Форум » Город » "О чем надобно знать девице" - 31 мая, два часа дня » Ответить
"О чем надобно знать девице" - 31 мая, два часа дня
Филомена: "Не в том любая дама видит счастье, Чтоб множество любовников иметь, Но всех сословий жены, девы, вдовы, Дурны, красивы, ласковы, суровы – Желают все, по мненью моему, Любой ценой главенствовать в дому". Галата, дом Луиджи Бальдуччи
Ответов - 59, стр:
1 2 3 All
Михримах: "Начинаю с именем Господа. О Всевышний, удали нас от Сатаны, и удали Сатану от того, чем Ты наделишь нас." Михримах невольно прижималась к мужу все теснее, поддаваясь движению его рук, привставая на цыпочки, пытливо заглядывая ему в лицо снизу вверх, чтобы понять, чего Андреа от нее ожидает. Недаром она слыла смышленой девушкой - минуло не больше десяти ударов сердца, прежде чем новобрачная догадалась неловко, но нежно поцеловать супруга в губы и спешно отстраниться, пока решимость не оставила ее. Михримах медленно потянула шнурок, слабо стягивающий и без того свободный вырез сорочки, повела плечами, позволяя ткани мягко соскользнуть на пол и - не удержалась, все-таки прикрыла грудь рукой, склонила голову, позволяя влажным локонам рассыпаться по плечам тем одеянием, что завещано своим праправнучкам Евой. - У нас... у нас это не стыдно, - прошептала она, совсем не готовая присягнуть в своей правоте на Коране, но что-то подсказывало ей, что Андреа не станет вдаваться в тонкости исламских обычаев.
Андреа Торнато: Кающаяся Магдалина, вновь обретшая в пустыне душевную невинность, чей облик рисовали с самых красивых женщин Венето, не могла бы сравниться сейчас с девушкой, чистота и первый любовный трепет которой трогал сильнее иных переживаний. Любоваться ей было великим наслаждением, однако невидимая сила, сравнимая разве что со стихией, заставляла отложить его до того мига, когда будет усмирен голод, тот самый, о стыде которого напомнила новобрачная. Повинуясь одним лишь инстинктам - да и откуда было знать Андреа, как вести себя с супругой в первую ночь! - он подхватил ее на руки, надеясь, что это прикроет, словно одежда - наготу, неловкость в его обращении. Легкая, почти невесомая, подобно ткани ее наряда, сложенного в углу опочивальни, драгоценная ноша была уложена на простыни, даже в своей безупречной белизне и свежести казавшиеся недостаточно изящным обрамлением для этого бесценного самоцвета. Ладонь венецианца легла на плечико Михримах и неспешным, тягучим движением проделала путь к ее груди, до того скромно прикрытую длинными темными локонами. Восторг, неутомимая жажда, предчувствие рая и ангельского пения - невозможно было описать чувства и образы, захватившие Торнато при этом столь обыденном для опытного любовника движении. - Вы самое большое чудо, которое мне доводилось видеть, - пролепетал он, в который раз с великим трудом припоминая слова чужого ромейского языка.
Михримах: Пусть каждое из творений Аллаха, всемилостивого, милосердного, само по себе было чудом, далеко не каждый может разглядеть это в ближнем своем. Если бы госпожа Торнато не была влюблена в своего супруга, то после таких речей непременно отдала бы ему свое сердце, так неистово сейчас бьющееся в груди. Зеркальным отражением ладонь Михримах точно так же скользнула по торсу Андреа. Девушка даже не знала, что волнует ее больше - прикосновение возлюбленного или возможность самой дотрагиваться до него так... откровенно. Чуть приподнявшись, она снова поцеловала мужа в губы, будто желала ощутить послевкусие его сладостных слов.
Андреа Торнато: После такой ласки разум Андреа предпочел временно уступить место чувствам, безо всякой борьбы, следуя зову природы и той безграничной жажде, что иссушала его без живительной влаги. Найти ее можно было лишь на устах Михримах, на шелке ее кожи, от точеной шейки и до груди, на дне чаши, о которой говорил царь Соломон, и руках, прекраснее которых он никогда не видел. Юноша исступленно целовал возлюбленную, не ведая более ни стыдливости, неуместной в брачном чертоге, ни неловкости, которой он так страшился. Потому шнурок, стягивавший ее шаровары, вскоре был ослаблен, и ткань, повинуясь движениям рук Андреа, сползала все ниже, полностью обнажая новобрачную. На мгновение венецианец замер, в восторге разглядывая ту, которую Провидение неожиданно избрало для него в жены и что лежала перед ним в первозданной красоте.
