Форум » Город » "Восстала дева с горькой складкой рта..." - 31 мая, Галата, час дня » Ответить
"Восстала дева с горькой складкой рта..." - 31 мая, Галата, час дня
принц Орхан: "Восстала дева с горькой складкой рта В великой безутешности своей – Как царь Приам пред гибелью, горда, Обречена, как бурям Одиссей." У.Б. Йейтс ПЕЧАЛЬ ЛЮБВИ
Ответов - 29, стр:
1 2 All
принц Орхан: ... Когда алый плащ султана скрылся за воротами, над которыми, казалось, грозился проткнуть небо острый шпиль церкви святого Павла - уже безголосой, но еще не обезображенной свергнутым символом веры, и не ведающий, что ее ждет превращение в мечеть - даже горящий ненавистью принц отказался от погони за племянником. Ногам человека, ногам раненого не под силу было тягаться с копытами арабского скакуна, как и не под силу было на пятом десятке старику, в один час лишившемуся дома и детей, тягаться с пышущим здоровьем юношей, звезда которого высоко сияла над горизонтом, ослепляя и устрашая всех светом великих побед. Поняв, что желанная месть ускользает, европеец, франк или латинянин, впал бы в гнев или отчаяние, араб проклял бы небеса - но принц, в жилах которого текла кровь самого Сулеймана, выказал неожиданную покорность судьбе. Остановившись, он долгим взглядом проводил пыль, поднятую всадниками; казалось, он пытается запечатлеть в сердце каждый миг, словно камни с обрыва, летящий в вечность и увлекающий с собой всех неосторожных, посмевших оказаться у него на пути. Двум путникам, которых поток сорвал с места, подобно двум листкам с упавшего под напором неумолимой силы ствола, ничего не оставалось, как следовать за ним. Но сила эта иссякла столь же внезапно, сколь и обрушилась: не успели хартулярий и наследник престола османов достичь крова, под которым ожидали найти если не безопасности, то хотя бы свежих вестей, глазам их предстала картина, от которой сжалось бы сердце самого закаленного в боях мужа. Если бы не Иоанн, вполне возможно, что на этом жизненный путь принца окончился бы, прерванный саблей одного из облаченных в алую и синюю шерсть румелийских рабов - но ромей, где уговорами, а где силой увлек спутника в заброшенный дом, уже достаточно знакомый читателю. Там-то и застали принца поднявшиеся по лестнице Иоанн и юная каталонка: беглец, головы которого домогались сын родного брата и множество его слуг, полулежал на широкой скамье, вновь охваченный лихорадкой, не желавшей оставлять его тело после кинжального удара, полученного в день падения города. При звуке шагов исполин сделал попытку подняться, но это удалось ему с большим трудом. Пот выступал на его висках даже от этого ничтожного усилия - и внук Сулеймана, дрожа, вперил в незнакомку мутный, но от этого не менее жгучий взгляд темных глаз.
Иоанн Асень: «Если не увижу на руках Его ран от гвоздей, и не вложу перста моего в раны от гвоздей, и не вложу руки моей в ребра Его, не поверю», - почему-то эти слова из Священного Писания неотступно преследовали Асеня с того мгновения, как деспот Мореи поручил его заботам девушку и удалился на поиски нового убежища. Брат василевса, пожалуй, уступал в недоверчивости своему святому патрону, однако Иоанну представлялось довольно затруднительным объяснить, каким образом он оказался спутником принца Орхана, и почти невозможным - убедить Фому в том, что каждому стоит следовать своим путем, не пытаясь превратить ближнего своего в разменную монету. Тем не менее, нельзя было надолго оставлять раненого без присмотра, а значит, предстояло познакомить Инес с законным наследником трона османов. Пригласив девушку следовать за собой, Асень поспешил обратно. Как оказалось, он возвратился очень вовремя. - Господин! - Иоанн поспешил поддержать шехзаде. - Что вы?.. Воды?
принц Орхан: - Кто это?- не отвечая на вопрос грека, с изумлением и нескрываемой тревогой спросил внук Сулеймана. Подобный вопрос и особенно беспокойство можно было объяснить разве что раной и поднявшимся жаром, ибо испуганный вид девушки и ее юность могли внушить опасения только больному или слишком уж перепуганному человеку, во всем видящему только предательство и измену. Состояние принца было, по-видимому, не настолько плохим, ибо он устыдился суровости, промелькнувшей в его голосе и взоре, и попытался улыбнуться, борясь с маревом, застилающим его разум. Дитя, вместе с Иоанном ступившее под эти мрачные своды, было такой же жертвой чужой жестокости и алчности, как и они,- а в силу своего пола могло познать и куда более жестокие беды. Простой наряд выдавал в ищущей приюта беглянке служанку, а, значит, рассчитывать на снисхождение там, где и принцессы подвергались надругательству и в мгновение ока становились рабынями, было равно, что умолять о пощаде суровый мороз или бушующий ураган. Сердце мужчины на мгновение сжалось при мысли, что подобное горе могло обрушиться на головы его собственных детей, и не только на девушек; слегка вздрогнув, он вытянул руку, словно желая смягчить первое впечатление, он обратился к незнакомке с такой заботой, какую не мог сейчас подарить своим сыновьям и дочерям: - Сядь, дитя. Кто ты и что тебя привело в это злосчастное место?
