанке уже совсем старухой - это сейчас Инес понимала, что тогда донье Иларии было всего около сорока. Про нее говорили многое - будто она ведьма, или же будто именно она виновата в том, что ее невестка скончалась, не успев произвести на свет долгожданного наследника... В памяти Инес вновь всплыли эти старые сплетни, которые за десять лет умудрились обрасти самыми невероятными подробностями. Например, правда ли бывшая хозяйка дома по ночам превращалась в черную ворону и куда-то улетала? А кто может поручиться, что нет? Мало ли что у них, ведьм, на уме... Неизвестно, что лучше - задыхаться от невыносимого запаха в подвале, или же подняться туда, где каждая половица помнит шаги женщины, всегда облаченной в черное? А некоторые говорят, что эти шаги и до сих пор там раздаются... Но все же, немного поколебавшись, Инес выбрала второй вариант. В конце концов, духи ведь появляются только ночью! Чего уж там, девушке было страшновато. Вернее, очень даже страшно. Но понимание того, что за спиной - самая настоящая опасность, пересилило полудетский страх перед привидениями, и Инес медленно поставила ножку на первую ступеньку, тихо шепча: - Святой Архангел Михаил, Вождь небесных легионов, защити нас...
Фома Палеолог: - Нет,- внезапно решившись, проговорил Фома, перехватывая маленькую руку девушки, казавшуюся грубоватой в сравнении с его собственными холеными пальцами, точь-в-точь такими, какие будет со всем тщанием выписывать на своих портретах божественный Рафаэль. - Сказано в Писании: "не искушай Господа Бога твоего",- с неожиданной жесткостью в голосе произнес деспот, вынуждая девушку вернуться в полосу света, падавшего в комнату сквозь запыленное окно.- Если нам суждено окончить свои дни в этом доме от вражеского меча, никто не сможет сказать, что мы умерли, загнанные в угол, как крысы. Если турки явятся сюда...- он не договорил, но было понятно, что младший сын и брат императора не ждет ничего от появления новых хозяев. - Я ранил их вождя,- после некоторого колебания проговорил он, сочтя, что спутница, выручившая его на краю гибели, имеет право знать, за что спасенному уготована была отведенная ее рукой кара.- Не султана, но одного из его советников, может быть, даже кого-то из старших янычар... во всяком случае, он был одет как янычар. Будь я на его месте...- мужчина не произнес фразы до конца, но было понятно, что участь покушавшегося оказалась бы весьма незавидной. Какой-то звук, долетевший из внутренности дома, оторвал Фому от этой внезапной исповеди. Оглянувшись, он сделал шаг прочь от Инес, вскинув руку жестом, призывающим к молчанию и осторожности. Вторая рука, чуть помедлив, сделала знак девушке искать места, где она могла бы укрыться на случай внезапной опасности.
Инес: Инес смутилась, немного покраснела, но руку из руки мужчины выдернуть не решилась, пока он сам не отпустил ее. Служанка консула не понимала, зачем ее спутник начал этот разговор? Конечно, положа руку на сердце, ей было интересно, кто он такой, но сейчас время и место нельзя было назвать подходящими для таких откровений... Но все же теперь девушка поняла, почему ее новому знакомому нужно спрятаться, да понадежнее. Конечно, любой на его месте поступил бы так же! Хотя, нет - Инес сразу вспомнила дона Пере, его многочисленных родственников... Наверняка, они бы предпочли остаться, героически принять бой, а то и смерть в неравной битве, но не запятнали бы свою честь побегом. Но у маленькой служанки были довольно смутные представления о воинской чести, поэтому она судила со своей точки зрения, со стороны, желающей выжить во что бы то ни стало... "Скорее всего, - решила она, - дон Теодоро сделал все, что было в его силах!" И, конечно же, Инес даже мысленно не стала осуждать своего спутника. Стоит ли укорять того, кто на свободе может принести гораздо больше вреда врагам, чем в положении героического пленника, а то и хладного трупа? Он поступил разумно... По крайней мере, так сочла девушка. Внезапно какой-то странный резкий звук заставил Инес вздрогнуть в очередной раз. Значит, в доме есть еще кто-то кроме них! Взгляд девушки заметался по помещению, она пыталась просчитать, куда бежать в случае чего? Подвал и многочисленные кладовки отпадают... В сад через вон то разбитое окно? А успеется ли?