Михримах: Правоверный сравнил бы женщину с нивой, повторяя слова Пророка, да благословит его Аллах и приветствует, но Михримах в эту минуту уместней всего было уподобить весеннему лугу, раскинувшемуся под ласковыми лучами солнца. - Мой любимый... Любимый... - лепетала она, сама не зная, на каком языке обращается к мужу и чего жаждет. - Андреа... Будь со мной, не покидай меня! Михри протянула руку, поглаживая его по плечу. Ей очень хотелось самой привлечь супруга в свои объятия, но она не решалась шевельнуться, опасаясь смутить его своей несдержанностью.
Андреа Торнато: Не повиноваться этому призыву, нежному и полному страсти одновременно, было бы грехом столь же великим, сколь сладостной виделась награда за послушание. Андреа высвободился из остававшихся на нем одежд, стараясь излишней суетой не нарушить очарование мига, после чего ринулся обратно в манящие объятия. - Никогда... не думай об этом, никогда этого не случится, - язык с трудом повиновался ему, когда он снова и снова осыпал жадными поцелуями тело новобрачной, отзывчивое к его прикосновениям и пылавшее в ответ на откровенные ласки. - Ничего не бойся, Михримах, душа моя. Признания в любви - Торнато не заметил, как перешел на венецианское наречие - струились, подобно шелку, и обилие их должно было успокоить девушку перед тем мгновением, когда, после одного движения, брак их оказался скрепленным не только на небесах, но и на земле.
Михримах: Если бы Михримах, подобно тысячам других новобрачных, напряженно ожидала боли и готовилась к страданию, может быть, ей совсем иначе запомнилось мгновение, когда они с Андреа стали единым целым. Но она так стремилась к этому, так предвкушала их слияние, что, можно сказать, не заметила, как миновала порог, что отделяет девушку от женщины - во всяком случае, Михри не испытала ничего, что могло бы побудить ее рыдать об утраченном сокровище и глухо ненавидеть неосторожного супруга. - Андреа-а... - только и выдохнула она, сильнее стискивая его в объятиях. - Я хочу дать тебе сына. Много сыновей! Трудно было и вообразить более целомудренный способ попросить мужчину не сдерживать своей страсти.
Андреа Торнато: Если бы Андреа был нынче в состоянии вспомнить те истины, что проповедники провозглашали с высоты кафедры, обличая плотскую страсть и тягу мужины к женщине, он бы поразился, насколько картины грешного искушения разительно отличались от действительности. Разве могла быть нечистой эта дева, подобная в своей душевной непорочности горлице? Разве было нечто постыдное в их наготе? И чем неугодно могло быть Господу их единение, в котором воплотился Его завет любви?.. Но время размышлять еще не настало, и двое юных созданий наслаждались долгожданным первым познанием, забыв о времени и месте, в котором Провидение повелело им повстречать друг друга. Что за слова срывались с его уст, что отвечала ему Михримах - все затерялось в ворохе минут, когда не существовало ни Константинополя, ни султанских войск, ни переполоха в доме Бальдуччи, ни прений о большей угодности Богу шахады и "Отче наш"... - Мне не верится, что все это не сон, - блаженная улыбка сияла на лице новобрачного, когда силы понемногу стали возвращаться к нему, дыхание успокоилось, а взгляд сделался спокойным и безмятежным. Рука Андреа ласкала девичье плечо, будто это прикосновение должно было разубедить его, что все это отнюдь не плод его разыгравшегося воображения. - И ты теперь моя жена...
Михримах: - Ничего в мире я не желала сильнее, и Аллах ответил на мои молитвы, - Михримах осторожно погладила его по щеке тыльной стороной ладони. - Мой возлюбленный муж... Сладостная истома, охватившая ее после бурной вспышки супружеской страсти, была слишком приятна, чтобы нарушать ее каким-то резким движением или, еще хуже того, словом. Но Михри была слишком хорошо воспитана, чтобы совсем позабыть, что сейчас оба они находятся в нечистоте, противной Создателю, а у них и без того было множество поводов к тому, чтобы вызвать Его внезапный гнев. Бережно коснувшись устами губ мужа, она змейкой вывернулась из-под его руки, уже нисколько не опасаясь быть полностью нагой перед ним. Разве не познали они друг в друге самое сокровенное, чтобы теперь стесняться показать изгиб спины, руки или ноги? Подхватив кувшин и полотенце, она повернулась к Андреа: - Теперь я должна снова помочь тебе вымыться.
