Форум » Город » "Суета сует и всяческая суета" - 31 мая, дом подесты, полдень » Ответить
"Суета сует и всяческая суета" - 31 мая, дом подесты, полдень
Зоя: Место: Галата, дом подесты, третий этаж Время: с 12 до часа дня
Ответов - 78, стр:
1 2 3 4 All
Эва Пере и Кабрера: - Я что-то в этом очень сомневаюсь, - ответила каталонка на фразу Чалыкушу о том, что этот осман сейчас пойдет за сундуком. Как же. Видела она, как он уже просто бежит исполнять приказание. Упертость ромейской девицы просто поражала, а, может быть, больше поражало желание дважды повторить одну и ту же ошибку. Хотя сама каталонка недавно вела себя еще более безумно и только чудом еще оставалась цела и невредима. Но истину говорят, что в чужом глазу мы соринку увидим, а в своем, порою, и бревна не замечаем. Видя, как этот осман отреагировал на первую жестикуляцию Чалыкушу, призванную объяснить, что надобно принести сундук, ромейка повторила все то же самое, еще усилив это страшными кривляньями, от которых личико ее приняло очень неприглядное выражение. Странно было и то, что сама же осознающая, что осман ее не понимает, она пыталась это озвучить на ромейском, а не просто объяснить жестами. И самое забавное во всей этой ситуации было то, что и осман начала в ответ объясняться жестами что-то лопоча на своем непонятном языке. Эва же лишь настороженно наблюдала за всей этой сценой. Признаться, сейчас она даже почувствовала легкую усталость, потому как первая половина дня выдалась довольно насыщенной и не столько в физическом плане, сколько в моральном, что порою намного утомительнее. Тем временем эти двое, такие чуждые и дикие ей в своих манерах, закончили свое маленькое представление. Осман вышел из комнаты, что, кстати, Эве пришлось по душе. Все же попытки Чалыкушу показать себя важной птицей, казались скорее забавными, чем производящими впечатление. В другое время, каталонка бы, наверное, сказала что-нибудь колкое на последнюю фразу, но не сейчас. - Вижу, - произнесла Эва с улыбкой, что затерялась в уголках губ. И не понятно было, то ли она всерьез согласилась, то ли в шутку. – Я надеюсь, он совсем ушел? И не нужно более никого звать, чтобы сундуки таскали. Эти османы они дикие, - Эве совсем не хотелось видеть кого-то еще, а тем более такого пугающего как недавний гость. Что ж, кажется, не все пропало, и была возможность, вновь строить планы, подобно тому как ребенок на песке чертит рисунок по памяти. – А этот так и вообще жуткий, - откровенно призналась каталонка.
Зоя: - Да там и пострашнее есть, я тебя уверяю, - Зоя встряхнула головой, отгоняя жуткое видение ногтя и аркана - несмотря ни на что, она все же была испугана и теперь не сразу возвращалась к роли повелительницы гарема. - Видала я их вблизи - волосатые, огромные и вонючие, как только может вонять мужик, который два месяца не слезал с лошади в железах под солнышком, - ромейка наморщила нос, будто снова отчетливо ощутила этот тяжкий дух. - Так что лучше тебе одной за порог не ходить... Сейчас он все доставит, как миленький. Если я паше Махмуду нажалуюсь, ему не сдобровать. Прекрасно понимая, что ее жалоба навредит чернокожему не больше, чем камешек, пущенный по колонне Константина из рогатки, Зоя все же опять не удержалась от похвальбы.
