Форум » Город » "Враг моего врага..." - 31 мая 1453 года, Галата, около трех часов » Ответить
"Враг моего врага..." - 31 мая 1453 года, Галата, около трех часов
принц Орхан: Место: дом графини ди Барди - и все что было перед ним (пока не начинаю, согласовываем)
Ответов - 44, стр:
1 2 3 All
принц Орхан: ... Нестерпимый утренний свет, вот уже несколько часов пытавший его глаза и словно каплями яда падавшего на воспаленную кожу, обрушился на принца, стоило беглецам - в который раз за эти дни - перешагнуть порог дома. Безопасность, и без того призрачная, как туман, ночами встающий над Золотым рогом, истончилась под палящими лучами, и грозила вот-вот исчезнуть. Опираясь на плечо Асеня, который стал для него за это время чем-то вроде христианского ангела-хранителя, принц брел следом за Фомой, пытаясь заставить себя просто переставлять ноги, не думая ни о чем. Ни оскорбления и насмешки, которым ему наверняка предстояло подвергнуться в доме латинянки, ни о том, что в опасности его жизнь и жизнь окружающих, сосредоточившись лишь на одном: спасение. Спастись во имя того, чтобы найти своего старшего сына, со имя того, чтоб отомстить, если этого не произойдет. Их проводник, кир Фома, выбрал для путешествия не широкую улицу, ведущую мимо консульского дома, а узкие переулки, в которые открывались сады и задние дворы. Вполне понятное желание, если вдуматься, но и весьма опасное, ведь известно, что тот кто прячется, имеет что скрыть. Но как и все обходные пути, этот имел и еще один недостаток: словно ручей, он перетекал из одного узкого рукава в другой, уводя их, казалось, все дальше и дальше от намеченной цели. Но, миновав очередной поворот, проделанный человеческим потоком в скалах, принц почувствовал, что на его глаза опускается темное облако. Покачнувшись, он с силой навалился на плечо грека, чувствуя, что пульсирующая боль растекается по боку и спине, не давая дышать и двигаться дальше. Инес?
Инес: Инес прекрасно знала переулочки, по которым шла сейчас за доном Томазо. Они всегда были немноголюдными, а сейчас и вовсе опустели - город будто вымер... Эти пустота и тишина пугали девушку, которая и так сейчас вздрагивала и оборачивалась от малейшего шороха. А вдруг их кто-то заметит? Успели ли достаточно далеко уйти те турки? Казалось, что в каждом из опустевших домов скрывается что-то страшное, какой-то персонаж из детских ночных кошмаров... Да, дом доньи Иларии поначалу тоже нагонял страх, но все-таки сейчас казалось, что там находиться гораздо безопаснее, чем на улице. "Дон Томазо знает, что делает..." - мысленно пыталась успокоить себя каталонка. - "Да-да, дон Пере тоже знал... До поры, до времени..." - ехидно вторил какой-то внутренний голос. Девушка ужаснулась - раньше она никогда не позволяла себе думать о своем хозяине в таком неуважительном тоне! По привычке она быстро перекрестилась, чтобы прогнать нехорошие мысли и призвать своего ангела-хранителя. Сколько им еще идти? Инес хотела спросить об этом, но не осмелилась. Вдруг девушка увидела, как идущий чуть впереди принц покачнулся. Пара быстрых шагов - и она преодолела разделяющее их расстояние. - Что такое, господин? - спросила Инес быстрым шепотом (громче говорить было страшно - а вдруг услышит кто?). - Вам тяжело идти?