Инес: У страха, как известно, глаза велики - поэтому сперва Инес испугалась еще больше, когда, поднявшись вслед за знакомым дона Томазо по лестнице, увидела еще одного мужчину, полулежащего на какой-то скамье. Одна, в заброшенном доме, наедине с двумя незнакомыми мужчинами! Но девушка быстро поняла, что если и следует кого-то бояться, то уж не этого исполина - наверняка, сейчас он не смог бы причинить ей никакого вреда... Между тем, черты лица мужчины показались каталонке смутно знакомыми. Возможно, она могла видеть его в городе, когда выходила за порог дома консула с какими-нибудь поручениями от хозяев. Но вот где и при каких обстоятельствах - Инес припомнить не могла. Впрочем, сейчас это было неважно. - Меня зовут Инес, - негромко произнесла она, оглядываясь в поисках чего-нибудь, на что можно присесть. - Я служанка из дома каталонского консула, это здесь по соседству... Сегодня утром на дом напали, а я тогда была на кухне, и мне удалось убежать... А что с хозяевами и остальными случилось - я не знаю, но наверное... Девушка так и не закончила своего сбивчивого объяснения - на глаза снова начали наворачиваться слезы.
принц Орхан: - Служанка консула? Дона Пере?- переспросил шехзаде, бросив быстрый и выразительный взгляд на Асеня. По-видимому, в этом месте сегодня сошлись пути всех, кому посчастливилось избежать плена и смерти от рук его братьев по крови. Стало быть, Галату постигла участь Венецианского квартала. Сын его родного брата медленно, но неотвратимо сжимал смертельное кольцо вокруг каждого, кто мог стоять на его пути. Император, семья императора... как скоро настанет время для его собственной семьи? На языка шехзаде вертелись тысячи тысяч вопросов, но он удержался, понимая, что перепуганной беглянке требуется время, чтобы прийти в себя. - Все позади, дитя,- проговорил он тихо, пытаясь не думать о том, что позади всего лишь один прожитый день, и что для людей, которых защищал лишь изменчивый нрав и неверное слово мальчишки, рожденного от рабыни, самые страшные испытания еще только впереди. - Ты служил дону Пере или кому-то из его родственников?- продолжал принц, пытаясь утвердиться на скамье и морщась от боли, опоясывавшей раненый бок.- Что же случилось с ними, чем они прогневали Завоевателя, что он пошел на ссору с вашим господином, королем Арагона?
Инес: - Да-да, дона Пере, - Инес быстро закивала, - а вернее, доньи Эвиты, дочери его. Значит, вы моих хозяев знаете? Не дождавшись ответа, каталонка подошла чуть поближе. "Все позади..." Хотелось бы верить! Но пока что она не чувствовала себя здесь в полной безопасности... Скорей бы вернулся дон Томазо - ведь он говорил, что знает надежное место, где они могут укрыться! "Пусть он вернется, Господи, пожалуйста!" - в который уж раз повторяла про себя девушка. - Я не знаю, чем именно дон Пере не понравился им... Мне не рассказывали, конечно же, чем он сейчас занимался, - продолжила каталонка, от волнения немного путаясь в чужом языке. - Но, может быть, дело в его гостях? Я не знаю, кто они такие, мне не говорили, но там было несколько монахинь, одна из них довольно почтенного возраста... На кухне шептались, что какая-то из них - очень важная особа, но может это и неправда... На какое-то мгновение Инес засомневалась - правильно ли это, что она выкладывает свои ничем не подтвержденные домыслы совсем незнакомому человеку? Но, с другой стороны, не все ли равно уже? Хозяину ведь никак не помочь... Однако ее внимание быстро переключилось на другое - девушка заметила, как поморщился от боли ее собеседник, и она сделала еще несколько быстрых шажков к скамье. - Нет-нет, не вставайте! - внезапно выпалила девушка, и сразу же устыдилась собственной дерзости. Наверняка, он тоже из благородных, а простая служанка к нему так резко обращается! Поэтому, смутившись, Инес начала оправдываться: - Простите, но я подумала... Может быть, вам наоборот нужно прилечь как-нибудь поудобнее?
принц Орхан: Известие о неких высокородных особах, скрывавшихся у консула и навлекших на него и его домочадцев гнев султана, полностью согласовывалось со вестями, полученными от Иоанна. Стало быть, шпионы его племянника проникли и под кров самого католического из королей. Что ж, раз люди так преданны ему, стало быть, есть за что. У принца не было оснований испытывать беспокойство за судьбу ромейского воина, принесшего императрице весть о гибели его сына, но судьба самой Елены Драгаш и ее детей тревожила беглеца куда больше. Проведя в Константинополе почти всю жизнь, вырастив здесь детей, пусть и сохранивший свою веру принц куда больше чувствовал связанным себя узами близости с семьей императора, чем с никогда не виденным сыном своего младшего брата. - Знатные господа,- повторил он глухо, желая и страшась спросить у очевидицы, какая судьба настигла консула и тех, кому не повезло быть с ним рядом в этот момент. Если венецианцев или каталонцев ожидала просто могила, то багрянородных злая воля или просто тщеславие нового султана могли обречь куда более унизительной участи.- Что с ними случилось, дитя? Да присядь же!- сильная, покрытая спекшейся кровью и грязью рука принца обхватила тонкое запястье служанки и потянула его вниз, в попытке вынудить ее последовать приказанию. Но, спохватившись, что перепуганная девица может принять этот нетерпеливый жест за попытку насилия, Орхан ослабил хватку, проговорив: - Я... ранен. Ты можешь осмотреть..? мой друг - ученый человек, но он мужчина, и мало сведущ в лекарских делах.