Эва Пере и Кабрера: - Я знаю, успела на них сегодня насмотреться, - вздохнула каталонка, мысленно на мгновение, вернувшись к утру. Пожалуй, впервые за все время Эва была полностью согласна с Чалыкушу. Именно так она и воспринимала османов огромные, грязные и отвратительные. Хотя, конечно, саму каталонку в образе османов больше волновали такие их качества как жестокость, гневливость и тому подобное, чем неприятные запахи, на которые, если постараться, можно внимание не обращать. Однако на описание ромейки каталонка и сама не удержалась, чтобы слегка поморщить носик. - Я и не собиралась, - ответила Эва, и в ее тоне не было и намека на ложь. Конечно, она собиралась ступить за порог одна и не только за порог комнаты, но и этого дома, если будет воля Господа. – Но если мне наскучит сидеть в четырех стенах, ты ведь составишь мне компанию? – Эва улыбнулась, едва изогнув губы. – Проще было бы, конечно, если бы мы сами пошли к сундуку, я бы заодно посмотрела, где ты живешь, но подождем, - согласилась каталонка. Ей было интересно, действительно ли грозный стражник будет тащить сюда сундук, и вообще понял ли он, чего от него требовала Чалыкушу. - Кстати, а в саду здесь гулять разрешается? – Поинтересовалась каталонка, глядя в сторону окна, тем самым сделав попытку вновь понять, насколько здесь ограничена свобода передвижения по дому и за его пределы. Хотя теперь Эва уже не была уверена, что Чалыкушу так уж хорошо разбирается в традициях варваров. Однако все же, наверное, лучше чем она.
Зоя: Попытки Эвы ненавязчиво найти путь к бегству решительно не нравились Зое, у которой при мысли о садах и прогулках возникали пока не самые приятные воспоминания. - Не знаю, не спрашивала, - ответила она почти ворчливо, - охота была между деревьями скакать! А без меня тебя никуда не выпустят, так что сиди себе смирнехонько - сейчас вот сундук принесут, будет чем себя занять. У тебя на лбу все написано, думаешь удрать потихоньку, вижу ведь. Не надейся даже, что я тебе помогать стану. Да если ты хоть шаг из этой комнаты сделаешь, я первая переполох подниму, и такой - в Святой Софии услышат! Зое вовсе не улыбалось быть обвиненной в пособничестве, поэтому предупреждение было совершенно искренним - ромейка твердо намеревалась помешать Эве ускользнуть из рук Заганоса.
Эва Пере и Кабрера: Прямота ромейки сейчас была только на пользу Эве. Ведь если бы Чалыкушу решила все тоже самое, что сказала, осуществить молча, то каталонка не знала бы чего от нее ожидать и, быть может, совершила бы роковую ошибку. Хотя просить о помощи у Эвы даже не было и мысли. Сейчас же каталонка была одновременно и благодарна и зла. Благодарна, ведь теперь она лишь убедилась, что в ромейке ей не найти союзницу и знала, что ту теперь скорее опасаться следует. Зла же от того, что эта девица смела ставить ей преграды на пути к свободе и еще указывать, что делать. Эва отвернулась к окну, так чтобы Чалыкушу не видела ее лица. Только после этого на мгновение позволила себе бурю эмоций. Глаза недобро прищурились, а губы сжались в тонкую линию. Ах, если бы каталонке не нужно было переодеться в ромейскую одежду, то вылетела бы эта ромейка из комнаты только так. Еще не известно кто страшнее был бы тот осман-стражник, что лишь угрожающе смотрел и жестикулировал, или разозленная Эва, которая в порыве гнева иногда могла совершенно потерять голову. В комнате повисла тишина. Сделав глубокий вдох, каталонка произнесла на удивление спокойно, лишь только чуть сжав пальцы в кулачки. Этот жест выдал ее если не злость, то волнение - Каждая птица в клетке мечтает о свободе, но ведь это не всегда означает, что она будет глупо биться о прутья, - озвучила вслух, а мысленно добавила: «Впрочем, если птицелов сам будет неосмотрителен, то его добыча лишь может воспользоваться этим». Эва вновь повернулась к ромейке и уже не было и следа от того гнева, утро ранее исказил черты лица. – Я не настолько глупа, чтобы надеяться на помощь, тем более ромеев, - Эва осеклась. Последние слова против воли слетели с ее губ. Но ведь ромеев в своем несчастье она винила разве чуть меньше, чем османов, хотя разумом и понимала, что нельзя всех судить по поступкам нескольких. – Можешь поберечь свой голос и мои уши, - добавила спокойно Эва и на губах появилась то ли насмешка, то ли улыбка. В самом деле, кто сказал, что этой ромейке нужно знать что она, так или иначе, помогает каталонке? - И что так долго? Можно подумать твоя комната находится в другом конце дома или вообще на другом этаже, - хмыкнула Эва, присаживаясь на скамью вновь.