Фома Палеолог: Возглас девушки был столь неожиданным, что деспот Морейский содрогнулся. До того, как глухой от волнения голосок девушки прозвучал за его спиной, Фома шел на несколько шагов впереди своих спутников, задавая темп, увлекаемый вперед желанием поскорее оказаться в безопасном месте. В отличие от своих спутников, он уже совершил пешую прогулку по замершему, словно вдовица над гробом, города, и имел случай убедиться, что турки не стремятся, обнажив клинки, броситься на каждого, кто не приглянется их налитым кровью взорам. Они боялись, боялись того, кто привел их сюда - а тот, кто боится, может быть побежден. Потом он переберется в Италию и бросится к ногам Папы. Теперь, когда христианский мир понял, что на востоке, вечно потрясающем оружием, буйном, пылающем востоке, где еще не отзвучали удары мечей и не угасли костры последних крестовых походов, поднялся и возрос не слабовольный мальчик, но воинственный и могучий вождь - да, теперь князья мира должны, просто обязаны были оказать ему поддержку и помощь, вместо того жалкого, унизительного дара, которым отделались в прошлом году. ... Приглушенный крик каталонки, но более того - дрожь, волной прошедшая по телу, показали, сколь непозволительно глубоко деспот углубился в свои мечтания. Обернувшись, он увидел, что высокая фигура принца медленно заваливается набок, заставляя Асеня принять на себя всю тяжесть человека, более похожего на дикого быка. - Принц!- неизвестно, чего было более в его голосе, беспокойства или досады; быстрым шагом Фома вернулся к раненому спутнику и склонился над ним. Было видно, что претендент на престол вот-вот лишится сознания, если уже не лишился его,- как и то, что им с Иоанном даже вдвоем не под силу будет донести бесчувственного османа до цели их путешествия. - Я... могу отправиться к графине и привести подмогу,- с сомнением предложил мужчина, жалея, что не догадался об этом раньше. Но кто мог знать, что им повезет обрести подобную обузу? - Или, может быть, ты знаешь дорогу?- сомнение отразилось во взгляде грека, когда он взглянул в перепуганное, детское личико девушки. Если бы была возможность, он дернул бы ее за рукав или сделал бы какой-то иной знак, чтоб та отказалась от предложения, сославшись на страх или неловкость.
Инес: При мысли, что ей придется одной бежать через весь город неизвестно куда, Инес опять вздрогнула. Нет-нет, ни за что! Даже в мирное время она не могла выйти за порог дома без сопровождения кого-либо из служанок постарше, а сейчас... Да мало ли что может прийти в голову какому-нибудь встречному турку при виде молодой девушки! Уж скорее бы Инес вернулась в дом с привидениями, чем двинулась дальше сама... - Нет, дон Томазо, простите... - неуверенно начала она. - Я не слишком хорошо знаю... Может быть, мне лучше остаться с доном... - Инес запнулась, потому что до сих пор не знала, как правильно величать "грека из свиты Императора". Мысль о том, что дон Томазо опять бросит их, тоже восторгов не вызывала. Один раз он уже вернулся живым, но стоит ли испытывать судьбу дважды? Но, с другой стороны, что еще делать? Раненый ведь вряд ли сможет дойти - нужна какая-то помощь... А с неба она не свалится, это уж точно!
Бальтазар Фракидис: Узкие извилистые переулки Галаты в этот час служили тайной тропой не только принцам. Высокий угрюмый мужчина, словно вывернувший прямо из стены, при виде разношерстной группы остановился, будто ударившись об угол каменной кладки. …Бальтазар по-прежнему не мог знать ни сна, ни покоя, пока не отомстит за оскорбление, нанесенное турками чести его господина, однако дом Михаила Варда перестал быть для ромея местом, куда он хотел вернуться. Незаметно и исподволь, как это водится за женщинами, прекрасная булочница изменила сурового воина. Но настанет ли когда-нибудь то время и тот миг, когда наемник сможет прислушаться к собственным желаниям, а не к неумолимому зову долга? Помедлив всего лишь долю мгновения, Бальтазар двинулся наперерез мужчинам, лицо одного из которых показалось ему знакомым. Видимо, лицо это настолько поразило наемника, что он не приметил хрупкую фигурку девушки. Приблизившись к Фоме достаточно, чтобы его путь уже не казался случайно избранной дорогой, ромей тихо произнес, почти не размыкая сухих потрескавшихся губ: - Господин не помнит меня?