Иоанн Асень: Как это и приличествовало, Иоанн не пытался вмешаться в беседу принца и служанки. Помимо всего прочего, Орхан задавал девушке именно те вопросы, какие задал бы и сам Асень, а потому ромей просто прислушивался к их разговору, занимаясь всевозможными мелкими хлопотами - наполнить водой чашу у изголовья шехзаде, поднять упавшую подушку, на уголке запятнанную кровью раненого... - В самом деле, - мягко промолвил Иоанн, вручая Инес подушку, - мужчина, даже стараясь быть осторожным, никогда не будет так ловок, как женщина. Рана причиняет моему господину страдания, а мои неуклюжие попытки помочь - еще большие, - и, обращаясь уже к Орхану, продолжал: - Самого главного вы пока не слышали: жизнь этой девушки спас никто иной, как высокородный деспот Мореи. Трудно было понять, знает ли Инес, кем именно являлся ее спутник - помимо того очевидного факта, что он принадлежал к высшим слоям общества. Асень решил, что это милое дитя вряд ли знакомо со всеми титулами ромейских принцев.
Инес: Как бы ни был ослаблен раной этот незнакомец, он все-таки оставался гораздо сильнее Инес, поэтому ей все же пришлось опуститься на корточки возле скамьи. Просьба осмотреть рану застала каталонку врасплох, да так, что та растерялась и испугалась одновременно. А вдруг она сделает что-то не так, и станет еще хуже? - Я... Я совсем не умею, - пыталась оправдаться девушка, смущенно теребя в руках уголок подушки. Ко всему прочему, она так заволновалась, что не могла сообразить, куда ее девать - попробовать ли подсунуть под голову раненому, или просто положить рядом на скамью? - Я ведь никогда не занималась этим... лекарскими делами, но попробовать, наверное, могу, - нерешительно продолжила Инес. - А... где рана?
принц Орхан: Принц пошевелился, пытаясь сдержать гримасу боли, чтоб не напугать и без того трепещущее дитя, склонившееся над ним - но, помимо воли, с губ его вырвалось глухое рычание. Что таить греха: воспитанный не в ратном поле, а в царских покоях, и привычный более к охотничьему седлу, чем к поступи боевого скакуна, Орхан был более вождем, чем воином - черта, ничуть не умалявшая проявленную им под стенами города отвагу, но не давшая ему ни привычки, ни повода переносить боль с равнодушием, какое свойственно было турецким воинам, ныне торжествовавшим победу. Так мощный буйвол не может сдержать рева, от которого вздрагивает вся степь - но ящерица или змея лишь глухо шипят, когда острый зуб или коготь отсекает их собственную плоть, и в том нет ни стыда буйволу, ни гордости для гада, потому что сотворены они из разных стихий и из разных материй по воле Аллаха, Милостивого и Милосердного. Усевшись, мужчина принялся распускать шнурки темного одеяния, больше всего напоминавшего монашескую рясу, которую он прихватил при бегстве из монастыря, и которая теперь насквозь была пропитана грязью и пылью. Читателя, возможно, удивит, что за время пребывания в доме сьера Эквилио шехзеде не сменил этот костюм на более пристойный,- но тому виной были два обстоятельства: торжественная клятва Фатиха в том, что клирикам любой из церквей не будет причинено никакого вреда, данная после захвата Софии, и то, что одеяния худощавого, тонкокостного Энрике, узкие и тесно облегающие по последней венецианской моде, едва ли могли подойти для широкоплечего, богатырски сложенного турецкого принца. Но сейчас этот человек, созданный, казалось, для того, чтоб сверкать султанным шлемом и алым плащом перед разряженными визирями Дивана, кусал губы и бледнел, словно мальчишка. С видимым трудом он выпростал из-под рясы плечо и руку в белой рубахе - единственная деталь одежды, которую удалось позаимствовать из дома венецианца благодаря ее ширине и множеству складок - и, приподняв край тонкого белого полотна, открыл взорам присутствующих раненый бок с присохшей к нему, аккуратно, но явно без умения наложенной повязкой. Она сильно присохла к ране, а удерживающие ленты, по-видимому, нарезанные наспех из кусков простыни, висели, как поводья пущенной шагом лошади.