Фома Палеолог: Каталонка растерялась так явно, что стояла, ни в силах пошевелить ни рукой, ни ногой, лишь переводя из угла в угол большие глаза, в которых застыло детское недоумение. На короткое мгновение деспот почувствовал сожаление и укол раскаяния: бедняжка, подобно маленькой птичке, привлеченной ярким оперением больших птиц, попала в ощип, и теперь могла лишь тихонько пищать, когда рука смерти заносила над ней огромный сверкающий нож. Подчинившись порыву, Фома подскочил к большому, распахнутому сундуку, в котором виднелись несколько ветхих платьев, которыми, очевидно, побрезговали мародеры и грабители. Пыльные тряпки полетели в угол, потом князь стремительно повернулся к Инес, не терпящим возражений тоном приказав: - Полезай! Если это турки - молчи и сиди, как неживая. Бог поможет, они не заметят тебя. Полезай немедленно!
Инес: Девушка вовсе не считала, что сундук - это хорошая идея, но спорить с доном так и не решилась. Да и просто не приучена она была спорить с господами. Сказано - надо, значит действительно надо, и никаких тут рассуждений! Остается только уповать, что в сундуке будет достаточно воздуха... Благодаря маленькому росту Инес смогла разместиться внутри без особого труда и, на первый взгляд, довольно удобно, если, конечно, можно рассуждать об удобстве в таких условиях. Правда, через некоторое время такая поза могла бы доставить каталонке немало мучений... А кто знает, сколько придется тут сидеть? Когда крышка сундука опустилась, девушка с удивлением заметила, что внутри не так уж и темно - немного света пробивалось через щели. Почему-то это слегка успокоило Инес, и она решила, что раз уж Бог счел нужным сохранить ей жизнь утром, то и сейчас Он ее не оставит...
Фома Палеолог: ... Руки княза ахейского дрожали так сильно, словно, опуская крышку сундука на голову маленькой каталонки, он закрывал собственный гроб. В последнюю минуту, спохватившись, он просунул скомканную тряпку между краем крышки и металлической оковкой стенки, оставив своей юной спасительнице возможность не только дышать, но и следить за происходящим. Сомнение на миг коснулось его сердца, ведь иногда, как известно, излишнее знание прямой дорогой приводит нас к смерти,- но времени для раздумий было немного. Идея оказалась поистине спасительной, потому что в последний момент тяжелое дерево выскользнуло из влажных от волнения пальцев, с глухим стуком ударив по ткани; от этого доска мелко задрожала, и эта дрожь, как круги по воде, волнами прокатилась по коже Фомы. Отскочив от сундука, он оглянулся, как попавший в ловушку зверь, ищущий убежища на открытой поляне. Но единственным местом, сулившим спасение, была пугающая, словно яма под вывороченным деревом, заполненная гнилой водой и копошащимися в корнях осклизлыми тварями, площадка ведущей в подвал лестницы. Выбора не было: брат императора метнулся за дверь и притворил ее за собой.
Иоанн Асень: Хотя дом лишился своих хозяев, это вовсе не значило, что он опустел вовсе - и ничем иным, кроме воли Провидения нельзя было объяснить, что среди десятков других покинутых жилищ именно здесь скрывались не только морейский деспот и его спутница, но и принц Орхан вместе с Асенем. Вызванная раной слабость шехзаде вынудила их задержаться: Иоанну снова пришлось исполнить обязанности лекаря, а паукам - поставщиков целебных средств. Удобно устроив принца в одной из спален, он на турецкий манер присел у входа, раздумывая над вопросами, далекими от веры и политики. Еда, вода, лекарство... и вдруг кто-то звучно чихнул, да так, что эхо зазвенело едва ли не по всему дому. Асень покосился на принца, который пребывал в забытьи, и осторожно поднялся, намереваясь выяснить, кто осчастливил их своим визитом. Оружием бывший хартулярий пренебрег: если там дюжина янычар или хотя бы один серьезный боец, головы ему так или иначе не сносить, а во всех прочих случаях он небезосновательно надеялся заговорить противника до полусмерти. Асень, крадучись, обходил одно за другим помещения первого этажа, и уже почти готов был уверить себя в том, что ему послышалось, когда распахнул очередную дверь и едва не нос к носу столкнулся с... возможно, теперь уже басилевсом Фомой.