Зоя: - Сундук тяжелый, одному тащить тяжко, - Зоя предпочла ответить только на последнюю часть Эвиных речей, поскольку сочла, будто латинянка сама не знает, о чем толкует. Свобода! Что это такое? Право удирать от десятка турок, право умереть с голоду, право умереть от случайной стрелы? Если это было свободой, то Зоя предпочитала рабство, и если Эва не понимала очевидных вещей, то лишь потому, что еще не знала и о половине опасностей, подстерегающих женщину без мужчины. Жаль, чернокожий не понимал по-гречески, иначе Зоя непременно остерегла бы его заранее, чтобы он был начеку, если Эва вдруг решится на какую-нибудь непредсказуемую выходку. Хорошо, что она уселась на скамью, а ведь вполне могла и запустить ею в Зою. Пусть та не сомневалась в своей ловкости и готова была спорить на золотой, что увернется, негр мог быть далеко не так подвижен, а кто потом поверит, будто латинянка сама додумалась до подобного...
Эва Пере и Кабрера: Эва в очередной раз подумала, что вообще особого смысла перетаскивать сундук не было, ведь потом его придется тащить обратно. Вряд ли Чалыкушу захочет расставаться со своими нарядами. Похоже, ей вполне нравилось ее положение. - Тогда остается только ждать, делать то тут нечего более, - пожав плечиками, произнесла каталонка, продолжая пристально смотреть на ромейку, которая воплощала собою цербера для Эвы. Что ж даже цербера удалось обхитрить. Впрочем, стоило скоротать время за беседой. Эве к тому же было просто интересно получить ответы на вопросы, которые она и озвучила. - Я вижу, ты довольна своим положением? И давно ли ты стала пленницей, то есть прости походной женой? – Усмешка затерялась в уголках губ. – Мне просто интересно, что могут дать убийцы соплеменников, разрушители столицы родины, пленители и варвары, чтобы человек перестал желать избавления от плена и их общества?
Зоя: Ответный взгляд Зои был исполнен той жалости, с какой зрячий смотрит на слепого, просящего описать ему радугу. Будь это в ее власти, ромейка охотно бы раскрыла Эве глаза, но та, похоже, не готова была поверить на слово, что лучше быть невольницей турка, чем обедом бродячей собаки. - Они дали мне то, что отняли у тебя и у других таких, как ты, - она чуть пожала плечами. - Теперь я тоже знатная особа, потому что туркам плевать на то, кем был мой отец, дед и прадед. Если я сумею увеселять господина и поклонюсь Аллаху, то никто не причинит мне вреда без воли паши Махмуда. А ты? Если паша Заганос передумает и пошлет тебя чистить котлы? Фу-у, твои белые ручки будут по локоть в саже и жире! - Зоя скорчила гримаску, высунув язык, розовый, как запретная для правоверного ветчина.
Эва Пере и Кабрера: И вот тот камень преткновения, та ошибка. Ромейка посмела показать Эве жалость своим взглядом, а горячая натура каталонки, пусть сейчас чуть усмиренная усталостью и разумом, вновь всколыхнулась внутри. Так было сейчас велико желание высказать все той, что готова продать собственного Бога ради мифической знатности. И как любая алчная особа, забыла обо всем, что не имеет цены, так как не соизмеряется златом, которое ты не заберешь с собой в могилу, и не спасет оно твою душу на суде Божьем. Во взгляде мелькнула надменность. Даже будучи пленницей, она сейчас считала себя выше ромейки. И дело было не столько в происхождении, хотя не без этого, сколько в том, что в глазах Эвы Чалыкушу лишилась последней капли уважения, которое если даже было до этого момент, то растворилось. - Всего-то? Знатная особа? – Во взгляде читалась откровенная насмешка. – Что для тебя знатность? Деньги, украшения, послушание слуг, мифическая защищенность? Что ж вор тоже может быть богат, но разве он становится знатным? Послушание слуг? – Эва не стала даже отвечать на этот вопрос, потому что осман, что недавно здесь был, как-то не особо слушался ромейку. В этом было их различие. Ромейка, познавшая бедность и стремящаяся к знатности, что скорее имеет материальное соизмерение, любой ценой и каталонка, не знавшая лишений, а потому относящаяся к материальным благам, как к чему-то обыденному, ставившая прежде ценности духовные, не измеряемые деньгами. Сейчас они были как слепой и глухой. - Но ты