Инес: В первое мгновение Инес инстинктивно отпрянула назад, но тут же постаралась взять себя в руки. "Подумаешь, всего-то дел - осмотреть рану, сменить повязку..." - мысленно пыталась успокаивать себя каталонка. И не важно, что она никогда этим раньше не занималась, а в доме, куда их занесла судьба, едва ли найдется подходящий материал для перевязок - все же из ужасов сегодняшнего утра этот можно считать наименьшим... Но коленки все равно продолжали предательски дрожать. Дело в том, что Инес раньше никогда не видела обнаженных (пусть даже частично) мужчин. Конечно, если не считать большой картины в доме дона Пере, где были изображены Адам и Ева. А может то были и не они? Так или иначе, девочка всегда старалась проходить мимо этой картины побыстрее и не присматриваться... "Грешно на такое смотреть, тьфу!" - поясняла ей религиозная мать. Но все же о некоторых "тайных" сторонах взаимоотношений мужчин и женщин Инес было известно, конечно же, из переговоров на кухне, а то и из случайно услышанных бесед служанок постарше. Наверняка, слушать было тоже грешно, но что же делать - не затыкать ведь уши, раз уж оказалась рядом! Поэтому сейчас ей было немного страшновато - а вдруг эта хламида (ряса, что ли?) сползет чуть ниже, а там... Ой! То, на что честным девушкам до свадьбы и смотреть не полагается... Оно-то, наверняка есть и у монахов (впрочем, на одного из них незнакомец почему-то был не очень похож), а вот носят ли они что-то под рясами - кто уж это знает? Инес быстро перекрестилась, чтобы прогнать греховные мысли вместе со страхом, и, пересилив себя, наклонилась чуть поближе. Несмотря на то, что еще минуту назад бывшая служанка консула не представляла, что нужно делать, сейчас она поняла, что так просто эту старую повязку не оторвать. А если и получится - то для раненого это может быть довольно неприятно... - Здесь, наверное, может понадобиться вода, - робко произнесла Инес, обращаясь ко второму мужчине. - Вы знаете, откуда можно взять?
принц Орхан: - Иоанн...- в голосе шехзаде прозвучали одновременно просьба, обращенная к другу, которому он обязан жизнью сына и своей собственной, ценой которой можно купить еще многое, и повелительность, свойственная всем, кто родился возле трона и был воспитан в ожидании возможного венца. Впрочем, Орхан достаточно пожил на этом свете и лучше многих представлял, кто и как в действительности правит народами, поэтому его тон смягчился, когда он прибавил, темными словно бархат глазами глядя на грека: - Прошу тебя. Затем внимание его обратилось к каталонке. Бледность и волнение, написанное на ее детском личике, заставили даже онемевшую от боли душу отца умягчиться; улыбнувшись, на этот раз совершенно без напряжения, мужчина снова коснулся руки девушки, но на сей раз столь же мягко, как опускает тяжелую, сильную руку на голову первого внука глубокий старик, одной ногой уже стоящий в могиле, и потому говорящий за многих и многих. - Не бойся причинить мне боль, дитя. Все мы в воле Творца небесного, и то дурное, что могло случиться с нами, уже случилось по его попущению. Поэтому делай свое дело с твердостью и спокойствием, а я поблагодарю Всевышнего, что он послал нам тебя в столь тяжелый час. Ты похожа на мою дочь,- улыбка шехзаде на мгновение стала светлой.- Она так же молода и доверчива, как и ты, и награждена небесами столь же похвальной и подобающей юной девице скромностью. Вообрази, что я - твой престарелый отец, и что я вернулся с охоты, где на меня напал дикий и страшный зверь. Разве твой отец станет бранить тебя за то, что ты лечишь его раны и ради его же блага заставляешь его переносить боль. Ведь боль мгновенна, вечно лишь исцеление...- он внезапно умолк, словно споткнувшись о мысль о том, что едва ли найдется и лекарь и панацея, которая сможет зарастить в его сердце рану, оставленную убийством младшего, столь юного и любимого сына. - О, Мурад!- сорвалось с его губ.
Иоанн Асень: Скорбь была хорошо знакома Иоанну, как и любому человеку, хоть однажды столкнувшемуся с бренностью человеческой жизни, ибо прах мы и прахом станем. Братья и сестры, умершие в младенчестве и оставшиеся лишь смутным воспоминанием; угасшие в одночасье отец и мать; медленно тающая, как восковая свеча, Софица; боевые товарищи, павшие от оружия османов... но стоило ему услышать речи шехзаде, вспомнить несчастного Мурада, как все эти смерти внезапно ощутились так остро, будто не минуло и четверти часа с тех пор, как Асень смежил усопшим веки. Знание того, что все они ушли и больше никогда не повторятся в подлунном мире, оставив в ледяном одиночестве тех, кто делил с ними свое сердце, переполняло Иоанна горечью и чувством неизбывной вины. - Я сейчас, господин, - ухватив опустевший кувшин, Асень поспешил покинуть комнату прежде, чем слезы брызнули из глаз, не желая, чтобы у его слабости были свидетели.
Инес: Услышав слова об отце, Инес снова всхлипнула. Ведь ему, скорее всего, не удалось уйти! Что же могло случиться с ним тогда? В воображении начали всплывать картины одна другой страшнее, и каталонка поспешила спрятать лицо в ладонях, чтобы мужчины не увидели катящихся по ее щекам слез. На самом деле, нельзя сказать, что у Инес были очень близкие и доверительные отношения с родителями - порой случалось, что за день у них не было возможности сказать друг другу и двух слов... Отца девочка больше боялась, чем любила, а мать, все-таки, ей заменила Лупилья. Но сейчас это было совсем неважно - Инес помнила только то, что родители, как и все, кто был раньше ей хоть как-то дорог, остались там, за стеной, увитой плющом; там, где сейчас хозяйничали эти безбожники... Бывшей служанке консула было невыносимо стыдно за то, что она расплакалась при посторонних (и хуже того - незнакомых!), но ничего поделать с собой не могла. - Простите меня, господин, - сквозь слезы произнесла девушка, не поднимая головы. - Я сейчас успокоюсь, правда...