Фома Палеолог: Эта ошибка могла бы стоить им обоим жизни. Когда дверь на лестницу распахнулась, поток солнечного света (в кромешной темноте подвала любой свет казался бы ярким) ударил брату басилевса в лицо, ослепляя, вынуждая вскинуть руку и инстинктивно отступить от надвинувшейся темной фигуры. Окажись в этот миг на месте нежданного гостя турки, дело бы решилось в один миг. Но сейчас словно невидимая рука удержала Фому, как если бы некий бесплотный посланник слетел в этот час на защиту последних выживших сынов Византии. Чудом удержавшись на крутых ступенях, он вглядывался в темный силуэт, в первые мгновенья гадая - почему медлят убийцы, потом - кого, врага или друга привело божьей волей в этот погибельный час к этому месту, потом - отчего вид этого человека кажется ему столь знакомым. И все эти чувства - колебание, сомнения, страх, радость и ликование, неверие сердца, и, наконец, словно последняя капля в букете медового, свежего хмеля - надежда - прозвучали в его словах: - Иоанн? Иоанн Асень?! Ни в миг торжества, когда во главе армии он въезжал в покоренный город, ни перед лицом Бога во время венчания, ни при вести о том, что супруга его разрешилась от бремени,- никогда Фома не чувствовал подобного ликования в сердце. Придворные, да что там - сама супруга, мать и братья этого всегда сдержанного человека изумились бы и не поверили собственным глазам, когда, сделав пару стремительных шагов вперед, брат басилевса остановился перед хартулярием, а потом быстро и горячо обнял его.
Иоанн Асень: - Кир Фома... - Асень механически похлопал принца по плечу, потом спохватился и, отступив на шаг, низко поклонился Фоме. как того требовало уважение к его высокому происхождению. - Вы один здесь? Как вы сюда попали? Засыпать вопросами возможного наследника рухнувшего престола было тоже против всяких правил, однако Иоанну в самом деле не терпелось узнать новости, которые мог бы сообщить князь Ахеи. В то же самое время он вовсе не жаждал делиться с принцем дурными вестями, которые давеча сообщил Галидис - отчасти в надежде, что они все-таки будут опровергнуты, отчасти уповая на то, что Фоме уже все известно о смерти его августейшего брата.
Фома Палеолог: - Здесь турки,- эта весть была главной, которую следовало сообщить сейчас, и единственной, которая, по большому счету, имела значение. Что бы не собирались эти двое сообщить друг другу, какими бы горькими или радостными не были эти вести - ничто не имело значения, если посреди этой беседы оба рисковали очутиться на том свете. Понимая, что подобные слова нуждаются в пояснении, Фома добавил поспешно. - Они напали на дом консула, и, думаю, что его судьба повторила судьбу перебитой Перамы. Боюсь, мы лишились наших арагонских союзников, кир Иоанн, как немногим раньше лишились связи с Венецией. Остается Генуя и Папа... но это лишь в том случае, если нам удастся выбраться живыми из этого места. Вы давно здесь, кир Асень? Может быть, можно где-то укрыться..? К стыду своему, Фома, взволнованный появлением соотечественника и охваченный новыми планами и надеждами, почти совершенно забыл о маленькой каталонке, закрытой им собственноручно в сундуке, и в эту минуту слышавшей каждое слово ромеев.
Инес: Поза, казавшаяся девушке столь удобной, на деле оказалась таковой лишь в первые мгновения. Но шевелиться было невозможно - сундук, некогда наполненный хозяйскими вещами, был вовсе не предназначен для того, чтобы в нем сидели (пусть даже и такие миниатюрные создания, как Инес). И, опять-таки, пошевелиться - значит, выдать себя... Мужчины говорили по-ромейски, довольно быстро, поэтому Инес понимала не все слова. Но из того, что она уловила, стало ясно, что ее спутник (Фо-ма... Да! Точно! Дон Томазо, а вовсе не Теодоро!) встретил кого-то знакомого. Скорее всего, это не турок... Хотя, кто знает - враг или друг? У страха, как известно, глаза велики, а маленькая каталонка уже достаточно напугалась в это утро... "Дон Томазо наверняка знает, что делает" - решила Инес. Точно так же, как еще пару часов назад она думала про действия дона Пере. И девушка вся обратилась в слух, зажимая рот, чтобы не чихнуть в очередной раз. Пыли-то в сундуке набралось порядочно...