Андреа Торнато: Уперевшись локтем в перину, венецианец любовался Михримах, но теперь глаза его смотрели взглядом не робкого воздыхателя, неуверенного во взаимности своего чувства, но мужа, заявившего права на плоть и душу своей избранницы. Каждое движение девушки было исполнено невыразимым изяществом, всякая линия ее тела дышала совершенством - и все это целиком и полностью принадлежало только ему одному. - Иди сюда скорее, - с улыбкой отозвался Андреа, невольно опасаясь отпустить жену хотя бы на минуту и ощущая близость очередного прилива желания, усмирять которое отныне можно было совершенно иным способом, нежели бесконечными молитвами и холодной водой. - Я сам все сделаю. Присутствовавший в комнате сторонний наблюдатель страстных излияний молодой четы все это время сидел, чуть склонив голову на бок, на сундуке. Ни единым движением, ни звуком тоненького голоска он не потревожил новобрачных, но стоило Михримах покинуть ложе, как Азиз спрыгнул с возвышения, чтобы незамедлительно кинуться под ноги хозяйке и приняться истово тереться о ее босые ноги, привлекая ее внимание и доказывая, что не только Андреа способен одарить ее своей лаской, пускай и несколько иного рода, что ему только что довелось созерцать.
Михримах: Могла ли Михримах оставить в небрежении своего единственного товарища, с которым разделяла долгие и опасные дни осады? Вновь обретенные ею радости супружества не могли совершенно изгладить из ее памяти долг всякого хозяина по отношению к коту, а потому молодая госпожа Торнато наклонилась к своему любимцу, аккуратно подняла его с пола и устроила на сгибе левой руки. Правой же она по-прежнему держала кувшин с полотенцем, желая услужить Андреа, пусть он и выразил желание совершить омовение самостоятельно. Присев обратно на постель, Михримах ссадила свою драгоценную ношу в изголовье кровати, рассудив, что животное, которому дозволено входить в мечеть, никоим образом не может осквернить своим присутствием супружескую постель. Азиз, очевидно, полностью разделял это мнение, поскольку незамедлительно принялся переминаться с лапы на лапу, запуская когти в подушки и одобрительно урча.
Андреа Торнато: Андреа уже присел на кровати, так и не успев, словно прародитель в Эдемском саду, устыдиться собственной наготы. Впрочем, свершившееся он вовсе не посчитал грехопадением, напротив, в душе его воцарился покой, какового он не знал с тех самых пор, как взору его открылась бездна страданий, царивших за пределами роскошного палаццо Торнато. Так и должно быть - не столько мысль, сколько проистекавшая из недр самого его существа уверенность заполняла собой те уголки души, где прежде царили сомнения и преждевременное покаяние. И все же молодожену пришлось смутиться, когда взгляд его пал на доказательство непорочности Михримах. В его родном Венето и других латинских землях матери простого звания после первой ночи своего сына или дочери нередко вывешивали в окнах простыни, чтобы заверить соседей и злопыхателей в благопристойности заключенного союза. Для Андреа же это свидетельство гласило нечто иное и не вязалось с живым поведением супруги, весь облик которой ничуть не напоминал о перенесенном по его вине страдании. - Улягся... - приняв из рук девушки кувшин, он приподнялся, готовясь, насколько это возможно, загладить невольную вину.
Михримах: Беззаботная улыбка, с которой Михримах выполнила его просьбу, могла бы навести мужчину постарше на мысль о том, что девица, которая едва утратив самое дорогое, смеется и только что песенку не напевает, возможно, была не так уж целомудренна. К счастью для обоих, ни Михри не знала, как положено вести себя христианской новобрачной, ни Андреа не разбирался в тонкостях любовного искусства, а потому ничья предвзятость не мешала им просто наслаждаться друг другом. Поудобнее устроившись на смятой постели, она вопросительно посмотрела на мужа снизу вверх, не имея ни малейшего понятия о том, как трогательно и соблазнительно выглядит в этот момент. Азиз, закончив исследовать качество подушек, подобрался поближе к хозяйке, удобно расположился у самой ее щеки и, растопырив когтистую пятерню, принялся за умывание, показывая пример всем нечестивым.