Фома Палеолог: ... Инес ответила точно так, как если бы он сам шепнул ей на ушко слова отказа; не удержавшись, деспот с благодарностью сжал тонкую девичью ручку, которая в столь сложный момент оказала ему поддержку. Умом Фома понимал, что отказ Инес лишь ухудшает его собственное положение, но досада, испытываемая им от обрушившейся на плечи обузы, словно кипящий напиток, стремилась излиться на виновников происшествия. Неизвестно бы, на что бы он решился и как осуществил свое намерение младший сын покойной императрицы, но в этот момент в поле его зрения появился новый участник этой сцены: высокий мужчина с суровым лицом и видом опытного головореза. Впрочем, вид этот был довольно сильно подпорчен следами недавней перевязки - последствия раны, полученной, видимо, при осаде города. При нем не было оружия (или оно было спрятано), но один вид его обветренного лица, словно сведенного судорогой - как это бывает у тех, кто страдает от ран или от затаенных не отступающих дум - заставил Фому выпрямиться. - Нет,- ответил он, делая шаг, и преграждая путь незнакомцу. Пусть тот говорил на греческом, пусть явился перед ними в ясном свете дня, пусть в глазах его светилось та обреченность, которая появилась у каждого сына поверженного города за эти несколько дней позора,- с первых шагов впустить его в свою тайну было бы верхом беспечности. Кто узнал его, мог опознать и принца. - Что тебе нужно?
Бальтазар Фракидис: Неприветливая лаконичность морейского деспота - а то, что перед ним именно князь Ахеи, Бальтазар уже не сомневался - ничуть не обескуражила наемника. Он не льстил себе выдумкой, будто слуга, единожды представший перед высочайшим взором, способен запомниться багрянородному; обращение его служило подобием пробной вехи на топких болотах, условным знаком, который позволит признать «своего». - Кир видел меня всего однажды, подле моего господина, - отрывисто выговорил Бальтазар, смягчая грубый голос, как если бы обращался к женщине или ребенку. - Мой господин верно служил вашей семье, а я не менее верно - моему господину. Однако его нет здесь… - ромей замолк, столь продолжительная и связная речь, непривычная для воина, явно утомила его. Фракидис ни за что не сумел бы внятно растолковать, какая сила повелела ему приблизиться к поверженному властителю, презрев благородное правило западного рыцарства, гласящее: вассал моего вассала - не мой вассал! Преданность ли, взятая от хозяина, или собачья бесприютность и собачья же злоба, когда клыки скалятся в бессильной ярости, не имея горла, на котором можно сомкнуться, глаза мутнеют от ненависти, потеряв из виду врага, а уши только и ждут повелительного возгласа «убей!»
Инес: ... Инес, вздрагивающая при каждом шорохе, была уже в таком состоянии, что шарахнулась бы от выбежавшей из-за угла кошки - что же говорить о внезапно появившемся на их пути незнакомце! Едва завидев незнакомца, каталонка испуганно пискнула, и, еще прежде чем в голове успела мелькнуть какая-либо мысль, спряталась за спину дона Томазо. Рядом с ним девушка все-таки чувствовала себя как-то надежнее... Особенно Инес пугал взгляд подошедшего - угрюмый, будто наполненный злобой. Кому она была адресована? Новым ли хозяевам города? А может, и встреченному сейчас дону Томазо, с которым он был знаком ранее, как утверждает? Ведь что угодно могло дать ему повод для этого! У страха ведь, повторимся еще раз, глаза велики, и сердце каталонки опять бешено заколотилось. Затаив дыхание, она вслушивалась в разговор двух мужчин....