права, османам плевать. И что будет, когда ты надоешь своему паше? Он выкинет тебя как ненужную вещь и найдет утешение в новой жене. Предать Бога, и поклониться ложному, только ради материальных благ или знатности, как ты ее понимаешь? – Эва гордо вскинула подбородок, как человек, который ощущает, что за его плечами истина, как человек, у которого за спиной, будто ангел хранитель расправил крылья. - Иисус был сыном плотника и сам плотником, так есть ли в этом что-то постыдное? Лучше чистить котлы, но сохранить истинную веру, честь и достоинство, то что не измеряется деньгами, но то что отличает знатного человека, от простолюдина даже богатого, который за грош готов продаться, - закончила свою речь Эва, понимая, что снова не смогла совладать со своим нравом. И, конечно, так же осознавая, что ее гордость будет уязвлена, если ее сделают служанкой. Однако если выбирать между чисткой котлов с чистой совестью и сердцем и ложем нехристя, то она бы выбрала первое. По крайней мере, сейчас в своих убеждениях она была уверена. С другой стороны, все еще была надежда, что здесь ее держат только ради выкупа. Если же сейчас эта ромейка уйдет, то быть может и к лучшему, а если нет, то значить каталонке в очередной раз повезет. - Впрочем, я полагаю, ты все равно не поймешь меня, как я не могу понять тебя, - подумалось, что лучше бы уже принесли этот злосчастный сундук, тогда бы не коснулись они столь шаткой темы.
Зоя: - Где был Бог, когда турки взяли город? - Зоя подступила ближе, наклонилась, едва не нос к носу столкнувшись с Эвой. - Почему Бог позволил убивать мужчин и насиловать женщин? Если Бог заботится о всех нас, почему же ты сидишь здесь и ждешь, когда паша Заганос задерет тебе подол, а не летишь над Босфором на крыльях добрых ангелов? А? Во взгляде ромейки было что-то сродни ребяческому торжеству над ровесником, который грозился, да не осмелился проглотить живого головастика. В глубине души Зоя понимала, что нехорошо вот этак отзываться о Всевышнем, как бы Его не называли, но опаска эта была вызвана более житейскими соображениями (как бы чего не вышло!), чем почтением к вере, создавшей Византию. На одной чаше весов был крест, на второй - полумесяц, и она решительно перевесила - вот, впрочем, отличное доказательство, что Аллаха стоило бояться больше.
Эва Пере и Кабрера: Эва лишь прищурилась, когда ромейка к ней приблизилась. От подобных речей и возмущения щеки чуть покрылись румянцем. Роптания. Сколько их слышала Эва во время осады, во время захвата города. За что? Почему? От чего именно я? Тысячи вопросов, которые оставались без ответа для живых, но были уже не важны мертвым. В какой-то момент даже у самой Эвы возникли те же вопросы. Однако пока ее вера была еще сильна, быть может, не такая непоколебимая как день назад. - Потому что вы ромеи не все, но многие подписали Унию, а после стали от нее отрекаться, потому что верили в ересь и, быть может, не искупили этот грех до конца, а мы вам помогали, за это нас и покарали. Или, быть может, Бог предлагает нам испытания, а мы должны их преодолеть. Кто мы такие, чтобы судить о замыслах Всевышнего? Не дано познать нам их и даже не стоит. Стоит верить, в Него и то, что любит он своих детей. Отец же не только гладит ребенка по голове, но и подзатыльник дает за провинность, - уже чуть спокойнее ответила каталонка, выплеснув чуть раньше то, что бурлило у нее внутри. В сердце начинал подтачивать червячок сомнения, пока еще не сильно, не ощутимо.
Зоя: Конечно, Зоя слыхала об Унии (где и обсуждают такие предметы, как не на базаре!), даже более того - Анфим разыгрывал с медведем сценку, где косолапый в дурацком колпаке изображал патриарха Григория. Народу нравилось - хотя Аркадиев форум переживал не лучшие времена, медяки щедро падали в шапку, с которой дочь циркача обходила кружок ротозеев. Но было бы большой ошибкой полагать, будто для Зои союз церквей мог быть так же важен, как собственное благополучие. - Подзатыльник, значит? - с ехидным смешком переспросила она. - Тогда, значит, терпи - если думаешь, что заслужила. Это ведь Бог хочет, чтобы ты легла под турка. А за что Он тебе такую оплеуху отвесил, тебе виднее.