принц Орхан: Не нужно было большого ума, чтобы понять: отца девушки, что склонилась теперь к его ране, постигла страшная участь. В том, что солдаты, посланные его племянником на расправу с каталонцами, не будут щадить даже младенцев в колыбели, не говоря уже про мужчин, способных носить оружие. Что ж... все они были объединены сейчас единым горем, и, если у мужчины оставалась надежда на удачу и острый клинок, то женщинам оставались одни лишь горькие и долгие слезы. - Твой бог учит терпению, дитя, а также тому, что Аллах не пошлет нам испытание тяжелее того, которое мы можем вынести,- в задумчивости Орхан не заметил, что назвал Всевышнего привычным себе именем, которое для девушки должно было бы прозвучать страшнее трубного гласа. Про себя же он не мог горько не усмехнуться: христиане, называющие себя последователями Единого бога, но многобожники - достаточно только взглянуть на их церкви, заполненные разнообразными ликами - вечно они плутают в дьявольских искушениях и ложных надеждах, не понимая, что все, что ни делается - от Него, иначе нет и быть не может. - Твои родные служили дону Пере, так?
Инес: - Ал... Аллах? Даже если бы в комнату вошел тот самый призрак доньи Иларии в белом саване, Инес вряд ли бы испугалась и изумилась больше, чем сейчас. Турок! Зачем-то переодетый в монашескую одежду, но все же турок! Стоило убежать от одних сарацинов лишь для того, чтобы сразу же попасть к другим! Каталонка резко отшатнулась от полулежащего мужчины и попыталась вскочить на ноги, но чуть не потеряла равновесие. Опять бежать? Куда, как? Из путей для спасения - только окно, но в него же не выпрыгнешь! И потом, что она будет делать в городе, полностью занятом этими язычниками? Девушка вся дрожала от страха. Она одна здесь, наедине с совсем незнакомыми мужчинами! А тот, второй - вдруг он тоже турок? Кажется, раненый назвал его ромейским именем, но в чем сейчас можно быть уверенной, если даже монах на самом деле оказался одним из тех безбожников? Зачем же, зачем дон Томазо ушел, бросил ее, зачем?
принц Орхан: - Что с тобой, дитя?- Орхан повернул голову, не понимая, что могло так напугать каталонку; ее сбивчивый возглас прошел мимо сознания раненого, отвлеченного болью, горем по убитому сыну и размышлением о том горе, что обрушилось на них из-за одной-единственной роковой ошибки императора. Что ж.... Константин заплатил за нее самую высокую цену, осталось им, всем, кто был или не был связан с последним императором погибшей Ромеи, предстать, живыми или мертвыми, на суд Всевышнего. Догадка была очень проста и вполне отражала путаницу в голове претендента на османский престол: девица едва ли когда-нибудь прикасалась к обнаженному, хотя и наполовину, мужчине, и едва ли видела перед собой кинжальные раны. Поспешно опустив край рубашки, шехзаде протянул руку, пытаясь ободрить испуганную беглянку прикосновением. - Не бойся, девушка, не бойся. Бог сотворил нас всех из одного праха и вдохнул в нас всех одну душу. Закрой свои глазки и представь, что лечишь любимого ягненка, поранившего бок при прыжке через ограду - поверь, разница будет не столь велика. Что так испугало тебя?
Инес: Инес отпрянула еще дальше, стараясь избежать этого прикосновения, будто чем-то обожглась. Ей сейчас даже в голову не пришло, что мужчина не в состоянии причинить ей вред, даже если бы и хотел - уж слишком он слаб. Но страх полностью завладел девушкой, она даже не понимала, что этот сарацин ей говорит. Звуки шли - а смысла будто не было... - Вы... Вы ведь не ромей? - испуганно всхлипнула бывшая служанка консула, забыв добавить обращение "господин".
принц Орхан: Шехзаде на мгновенье опешил, не понимая, что произошло. В его воображении, воображении человека, привыкшего если не к раболепию, то почтению, исходящему от императорских и своих слуг, советников и придворных лизоблюдов, воображении человека, который мысленно не раз примерял на себя султанскую чалму, отвергая ее не из невозможности, а, как ему казалось, единственно из нежелания подвергать свою семью опасностям подобного притязания, да, с точки зрения того, кому редко случалось проехать по городу, не вызвав если не приветственных криков, то любопытствующих взглядов, было едва ли возможно не узнать в лицо драгоценного заложника, сулившего Византии в случае смены правителя долгий и продолжительный мир. Однако, девушка из дома консула, по-видимому, не узнала его - тем более удивителен был внезапный страх, отразившийся в ее глазах, и этот внезапный вопрос. Что он означал? Увидела ли каталонка в нем врага или жертву, ценой которой можно было купить себе свободу? В любом случае, открываться перед случайной попутчицей было преждевременно. - Я... грек,- хмуря брови, проговорил принц, бросив встревоженный взгляд на двери, куда исчез Иоанн; как бы тот, появившись, неосторожным словом не расстроил эту нехитрую ложь.- Я грек, из свиты императора Константина. Мой друг, Иоанн Асень - родственник его супруги, киры Зои. Почему ты спрашиваешь?