Фома Палеолог: Как ни ничтожна была возня в сундуке, ее хватило бы, чтоб привлечь внимание турок, случись им добраться-таки до этого места,- но его едва хватило, чтобы напомнить о несчастной пленницу брату императора, охваченному радостным возбуждением от нечаянной, но столь многообещающей встречи. - Вы один?- продолжал он свой допрос, делая шаг в попытке покинуть свою темницу. Узкое пространство на лестнице в подвал более чем какая-то другая часть дома подходила к этому слову и его тягостный вид внезапно стал невыносим для деспота Мореи. Привычно сделав первый шаг к двери, он понял, что протиснуться в нее, не столкнув Иоанна вниз, никак не удастся. Самому же сделать даже шаг в эту отвратительно пахнущую тьму, полную, казалось, легионами чудовищ из детских страхов, казалось невозможным - и это внезапно напомнило Фоме о маленькой спутнице, запертой в тесном узилище наподобие какой-нибудь зачарованной принцессы из сказок дивного и проклинаемого Востока. - Кир Асень, чем дольше мы простоим здесь, тем больше шансы наших врагов обнаружить нас. Кроме того, мы здесь не одни. Отстранив хартулярия мягким и одновременно повелительным жестом, младший сын Мануила вернулся в маленькую прихожую, ставшую ареной для его с Инес разговора. Подняв крышку сундука, он склонился к сжавшейся внутри девушке. - Кира Инес,- обратился он к каталонке; сочтя невозможным титуловать ее как благородную девушку, он не сумел вспомнить подходящего к случаю слова.- Господь Вседержитель выказал нам великую милость, послав друга в час испытания.
Инес: Когда дон Томазо поднял крышку, Инес растерянно заморгала. Свет, показавшийся после темноты сундука слишком ярким, резанул по глазам, уже успевшим отвыкнуть от него за столь недолгое время. Бывшая служанка консула осторожно вылезла наружу и удивленно посмотрела на черноволосого мужчину, стоящего в дверном проеме. Друг? Ладно, если дон Томазо считает, что ему можно доверять, то и Инес пока его бояться не будет... Вдруг девушке стало немного смешно. Если этот человек был в доме, когда они пришли, то... Значит, вот почему она слышала какие-то странные звуки! Оказывается, существует более разумное объяснение, чем рассказы о привидениях! Но хоть Инес с детства была приучена не показывать своих эмоций в присутствии господ, сейчас она не удержалась и тихо хихикнула. Затем засмеялась уже громче - но смех быстро сменился всхлипываниями, ведь после тех потрясений, что каталонка пережила сегодня утром, держать себя в руках оказалось очень трудно... Довольно безуспешно Инес попыталась вытереть слезы кончиком косынки, всхлипнула в очередной раз, и нерешительно спросила: - Простите, а что вы... мы... делать дальше?
Иоанн Асень: Как и следовало ожидать, у Фомы было множество вопросов, которые он, к счастью, задавал один за другим, оставляя собеседнику возможность выбирать, на какой и как отвечать в первую очередь. - Восхвалим Господа за то, что Он уберег вас невредимым, - начал было Асень издалека, мучительно раздумывая, как бы удовлетворить любопытство морейского деспота, одновременно не сказав ничего лишнего, но тут Фома откинул крышку сундука, из которого на свет Божий восстала молоденькая девушка в платье простолюдинки. Очевидно, то, каким образом она сделалась спутницей брата басилевса, заслуживало отдельной истории, наверняка такой же запутанной, как и объяснение, почему бывший патриарший хартулярий охраняет покой раненого туреукого принца. Иоанну самому хотелось плакать и смеяться одновременно, стоило подумать, во что превратился Константинополь, однако он учтиво поклонился Инес, вежливо заметив: - Полагаю, разумнее всего было бы покинуть город, госпожа. Я провел ночь в этом доме, но не имею ни малейшего понятия о том, куда подевались его хозяева, хотя, скорее всего, они уже на пути в Венецию.