Эва Пере и Кабрера: - Глупая, - не сдержавшись, выпалила Эва. – Османы дьявольские создания и Бог их не что иное как сам дьявол, так что то, что я здесь всего лишь испытание, быть может. Я не сказала, что нужно терпеть, испытания нужно преодолевать, например. Впрочем, - Эва махнула ручкой, - что спор вести, проще поговорить о вере с рыбой морской, она хоть будет помалкивать и глупостей не говорить. Не известно, что больше разозлило Эву то, что ромейка продолжала говорить так, будто может понимать божий замысел, или то, что она пыталась обернуть слова каталонки против нее же, а может быть то, что слова ее всколыхнули то, что подавляла Эва – роптания на Бога и непонимание почему на ее долю все это выпало.
Сагад: Неизвестно, как далеко бы завел противниц спор о том, что одной виделось неизбежным, как снег или дождь, с которым бесполезно бороться, и сущая глупость жаловаться, с чему вторая собиралась противостоять с упорством песчинки между двумя жерновами - если бы дверь, притворенная чернокожим, не приоткрылась, впуская в комнату евнуха и сопровождавшего его высокого смуглого юношу, по виду - ровесника обеих пленниц; но до поры этот новый гость предпочел остаться в тени своего провожатого, столь же гигантской, как и сам араб, и остался стоять в проеме, едва различимый под кучей разноцветного тряпья. ... Нового спутника Сагад встретил случайно, в темном углу, и безошибочно признал в нем одного из людей, прибывшего с Махмуд-пашой,- во всяком случае, на том было платье явно с плеча их ночного гостя. Привычный ко всему евнух не счел нужным задумываться, какую роль играл этот молодой красавец при сопернике его господина, тем более, что прочие спутники Ангела, хотя и переглянулись в недоумении, не отважились воспротивиться воле наперсника Заганос-паши. Никто из них не мог угадать, что молодчику, томные глаза и стройные бедра которого, наверняка, способны были вспенить кровь даже столь сдержанного человека, как византиец, предстоит не разделить ложе своего господина, и не предстать перед очами светлейшего султана, а всего-навсего тащить моток пестрых тканей для пленниц. Но, рассудил Сагад, раз девица, потребовавшая этой услуги, принадлежала теперь Мазмуд-паше, то вполне естественно, что наряды для нее должен тащить один из его людей. Особенное удовольствие доставляла ему мысль, что юный любовник наверняка придет в бешенство, когда поймет, кому предназначались уборы, призванные подчеркнуть женскую прелесть соперницы; поэтому в покой, откуда слышались взволнованные голоса, эфиоп ступил едва не с улыбкой на устах... вернее, ступил бы, если бы, как уже известно читателю, мог улыбаться. Сделав несколько шагов и с хитрым прищуром глядя на разгоряченных девиц, в мечтах уже наверняка видевших себя одетыми ярче павлинов и любимых наложниц Сулеймана, "царя пышного и роскошного", он движением головы указал на своего спутника, что от стыда и унижения опустил лицо в драгоценные платья, подобно девушке, ведомой свахой к брачному столу. - Твоё,- обратился он на изломанном греческом к той, что ранее вступила с ним в спор и добивалась всех этих ярких и пестрых тряпок.- Берий. Мойе - уходейт. Твоё - кажи прислужник. Халас! Халас, на северноафриканских диалектах арабского означает "Хватит, довольно".
Зоя: Сомнительно, чтобы после всего, что девушки наговорили друг другу, Эва все еще была согласна заниматься платьем и прической Зои, однако отсылать чернокожего вместе с сундуком обратно было как-то... неловко, чтобы не сказать - боязно. Впрочем, вслух бы этого наложница Махмуда-паши никогда бы не признала, не желая уронить себя в глазах латинской девы. - Смотри, если не все с пола подобрал, обратно ведь пойдешь, - сокрушенно покачала она головой, будто евнух был слабоумным дитятей. - Ступай пока, после позову. Эй! - Зоя даже ногой притопнула, заметив маневры второго османа. - Ты что там, рукава жуешь, как корова? Положи немедленно!