Инес: Каталонка все равно не поверила своему собеседнику. Грек, а как же! Они ведь не призывают имя этого турецкого бога! Хоть познания Инес в греческих религиозных догматах были весьма скудными, все же она знала, что они, как и испанцы, признают и Пречистую Деву, и Ее Сына... А тут - Аллах! - Нет, вы правду говорите? - испуганно-недоверчиво переспросила девушка. - Я знаю, греки молятся тем же, кому и мы, только как-то по-другому... А вы сказали... - Инес запнулась, не в силах произнести имя бога тех, кто напал на дом консула утром. Не более убедительной выглядела в глазах служанки и попытка назвать второго мужчину родственником жены императора. Это ведь слишком невероятно, чтобы быть правдой! Если турок-грек уже солгал один раз, то можно ли ему верить и здесь? В таком случае, даже если бы это было на самом деле так, то что могло понадобиться этому дону рядом с домом консула?
принц Орхан: Принц почувствовал, как в его сердце растет нетерпение и тревога. Почему девица внезапно стала задавать ему все эти вопросы, что внезапно заставило ее отстраниться от раненого, которому она еще несколько мгновений назад сочувствовала, казалось, как самому близкому человеку? - Что случилось, дитя? К чему все эти вопросы? К чему мне обманывать тебя? Ты напугана...- то ли пытаясь уговорить ее, то ли успокаивая сам себя. Он попытался вновь улыбнуться, но вернувшаяся боль заволокла глаза темным облаком. Шехзаде бросило в жар, и так же внезапно он задрожал от охватившего все тело озноба. Но, словно подстегнутый этим приступом дурноты, внук Сулеймана заговорил быстрее, как будто боялся, что неожиданно обретенная помощь ускользнет от него, оставив один на один сражаться с болезнью и слабостью. - Как тебе удалось скрыться от...- проклятие застряло в горле принца, как если бы один из ангелов ударил его по устам, удерживая от хулы в сторону единоверцев и соплеменников,- от людей султана? Ты видела их? Кто командовал ими? Сегодня... мне показалось, что утром сам Великий Турок приехал в Галату. Ты видела его? Так ли это?
Инес: "Ты напугана..." Конечно, Инес была не просто напугана - стоило ей услышать упоминание о турецком боге, как на нее снова волной нахлынул тот утренний ужас, который, казалось, за последнее время начал утихать. Надежда на спасение исчезала так же внезапно, как и появилась... С какой целью этот человек пытается убедить ее в том, что он правда грек? "Господи Иисусе, не оставляй меня, пожалуйста!" - мысленно взмолилась девушка. - "Пожалуйста, пусть дон Томазо быстрее вернется!" Но, несмотря ни на что, оставлять без ответа вопросы мужчины Инес так и не решилась. По происхождению он явно был выше бывшей служанки, которая еще с детства запомнила, что противоречить господам не следует. Закричать "Я ничего вам не скажу, пока вы не скажете мне правды!" было нельзя - тем более сейчас. - Я никого не видела... - нерешительно начала она. - Только слышала. Шум и крики... Последнее, что услышала - крик доньи Эвы, я не знаю, что они с ней сделали... - здесь Инес снова всхлипнула. - Когда они пришли, я была на кухне... Выбежала в сад, а потом сюда, через водосток... Инес запнулась, покраснела, но все-таки, вытирая набегающие слезы, вдруг умоляюще выпалила: - Господин, скажите, пожалуйста, как на самом деле? Вы сказали... - девушка сглотнула стоящий в горле комок, не находя в себе сил произнести имя Аллаха. - Вы ведь упомянули турецкого бога... Еще не закончив фразу, каталонка испуганно сжалась в комочек. Что он сейчас сделает, как воспримет эти нерассудительно вырвавшиеся слова?
принц Орхан: Принц прикусил уголок губы, поняв, что его тайна теперь ст0ит не дороже того куска телячьей кожи, на которой его племянник напишет прочувственное послание о том, что отныне власть султана милостью Аллаха находится вне опасности, и изменники, продавшие свою душу гяурам, преданы справедливой и мучительной смерти. Потом, разумеется, ему воздадут многие почести и, может быть, даже похоронят в фамильном склепе - хотя вернее всего, что прах нелюбимого дяди и неугодного соперника разместят возле скромной мечети где-нибудь в Серре, на тихом берегу Струмы, в месте, увитом печальными побегами плюща. И, как ни прискорбно, даже малейший намек, оброненный этой юной девушкой, может ускорить наступление этого мига. - Разве при дворе императора нет тех, кто, будучи греком по крови, почитает... турецкого бога или принадлежит к католической вере? Да и твой господин разве чурался вести переговоры с османами и гранадскими эмирами? Или разве те, кто перешел на службу к муслимам, не носил креста, католического или православного? Разве католик или православный, который наведет убийц на дом своего соплеменника, лучше муслима, который много лет прожил с ним в добром соседстве, почитая и уважая чужие законы и чужую веру? Если бы принц знал, что минувшую ночь в доме консула провели члены императорской семьи, он, возможно, удержался бы от подобной проповеди,- ведь заподозрить, что Фома или кира Елена оказались невольной причиной нападения на семью консула, мог бы даже самый наивный человек, далекий от придворных интриг. Как знать, не навели бы эти неосторожные слова шехзаде юную девицу на мысль о черной неблагодарности ромеев - не только тех, кто был обязан гостеприимством покойному дону Пере, но и прочих, кто заплатил жизнью за верность родному городу?