Фома Палеолог: Брат деспота принял как должное то, что к нему все обращаются в поисках решения - хотя, видит Бог, с каким удовольствием он переложил бы его сейчас на кого-то другого. Тавоко вечное проклятие багрянородных: каждый, кто стоит хоть на один шаг дальше, либо ожидает от тебя повелений, либо желает использовать тебя, не задумываясь, что тот, на кого устремлены взоры с ожиданием и нетерпением, может желать только одного - очутиться в этот миг далеко-далеко, на берегу моря, в своем доме, увитом побегом плюща и дикого винограда, рядом с женой и детьми. Брат его забрал себе не только громкую честь победы - он унес с собой на небеса возможность поступать не задумываясь, только под действием гнева или дурного настроения. Погубив целый город, целую империю, погубив их мать, он будет героем - а ему, кто рисковал головой, и теперь вынужден будет пройти через все унижения выкупа и, может быть, плена, достанется лишь снисходительная, брезгливая память истории. Слова Иоанна показались ему сперва безумием: даже если Господь смилостивился над ними и позволит невредимыми превратившуюся в разбойничий притон Галату, куда они направятся, втроем, без гроша за душой, сопровождаемые жадными взглядами нехристей, ныне видящих в любом греке и латинянине либо врага, либо поживу. Фома уже открыл было рот, чтобы язвительно поинтересоваться, не припал ли Асень в папской канцелярии полк охраны или корабль с вооруженной командой - но договор с Андреа и предложенная тем помощь внезапно ожили в его разуме, словно написанные чернилами по бумаге. Правда, срок им был только завтра, и воистину, только латинянин, подданный Светлейшей и ко всему равнодушной Венеции, может так безрассудно откладывать это деяние, когда счет жизни может идти на часы. Но мало было отплыть - нужно было еще найти прибежище и возможности достичь берегов Мореи. Но от того, чтобы поделиться столь радостной вестью с попутчиками, деспота удержала осторожность. Желающих покинуть сейчас павшую столицу было достаточно, чтобы вокруг молодого венецианца собралась целая толпа дядюшек и их хорошеньких дочерей - и трудно было ручаться, что возобладает в нем: родственный долг или же данное слово. - Боюсь, сейчас у нас нет подобной возможности,- тщательно подбирая слова, ответил он на надежды хартулярия.- Скоро здесь будут турки... если, конечно, два беглеца показались им достаточно жирной добычей.
Инес: Последние слова, произнесенные доном Томазо, заставили служанку консула всхлипнуть в очередной раз. Внезапно ей захотелось спрятаться обратно в сундук (или даже в тот страшный подвал), лишь бы турки, которые скоро должны быть здесь, не нашли ее. Все бы отдала Инес, чтобы сейчас проснуться в своей маленькой комнатке! Проснуться, и с облегчением понять, что это был всего лишь плохой сон - еще один из тех кошмаров, которые мучили девушку с начала осады... Теперь кажется, что это было так давно... Хотя последний такой сон Инес видела всего лишь пару дней назад. Тогда она, прямо как сегодня утром, бежала по саду из последних сил, а за спиной слышались чужие шаги. Девушка понимала, что не успеет скрыться, что преследователь ее обязательно догонит... Вот он все ближе, ближе - но раздраженный окрик "Опять проспала, негодница!" резко вырвал Инес из сна. А сейчас ведь никто не разбудит... Вот только у реальности, по сравнению с ночными кошмарами, было одно несомненное преимущество - здесь Инес была не одна. И девушка с надеждой перевела взгляд на знакомого дона Томазо - а вдруг он все же знает какое-то другое место, где можно укрыться?