Эва Пере и Кабрера: Маловероятно, чтобы начавшийся разговор привел к чему-то хорошему, ведь Эва и Чалыкушу и так уже много наговорили друг другу и даже лишнего. Так что появление османа на этот раз, пожалуй, вызвало даже радость в сердце каталонки. А вот то, что он пришел не один, насторожило и немного озадачило вначале. Эва вспомнила недавнюю свою мысль о том, что скоро в ее комнате соберется весь гарем. Однако поразмыслив немного, она решила, что первый был стражником, а второй, видимо, слугой, поэтому стражник и привел его. Ромейка же, конечно, сразу устремилась к своим нарядам и начала раздавать указания, будучи натурой, судя по всему, деятельной. Эва поднялась в который раз с лавочки. Что ж теперь ее цель уже была совсем близко, а значить скоро ей не придется терпеть общество девицы, взгляд которой на жизнь не просто разительно отличался от ее, а вызывали в каталонке бурю негодования. Из слов стражника, было ясно, что тот сейчас их покинет, а второй, наверное, следом, только оставит одежду. И глядя на одеяния, размышляя о том, что собирается делать, Эва внезапно чуть побледнела, потому что вдруг ей пришла в голову мысль о том, что ведь, чтобы надеть новое одеяние, придется снять свое, в складках которого до сих пор был спрятан клинок, данный отцом. А значить, нужно будет как-то изловчиться и спрятать его незаметно от Чалыкушу и слуги. Но куда? Каталонка обвела взором комнату. - Пусть на скамью или на кровать положит вещи, - произнесла Эва немного отстраненно.
Озгур: ... Если для пленниц появление нового лица было неожиданностью, то для наследника Орхана вся история с появлением черного невольника была подобна сказке. Махмуд-паша, рассудивший - и справедливость этого рассуждения мог не признать только слепой безумец - что сын Орхана не будет в большей безопасности, оставаясь подле него, чем скитаясь в одиночестве и ежеминутно подвергаясь опасности разоблачения и смерти. О судьбе, постигшей принца Мурада и Асеня, второй визирь не упомянул - и это было последним ударом, надломившим волю принца. С того момента, как нога Ангела и его свиты переступила порог дворца ага янычар, Озгуру казалось, что он - всего-навсего зверь, пойманным в силки хитрым и коварным охотником. Кто мог дать гарантии, что его товарищей и его отца не прирезали где-нибудь в темном переулке, как жертвенных баранов, а его не приволокли в это змеиное гнездо, чтоб насладиться видом поверженного врага - и как знать, может быть, что не им одним. Участь стать наложником султана не пугала правнука Сулеймана, как не пугает обреченного одна или другая уловка палача и ржавые инструменты, которые тот раскладывает перед жертвой в надежде уловить на ее лице испуг или слабодушие. Сейчас ни его жизнь, ни его честь уже не имели значения, важным была лишь возможность отомстить предателю и убийце за несчастье, постигшее его род. Напротив, если бы сейчас кто-то сказал ему, что ценой своего бесчестия он купит возможность пробраться в спальню Фатиха, принц с радостью устремился бы в объятия своего врага, в надежде, что рано или поздно ему представится удобный случай расквитаться за отца и брата. Но, видимо, Махмуд Ангел предвидел это, зная пристрастия своего повелителя: все время, пока он отсутствовал, слуги не спускали с юноши глаз, не давая ему ступить и шагу без сопровождения. Когда чернокожий появился перед ним, сын Орхана готов был к тому, что путь их закончится и возле постели его двоюродного брата, и на берегу реки, с которого быстрые волны смоют кровь и унесут обезглавленное тело соперника. Охрана, как видно, тоже не осмелилась подать голос в ответ на появление чудовища, свирепый и пышный вид которого говорил о близости и особом доверии человека, нынче наделенного высшей в Империи властью; поднявшись, Озгур, имени которого страшный спутник даже не пожелал знать, в молчании последовал навстречу своей судьбе. То, что произошло дальше, вызвало в его сердце изумление и недоверие - и чувство это росло с каждым шагом, что он делал по широкой лестнице, крытой красным, словно пролитая вчера и нынче здесь кровь ковром. Не в силах поверить в происходящее, юноша поминутно спрашивал себя, стал ли жертвой жестокой насмешки - или произошло одно из тех невозможных, но иногда случающихся чудес, что преображают лицо мира и навсегда меняют судьбы людей. Ошеломленный, он молча подчинился требованиям девицы, думая лишь об одном: избежать немедленного разоблачения и донести свою месть до груди того, кому она была предназначена. Груда цветного тряпья упала из его рук на пестрое покрывало кровати - и, не поднимая головы, наследник Орхана застыл, словно в ожидании новых приказов.