Инес: Слова мужчины совсем запутали Инес, которая никогда в жизни не видела ни грека-магометанина, ни грека принявшего католическую веру (на самом деле, она мало что видела за стенами дома консула). Религиозная принадлежность для нее определялась национальностью. Если испанец - то, конечно же, католик; если грек - то тоже христианин; а уж турки все, конечно же, молятся Аллаху. Разве может быть иначе? Оказывается, может, если этот странный человек говорит правду... А уж с кем там дон Пере вел переговоры, зачем и о чем - разве знала служанка его дочери? - Наверное, вы правы... господин, - поспешила согласиться девушка. Отчасти просто из вежливости и нежелания разозлить собеседника, отчасти также потому, что его слова прозвучали довольно убедительно. По-прежнему было страшновато, но уже, на удивление, как-то не так сильно...
принц Орхан: ... Пока не слишком умелые, но старательные руки каталонки промывали его рану, принц потерял счет времени. Усиливающийся жар заливал лоб, заставляя кожу покрываться каплями пота, в глазах, словно обрывки сумрачных мыслей, замелькали, понеслись черные птицы. Наверное, в том была великая милость природы, ведь иначе боль, испытываемая им, вылилась бы в крик, столь громкий, что ни на какое спасение можно было бы не надеяться. Спасение? Зачем оно ему? На что он надеется, потеряв все, утратив обоих детей, сыновей, продолжение своего рода - и даже не зная, где теперь его жены и дочери? Быть может, рука насильника уже обрубила их черные косы и поставила на лилейные плечи клеймо нового властелина, а, может быть, тела их познали такое жестокое поругание, что ни одно тавро, прожги оно плоть до самой кости, не способно глубже запечатлеться на теле. Его дочери... младшей из них едва сравнялось двенадцать. Борясь с накрывавшими его волнами ужаса, Орхан, казалось, видел и ощущал каждое содрогание: вот руки башибузуков, грязных, вонючих убийц, пропитанных похотью и чужой кровью, срывают с едва расцветших девочек дорогую одежду, вот чужая, жестокая плоть наваливается на них, не давая дышать; одно мгновение, один страшный крик - и его дети, те, кого он желал бы, держа за руку, отвести в брачный покой, заражаются, словно чумой, грязным семенем тех, кто пришли, чтобы ограбить или убить. О, кто сказал, что дочери это благословение Господа?! Сына, мужчину, можно изгнать, можно убить - но участь девушки во много раз горше и тяжелее! Кошмар все сильней и сильней овладевал им. Руки башибузуков уже превратились в скрбченные пальцы адских чудовищ, которые рвали его собственное тело, смеясь в лицо и пожирая кровоточащие куски мяса. Девочки, женщины - все было унесено ими, втоптано в черную от крови, пузырящуюся, словно варево в котле землю; мертвое тело Мурада, словно в болото, медленно погружалось в нее, на ходу разлагаясь и источая зловонные испарения. - Принц! Он обернулся на этот зов - и вздрогнул, встретив глаза сына. Озгур, шехзаде Озгур, его первый мальчик, его надежда, лежал под мечом палача, связанный, и смотрел на него остановившимся взором. Его губы разомкнулись, силясь сказать, послать едва слышный зов - но взмах лезвий всколыхнул его черные кудри, и тело, отделенное от головы, с глухим шумом осело на землю. И только мертвые губы, продолжали неслышную речь, да странно негаснущий взор тысячью клинков каждое мгновение вонзался в и без того облитое кровью сердце отца. - Принц... Принц! Он разлепил веки, вздрогнув, как всякий, кто пробуждается ото сна, заставившего душу покинуть бренную плоть и пустившего ее блуждать, как птица на воле, может быть - как знать - для того, чтобы узнать и увидеть то, что ей не положено видеть и слышать. Над ним склонилось знакомое лицо.