Фома Палеолог: Правду говорят: слабый надеется на сильного, а сильному надеяться не на кого. Встреть Фома этого странного, сдавленного, как пружина в тисках, человека один-на-один, он попытался бы избежать встречи, свернув с избранного пути. Имеющая вкус к борьбе, но не уличной драке натура князя Ахейского содрогалась от омерзения при одной мысли, что ему придется проиграть неровне,- а глядя на крепкие, похожие на клещи руки незнакомца, иной исход предположить было бы ошибкой. Но теперь за его спиной слышалось взволнованное дыхание существа, взгляд которого он ощущал всей кожей - и во взгляде этом была мольба и надежда. Он шагнул вперед, придав взгляду и голосу всю строгость, которая должна быть присуща сыну басилевса - и одновременно те горечь и сочувствие, что наполняли сейчас сердце каждого из сыновей поверженной империи. - Твой господин, кто он?- спросил деспот, отводя левую руку за спину ободряющим жестом; словно невзначай его запястье коснулось кинжала, прихваченного в доме графини взамен утерянного миланского.- Кто он? И почему ты оставит его в столь тяжелый миг?
Бальтазар Фракидис: Наемник заметно вздрогнул и стиснул челюсти, на темных скулах заиграли желваки, а меж насупленных бровей выступил бисер пота. Взгляд серо-стальных глаз выхватил тонкую девичью фигурку, ищущую защиту за спиной Фомы, и наполнился свинцовой тяжестью. Несмотря на различия в облике и крови каталонки и ромейки, Инес напомнила ему Анну, и неудивительно - взор, воспаленный отчаянием и муками совести, видел укоряющие черты госпожи в любом женском лике. - Потому что мой господин доверил охранять мне сокровище, которое берег больше собственной жизни, - ответил Бальтазар и, судорожно сглотнув, бесстрастно вымолвил, не ища ни оправданий, ни сочувствия, - но я подвел его. Кир Михаил Варда - вот его имя, и я не поверю, если господин скажет, что не помнит советника его брата.
Фома Палеолог: Светлые брови деспота слегка дрогнули. Уже второй раз за сутки он слышит имя Варда, и, кажется, теперь Небо послало ему если не участника, то очевидца событий, произошедших с дочерью кира Михаила. Судя по словам, произнесенными слугой с такой гордостью, как если бы он был послом императора перед иноземными государями, именно этот светлоглазый мужчина, более похожий на фракийского варвара, чем на благородного потомка архонтов, был телохранителем благородной девицы, судьба которой на некоторое время переплелась с жизненными путем князя ахейского. Фома почувствовал, как от подступившего холодка у него закололо кончики пальцев. Воистину, Господь еще не окончательно оставил Сам того не зная, этот человек мог стать сильным козырем в игре против султанского советника, который в недобрый для себя час прельстился красотою ромейской девицы. Деспот почувствовал, что у него засосало под ложечкой. Не этот ли человек, подобный демону, сегодня ворвался в дом каталонца, и не в его ли груди остался закаленный италийский клинок? - Твоя хозяйка, кира Анна, была похищена теми, кто с помощью дьявольских сил поверг этот город,- негромко, с легко читаемой скорбью в тоне вымолвил он, опуская глаза и этим смягчая то, что могло стать для верного слуги суровым обвинением. Но сейчас сын Мануила не нуждался в неистовой вспышке гнева, ни в безрассудном бешенстве; сейчас этот человек, попавшийся ему на узкой улочке, должен был послужить орудием Божьей воли. - Я боюсь даже предположить, какова участь, постигшая сестру Андрей Варда. Сердце мое скорбит по ней горше, чем по участи другой знатной девицы. Ты, верно, разыскиваешь ее?
Бальтазар Фракидис: Воздух со свистом вырвался сквозь сжатые зубы наемника, исторгнув из могучей грудной клетки стон ярости напополам с рычанием, словно Фома рукой в латной перчатке коснулся отверстой раны. Морейский деспот не сказал ничего, чего бы не знал или подозревал сам Бальтазар. Этого было мало. Фракидису было нужно больше, чтобы утишить боль, раздиравшее его грудь, подобно зубам диких зверей. - Если господин укажет, где она и с кем… - впился он взглядом в лицо Фомы, и спутники ахейского владыки перестали существовать для ромея. - Клянусь, моя жизнь и мой меч будут принадлежать вам, когда я отомщу за мою госпожу. Широкая ладонь наемника привычным движением потянулась к поясу, но вместо ножен меча встретила пустоту. Бальтазар слегка покраснел: кинжал, спрятанный за пазухой, не казался ему достойной заменой настоящему оружию. Так и он, слуга, покрытый позором предательства, невеликое приобретение, и обещание его брату базилевса не более чем дым, поскольку в случае успеха его, вероятно, ждала смерть. В случае же неудачи смерть ждала его наверняка.