Зоя: Не сразу Зоя вспомнила, что должно возмутиться и испугаться, оказываясь с открытым лицом в одной комнате с посторонним мужчиной. Старательно взвизгнув, она обеими руками растянула перед собой белую кисею, чтобы ни у кого не возникло сомнений в том, что Чалыкушу со всем тщанием соблюдает османские обычаи, но любопытный блеск глаз не позволял поверить, что ее смятение - не притворство. На самом деле Зоя была изрядно озадачена, не понимая, как следует истолковать поступок негра. То ли он признавал право новоявленной госпожи отдавать распоряжения, для чего предоставил ей слугу чином поменьше, то ли желал оскорбить, притащив на женскую половину одного из людей Заганоса. Даром, что новый турок был совсем молоденький и хорошенький, как картинка - все равно его присутствие нарушало правила, которые должен был блюсти чернокожий евнух. - Ни стыда, ни совести! - возмущенно провозгласила Зоя, без надежды, что ее поймут. - Ты кто такой? Тебя зачем прислали?
Эва Пере и Кабрера: Эва, которая была несколько отрешена, решая важную задачу, а именно, куда припрятать то, чего не должно видеть и что может помочь, наверное, именно поэтому едва не подпрыгнула на месте, когда Зоя взвизгнула, но подпрыгнуть не подпрыгнула, зато вздрогнула и с удивлением наблюдала за ромейкой, которая вдруг стала прикрывать лицо. - Что ты делаешь? – Несколько изумлено, произнесла каталонка, не понимая, чем вызвал этот конкретный осман такую реакцию, она перевела на него взгляд. Юноша же так и стоял не поднимая голову, от чего было трудно разглядеть его лицо, да каталонка особо и не усердствовала, лишь отметив, что этот был примерно их возраста. Сразу вспомнилось о брате, взятом в плен. Она чуть тряхнула головою, прогоняя мысли, которым сейчас было не место. Эва сделала несколько шагов по направлению к кровати. Ее взгляд довольно равнодушно скользил по одежде, она просто пыталась найти среди всего пестрого разнообразия что-то темное.
Озгур: Из-под ресниц, длине которых позавидовала бы любая красавица Византии (счастливое преимущество, освоенное прекрасными дамами, но почти полностью неизвестное мужчинам) Озгур-бей бросил осторожный взгляд на девиц. Слишком обеспокоенный тем, чтобы не быть узнанным, он в первое мгновение удивился, когда первая из них обратилась к нему на греческом, да еще с изрядной примесью простонародного арго. Привычка - великое зло, и ожидать, что один из военачальников султана приблизит к себе полонянку столь низкого происхождения, было бы так же странно, как и найти в алькове паши дочь латинского консула. И все же она была здесь, пусть еще не в самой постели, но всего в двух шагах от нее. Правда, имени девушки сын турецкого принца не вспомнил бы и за престол своего брата, но этого и не требовалось: дочь посла католического короля, ставшая любовницей нехристя - что полнее и больше могло выразить хаос, в который погрузился мир с падением Константинополя? По счастью, дочь дона Пере, занятая перебором одежд, не узнала его самого. Повернувшись так, чтобы его лицо не было залито светом, струившимся в покой через распахнутое окно, Озгур ответил, стараясь, чтоб чистота произношения не выдала в нем уроженца павшей столицы: - Мой господин - благородный визирь Ангел. Я сын его... старого друга,- внезапно взыгравшая гордость не позволила благоразумию взять верх и выдать себя за слугу, по крайней мере не перед этой девицей.- Сейчас он покровительствует мне и взял меня с собой, чтоб я мог служить великому султану Мехмеду Фатиху.
полная версия страницы