Фома Палеолог: - Принц... ... Удивление Фомы, когда он обнаружил в пустом доме вместо Асеня шехзаде Орхана, не было предела. Кого-кого, а этого претендента на трон, за голову которого султан, не таясь, объявил награду, деспот менее всего ожидал видеть в относительной безопасности. Константинопольские турки были вырезаны вместе с семьями, и в том, что так будет, сомневался бы лишь человек, не знакомый с нравами османов. То, что дядя Завоевателя оставался в городе, можно было объяснить лишь надеждой на его неприступные стены, помощь Запада, юность воителя, посягнувшего на древнюю столицу ромеев - и, да, тем, что тому было некуда и незачем скрыться. - Принц, вы живы... Увидев, что мужчина с трудом приоткрыл глаза, деспот испытал противоречивое чувство. Орхан был сильным человеком и ценным созником, но только до тех пор, пока нога первого воина не ступила за городскую черту: сейчас же это был очень и очень опасный спутник, более того - помеха и повод быть найденными. Не то чтобы деспот надеялся на то, что внук Сулеймана заснет вечным сном... но тень сомнения продолжала точить его, пока губы выговаривали слова приветствия. - Да сохранит вас Бог, принц. Хорошо, что вы пришли в себя, нам необходимо как можно быстрее покинуть это место. Повсюду рыщут тур... янычары, и мне с большим трудом удалось найти убежище в доме...- тут он осекся, вспомнив слухи, добравшиеся даже до Мореи, о ссоре царевича с любовницей брата. Но сейчас было не время вспоминать старые дрязги; тряхнув головой, он договорил ровным тоном, обернувшись к Инес, словно решение служанки сейчас было главным: - Графиня ли Барди оказала мне любезность и согласилась дать нам убежище под своей крышей. Вы готовы следовать за мной?
Инес: Вначале, когда за дверью послышались шаги, Инес, уже достаточно в этот день напуганная, снова вздрогнула и сжалась, боясь представить кто там. А может, кто-то из турок все-таки добрался сюда? Но все-таки Бог хранил маленькую каталонку - трудно передать, как обрадовалась она, увидев дона Томазо живым и невредимым. Ведь вместе с ним в этот пугающий своей пустотой дом вернулась надежда на спасение! Служанка консула слабо разбиралась в ромейских титулах (если не сказать, что совсем не разбиралась), но обращение дона Томазо к ее новому знакомому несколько насторожило девушку. Похоже, он был гораздо более важной персоной, чем говорил некоторое время назад... Но сейчас был не тот момент, чтобы уточнять, кто он такой на самом деле - скоро это и так раскроется, если дон Томазо его хорошо знает... Услышав вопрос, обращенный к ней, Инес кивнула: - Да, господин, я - конечно. Но сможет ли идти ваш... друг? Он ведь ранен, и, наверное, ему тяжело передвигаться... В самом деле, как бросить раненого здесь, да еще и одного, когда вокруг турки? Нет, так ведь нельзя! И дай Господь, чтобы дом этой графини правда оказался безопасным местом... Могут ли быть такие места в городе, занятом врагами? Нужно будет выйти на улицу - а вдруг их кто-то увидит? Но Инес успокаивала себя тем, что, наверняка, у графини ди Барди все-таки безопаснее, чем здесь. Раз дон Томазо сказал так...
принц Орхан: Слова деспота достигали слуха принца с трудом, словно их разделял слой воды. Но имя женщины, послужившей причиной случившегося, женщины, жизнь которой он держал, в буквальном смысле, в руках, заставило его в порыве ярости и гнева приподняться на своем ложе. Верней, сделать попытку приподняться. Черная волна накрыла Орхана с головой, не давая выразить ни согласия, ни протеста. Хотя... что толку протестовать: один раз сбитый с ног и запутавшийся в сетях, которые с такой ловкостью расставила эта женщина, разве не мог он возвращаться в них снова и снова? Первым побуждением было отвергнуть кров той, козни которой привели его в этот дом, раненым, умирающим, нищим, утратившим все: положение, надежды на трон, друзей, дом, любимого сына. Но... Орхан все-таки был порождением не Запада, но Востока. Волей Аллаха, милостивого и милосердного было толкнуть его в эту юдоль скорбей, волей Аллаха было низвести с подножия престола до разыскиваемого беглеца, на шею которого каждую минуту мог опуститься вражеский меч. И, как знать, не волей ли Аллаха было в этот последний миг воздать за деяния той, что послужила причиной несчастий, обрушившихся на его семью, город, на всю Византийскую империю? С трудом подняв голову, он посмотрел на Фому столь твердо, как позволяла ему подступающая дурнота. - Разыщите Иоанна. Без него я не тронусь с места.
Фома Палеолог: Фома предпочел не заметить колебаний принца: что было то прошло, и не время было вспоминать былые обиды теперь, когда горе посетило каждый дом и каждую семью, одев в траурные цвета женщин и покрыв алыми погребальными плащами тела мужчин. Что бы не произошло между османским принцем и графиней, осталось погребено под камнями рухнувшей стены, вместе с телом его брата. Он слегка нахмурился, пытаясь понять, как провести раненого через половину квартала, не попавшись на глаза воинственным поработителем, и успокаивая себя тем, что пока те не проявляли к прохожим излишнего любопытства. В силой взятом городе смешно было бы ожидать отсутствия раненых, к тому же Мехмед великодушно даровал прощение всем, кому повезло сохранить жизнь и свободу. В конце концов он и сам сейчас проделал путь от разоренного дома консула и вернулся - и никто не обратил на него особого внимания. Но эти мысли особо не успокаивали, особенно если вспомнить, что сейчас в его руки попал не обычный, пусть даже благородного рода, гражданин Генуэзской колонии, а принц, смерти которого султан желал едва ли не больше чем гибели Константина. Не давая колебаниям одержать верх, он повернулся к девушке. - Найдите кира Иоанна и сообщите ему, что его высочество готов отправиться в безопасное место. Завершено
полная версия страницы