Фома Палеолог: - Сегодня жизнь, битва - завтра. Фома никогда бы не подумал, что станет повторять эту арабскую поговорку греку, да еще в городе, захваченном последователями Пророка, но сейчас она показалась ему единственно уместным увещеванием, еще способным остановить отчаявшегося слугу Михаила Варда. Ну и избавить себя от обузы, столь неожиданно и некстати свалившейся на руки. Раненый принц - повод более для тревог и волнений, чем фигура в игре, которую судьба навязала дому Палеологов, причина и отчасти повод к той бойне, которую обрушил на беззащитный город султан из рода Османа. Эта мысль, возможно, была недостойна христианина, но вполне простительна человеку, не столь давно утратившему мать и брата. А, возможно, обоих братьев разом. - Твоя жизнь принадлежит Господу, а свой меч можешь приберечь для тех, кто заслужил познать вкус собственной крови. Сейчас мне нужна от тебя помощь для друга: он ранен, и мы должны как можно скорее доставить его... в безопасное место. Там я расскажу тебе все, что ты захочешь, и мы вместе найдем способ если не покарать врагов нашей веры, то хотя бы отомстить им за тех, кто пал жертвой их жестокости и похоти. Деспот обернулся, взглядом куда больше, чем жестом указывая на едва держащегося на ногах Асеня, который с трудом сохранял равновесие, удерживая мощную фигуру принца. Опознает ли новый спутник Орхана, волновало князя в этот момент меньше всего; куда больше его заботило, как можно быстрее добраться стремительно разрастающейся толпой до дома графини, не привлекая внимания турок. - Мы с вами пойдем вперед,- обратился он к Инес, стараясь говорить очень раздельно по-гречески, так чтобы все, чье мнение следовало знать, поняли его.- Если возникнет опасность... я отвлеку внимание на себя, а вы дадите знать нашим товарищам, что следует затаиться. До дома графини не так уж и много, но случается, что беда подстерегает там, где чаешь найти спасение. Вы поняли меня?- взгляд серо-голубых глаз, обретших твердость, слетавшую на Фому в самые решительные минуты жизни (к сожалению, недостаточно часто), обратился поочередно ко всем его спутникам: девушке, Иоанну и безымянному слуге кира Михаила.
Инес: Инес кивнула, все-таки решившись сделать несколько шагов в сторону - чтобы быть чуть подальше от незнакомца. Уж слишком странно он на нее посмотрел! Хотя, скорее, это всего лишь показалось испуганной девушке... А если этот человек действительно появился на их пути не со злыми намерениями? Вдруг он действительно сможет помочь им? Но, несмотря на это, проникаться мгновенной симпатией Инес не спешила... А вот упомянутое имя госпожи показалось каталонке смутно знакомым. Анна Варда... Инес слышала, что девушку, ночевавшую в комнате Пии, кто-то назвал Анной. Донья Ана - не та ли это, которую разыскивает сейчас незнакомец? Хотя, это могла быть вовсе и не она - мало ли в городе девушек с таким именем! Но одна из фраз, сказанных доном Томазо, особенно насторожила Инес. "Сердце мое скорбит по ней..." Девушке вспомнилось утро, сад дона Пере, и то, как грек оглядывался на дом... Тогда ей на какое-то время показалось, что он хочет вернутся обратно. Не донья ли Ана была этому причиной? Но бывшая служанка консула тут же одернула себя, и уже в который раз за это утро, попыталась отмахнуться от очередной мысли, которая пришлась не ко времени. Даже если и так, что ей в том, особенно сейчас? Сейчас ведь самое важное - это поскорей добраться до безопасного места! И дай Господь, чтобы улицы и дальше были такими же пустынными, как сейчас... - Как долго нам еще идти, господин? - обратилась она к дону Томазо.