Иоанн Асень: - Полагаю, что турки здесь уже были, - осторожно отозвался Асень, пока что сочтя излишним просвещать Фому относительно того, что один из них все еще находится под этим кровом. - Если дом уцелел до того, как султан запретил грабить Галату, то теперь, когда квартал под его защитой, здесь тем более можно чувствовать себя в безопасности... насколько это сейчас вообще возможно в Городе. Почему-то Иоанну с особенной остротой вспомнились последние мгновения жизни Мурада, внезапно павшего от руки убийцы, которого не подсылал никто, кроме самого Аллаха. - Однако мы не можем просто сидеть здесь и ждать с моря погоды. Будет ли мне позволено спросить, что вы намерены предпринять, кир Фома? Рассказывать сейчас о том, что он узнал от Галидиса, значило задержать принца в доме, а этого Иоанну хотелось меньше всего. Пусть другой сообщит скорбное известие, которое, в конце концов, может оказаться неподтвержденным слухом.
Фома Палеолог: Уверенность Иоанна в том, что Фатих сдержит данное слово, показалась Фоме, пережившему вчерашнюю бойню в Пераме и едва избежавшему сегодняшнего - он не сомневался в этом - избиения в Галате, столь же наивной, как уверенность его матери в том, что Константину удастся удержать в узде свой вспыльчивый нрав перед лицом смерти. И почти так же наивно, как полагать, что еще один его брат, упустит случай возложить на себя диадему, упавшую с головы мертвеца. Но и сам деспот Мореи не проявил выдержки: с коротким смешком он передернул плечами, словно внезапно ощутив сырость, идущую из подвала. - О да, квартал под его защитой. Спросите у этой молодой девушки, спросите у меня, кир Асень, какая судьба достается тем, кто, подобно вам, доверился ласковым и лживым посулам вероломнейшего из людей, этого Антихриста, прикрывшегося знаменем своего бога. Оставаться здесь нельзя,- глухо повторил он слова хартулярия, потемневшим взглядом скользя по потрескавшимся плиткам пола. Говорил ли он о событиях сегодняшнего утра или того, казавшегося теперь таким далеким рассвета, когда над башнями замка взвилось алое знамя. Но куда было отправиться даже после того, как кораболи венецианцев умчат его вдаль? К чьей милости, кроме божьей, мог взывать владетель маленького, затерянного в диких горах княжества - владелец нескольких сотен виноградарей и пастухов. Лишь как брат императора, как сын императора он был неприкосновенен и ценен - теперь же оставалось лишь плакать о канувшем величии у престола Всевышнего. Или... у престола его наместника? Оставался ли папский легат в городе, когда начался штурм? - Кир Асень, позволите ли вы мне покинуть вас на кототкий срок? Кажется, я знаю, кто может приютить нас у себя, в память о... дружбе с нашим семейством. Некое подобие угрызений совести кольнуло деспота при мысли о том, что он оставляет соотечественника практически в одиночестве перед лицом врага - но разве не обязан был подданный рисковать всем для защиты и спасения своего господина? И разве он, брат басилевса, сейчас меньше рискует своей головой, собираясь направиться по улицам, наводненным матерыми убийцами, даже еще не зная, вернется ли живым и найдет ли то, что ищет? - Я отправляюсь немедленно. Если встречу османов... вы услышите,- докончил он с мрачной усмешкой, странно смотревшейся на изможденном, но до странности юном лице.
Инес: Неужели все-таки появилась настоящая, не призрачная надежда на спасение? Инес, так долго (по крайней мере, как ей казалось) ждавшая этих слов, сейчас отнеслась к ним с недоверием. Если действительно, как уверяет этот дон с бородкой, турки здесь уже побывали, то может лучше не покидать дом? Пересидеть денек для надежности... Но спорить с господами нельзя - им всегда виднее, а то еще и виноватой окажешься! Поэтому девушка ничего не сказала, а только кивнула. И другой вопрос все еще беспокоил ее - не тяжело ли будет дону Томазо идти из-за поврежденной ноги? Инес помнила, что чуть раньше он отказался от ее помощи, но теперь побоялась возвращаться к этому вопросу - а вдруг рассердится? Поэтому, вместо очередного "Не помочь ли вам?", она тихо прошептала совсем другие слова: - Возвращайтесь живым, дон Томазо, пожалуйста... Пусть вас Господь хранит! Эпизод завершен
полная версия страницы