Андреа Торнато: Взгляд Михримах растопил бы и самое жестокое сердце, что говорить про Андреа, всякий раз терявшего голову, когда взор его встречался с подобными темной глади вод глазами жены. На мгновение он забыл, для чего поднялся, почему не прильнет незамедлительно к губам своей суженой и ее груди, в эти минуты покоя вздымавшейся не менее соблазнительно, чем четвертью часа ранее в такт его страстным порывам. Обильно смочив полотенце и поставив на пол кувшин, новоявленный супруг едва подрагивавшей рукой коснулся чресел Михримах. Движения его были неторопливы, а на лице отразился трепет, уподоблявший происходящее священнодействию. Он так боялся причинить девушке хоть малейшее неудобство, что даже кот не остался равнодушным, вывернув голову и пристально глядя на занятия Торнато.
Михримах: Без ложной скромности Михримах позволяла своему супругу делать с собой все, что он считает необходимым, и хотя сначала намеревалась самостоятельно управиться с омовением, сейчас была очень рада тому, что этого не случилось. Румянец, разлившийся по ее щекам, заставлял думать, будто происходящее сейчас - не избавление от телесной нечистоты, но ласка, такая же волнующая, как те, которыми Андреа осыпал ее до этого. - Я уже чистая, - конфузливо промолвила Михри, надеясь, что муж не заметил ее участившегося дыхания и других признаков, выдававших возбуждение новобрачной. - Теперь я помогу тебе, можно? Неискушенность не позволяла ей предположить, что Андреа, оказавшись на ее месте, сможет проявить не больше сдержанности и хладнокровия.
Андреа Торнато: Не подозревал этого и сам счастливый супруг, послушно улегшийся на подушки. При этом он случайно придавил хвост Азиза, отчего тот подскочил, кратко мяукнув, но тут же уселся, с самым серьезным видом следя за молодыми. Сам Андреа не сводил взгляда с Михримах, как и она, надеясь, что неискушенность не позволит дурным мыслям овладеть ею. На то была причина - ровно та же, что заставила участиться дыхание жены.
Михримах: Невозмутимым оставался лишь Азиз, который снова поудобнее устроился на подушках и продолжил умываться, на этот раз тщательно обтирая лапой мордочку. Возможно, именно его самодовольный вид помог Михримах справиться с волнением и держаться так, будто ничего необычного не было в том, чтобы так откровенно касаться своего супруга. Ведь она не делала сейчас ничего, что не делал бы с ней перед тем сам Андреа - и, возможно, она бы совершенно успокоилась, если бы не то действие, какое оказывала ее близость на молодого супруга. С удивлением и невольным почтением Михри наблюдала за очередным обыкновенным чудом, которое происходило нынче на ее глазах и при ее непосредственном участии. - О! - выдохнула она, заставляя себя убрать руку. - Это... это так всегда будет?
Андреа Торнато: - Наверное... Выше всяких сил было нынче вести беседы, да и не знал молодожен, как верно ответить на этот вопрос. Что уготовано им в будущем, один Господь ведал, существовало лишь настоящее, похожее на райское видение, опьянявшее сильнее любого крепкого вина. Андреа забрал кусок полотна из рук супруги и, сомкнув пальцы вокруг ее запястья, осторожно потянул к себе. - Ты ведь не боишься? - проговорил он, укладывая свою добычу на подушки. Было странно и приятно понимать, что Михримах отнюдь не бесплотный ангел, и ее, как и ласкавшего его тело молодожена, сжигает та же страсть. И все-таки девичья хрупкость вкупе с лучившейся в ее глазах доверчивостью порождали в новобрачном бережность и нежность, в которые, словно в одежды, хотелось окутать дочь хаджи Низамеддина.
Михримах: - Нет, - с радостной уверенностью отозвалась Михримах, уже вполне осознанно заключая мужа в объятия. "И вознаградил их за то, что они вытерпели, садом и шелком", - говорится в священном Коране о праведниках, сохранивших себя в чистоте и не познавших ничего, запрещенного Аллахом. Пусть дочери хаджи Низамеддина отныне был заказан путь в райские кущи, она нимало этим этим не огорчилась. Теперь, когда Михри уже знала, какой тропой они с мужем пойдут к источнику земных наслаждений, у нее не было ни малейших оснований к тому, чтобы разыгрывать то же неведение, которое четверть часа назад было совершенно подлинным. Женское чутье подсказывало ей, что в любви, как и в молитве, излишнего рвения не бывает, а потому она с великой охотой принимала все ласки, какими одаривал ее супруг, и стремилась быть с ним столь же щедрой. Эпизод завершен
полная версия страницы