Бальтазар Фракидис: Медленно поведя жилистой широкой шеей, как бык, отгоняющий жалящих его слепней, Бальтазар перевел взгляд на того из спутников князя, которого тот назвал другом, нуждающимся в помощи. Фома напрасно беспокоился, даже будь на Орхане все регалии оттоманского принца, а не потрепанная монашеская ряса, вся ненависть и вся ярость наемника устремлены были на одного-единственного турка, как налитые кровью глаза того же разъяренного быка видят лишь предмет своего раздражения. Не говоря ни слова, Бальтазар шагнул к Асеню и лже-монаху, как человек, недовольный задержкой, но понимающий, что препирательства сделают ее еще дольше, но не помогут достичь желаемого, и с легкостью подхватил бесчувственное тело. - Ведите, - кратко ответствовал он, в отличие от Инес равнодушный к длительности предстоящего перехода, и выразительно посмотрел на Фому, словно безмолвно говоря: «Помни - ты обещал! А уж я-то тем более не позабуду».
Фома Палеолог: - Соседний квартал,- ответил князь Ахеи, не в силах сдержать невольную дрожь при мысли, что кратчайший путь туда лежит мимо дворца подесты, ныне ставшего нынче хуже разбойничьего притона. Он бросил быстрый взгляд на принца, внутренне обращаясь к Богородице с мольбой, чтобы она позволила всем участникам этого перехода беспрепятственно достичь спасительной гавани... ... Сердце, отмечавшее каждый сделанный шаг глухим ударом, казалось, готово было разорваться от тревоги и волнения к тому моменту, когда за поворотом показался дом графини ди Барди. Помимо воли, Фома ускорил шаг, не обращая внимания, что обгоняет не только товарищей, ведших полубеспамятного принца, но и свою юную спутницу. Но сейчас им руководил уже не страх, а единственное желание: побыстрее отгородиться от пугающих, иллюзорных картин нового мира за крепкими стенами, которые, казалось, не изменились за прошедшие месяцы. Ощущение, что он видит один и тот же повторяющийся кошмар: дорога, солнце, пыль, красные, как кровь, кафтаны и белые шапки, при виде которых путешественники вжимались в стены - неужели теперь так будет всегда? Зачем он вернулся в обреченный город? Что надеется сохранить? Что ему за дело до чужого владения, до потерянного величия? Бежать, бежать отсюда, поскорее отплыть прочь на венецианском корабле и навеки забыть все, что произошло: смерть брата, непринятый венец, могилу собственной матери. Здесь и сейчас, стоя у чужого порога, князь понял, что ВИзантия навсегда потеряна для него. Подняв дверной молоток, он с силой опустил его условленное количество раз.
Лукреция: С того момента, как деспот Ахеи, оставил ее дом, графиня не находила себе места. То начинала молиться, то оборвав обращение к глухому и равнодушному к горю своих последователей богу, бросалась к окну, выходящему на улицу, чтобы убедиться, что та по-прежнему пуста. Раскаяния она не чувствовала – лишь запоздалое осознание, что подвергла кира Тома ненужному риску и понимание это свербело и ныло чувством неизбывной тревоги. Когда условный стук возвестил о возвращении брата павшего императора, латинянка истово перекрестилась, прижав на миг к губам крестик розария, с которым не расставалась с момента первой попытки молиться за минувший час. Когда старый слуга, сутулясь и кряхтя, пошел отворять гостю, Лукреция, обозвав старика болваном, прикрикнула, велев торопиться, и не вызнавать у стоящего за дверью имя и повод для визита. А когда тот открыл, не сдержала теплой, полной искренней радости улыбки - Тома был в полном порядке. За его спиной жалась тоненькая большеглазая девчонка. Вероятно, та самая служанка из дома каталонского консула, о которой упоминал Тома. Но вот других спутников деспота, Лукреция увидеть не ожидала. Удивление, читавшееся на ее лице сменилось пониманием, и мгновением спустя – принятием ситуации. Не отказывать же в гостеприимстве единоверцам в такой тяжелый день? Когда же взгляд графини остановился на лице османского принца, в нем явственно читалось раздумье и опасение. - Я тревожилась за вас, кир, - выдохнула она, шагнув навстречу деспоту, - в удачный час вы вернулись за своей спутницей, - в тоне спокойного голоса женщины звучала едва ощутимая ирония, - Мой дом – Ваш дом, господа, - добавила Лукреция кивком и улыбкой приветствуя мужчин, и одарила отдельным вниманием Орхана, на статной фигуре которого ладно сидела пропыленная и окровавленная монашеская ряса. - Я всегда верила, что господь благоволит к служителям своим, - пропела она медовым голосом, щуря свои глаза, и стараясь ничем более не выказывать эмоций, которые были сейчас противоречивы и сумбурны. Двое раненых, появившихся в доме, создавали определенные сложности, а учитывая положение одного из них, подвергали и хозяйку и всех домочадцев и гостей нешуточному риску, узнай османы о местоположении принца. Но упреки князю Ахеи следовало оставить на потом , и выслушать, что тот скажет и как пожелает (или не пожелает объяснить пристусвие своих спутников.
Фома Палеолог: Помянутый князь был утомлен достаточно, чтоб сделать вид, что пропустил мимо ушей источающий ядовитые испарения мед голоса мадонны Лукреции, но недостаточно еще слался перед манившей его безопасностью ее дома, чтобы ослепнуть и оглохнуть на самом деле. Как ни сильны были чары графини, им не под силу было затмить в его глазах видение чужеземных солдат и заглушить знакомую, но ставшую внезапно подобной сотне бичей иную речь. Словно провидец, взгляд которого устремлен через столетия, минуя время и многие множества стадий*, он в этот миг, казалось, мог различить белые и красные флаги над римскими мостами и акведуками Каритены и сотни костров, разгоняющих туман, осенним утром поднимающийся от Алфея**. Сейчас мысль о том, что все ушло и никогда не вернется, овладела деспотом куда сильнее, чем утром, когда он впервые переступил этот порог; отчаяние, охватившее его во время этого пути, было, возможно, не столь внешне заметным, но более глубоким. Даже удар, что не достиг сердца наглого янычара в комнате, где он навеки расстался с матерью, теперь казался дурным знамением того, что остаткам греков не сломить надвигающуюся лавину турецкого рабства. Поэтому ответ его графине был куда более мрачным и рассеянным, чем позволительно было ожидать от спасенного ее добротой и щедростью грека: - Я также всегда был уверен, что ваши молитвы служат императорской семье и ее друзьям к благу, мадонна. Но я не посмею занимать ваше внимание и злойпотреблять вашим гостеприимством долее, чем позволительно воспитанному человеку. Разве что попрошу вас позаботиться о раненом. Кому как не женщине знать, сколько стоит человеческая жизнь, особенно в глазах родственника,- взгляд, ставший неожиданно твердым, ярко блеснул на латинянку, отражая прилив душевных сил, которые иногда случались с этим жителем Аркадии, навеявшей римскому автору знаменитые "Буколики". - И посему, если позволите, я оставлю на ваше попечение эту девицу и... моего друга, чтоб не обременять вас заботами о двух здоровых мужчинах. Позвольте нам покинуть вас?- поклонившись с запоздавшей любезностью, деспот сделал движение, повелевающее Бальтазару сопровождать себя. О том, что тот никак не мог претендовать на присвоенное ему звание здорового, сын и брат императора в своем эгоизме предпочел позабыть. В конце концов, этот человек сам горел желанием поскорее разделаться с оскорбителем своего господина - и разве помочь ему в этом благом деле не было богоугодным и праведным поступком? *греческая мера длины ** Каритена - формальная столица принадлежавшей Фоме части Морейского деспотата, стоящая на реке Алфей. Фома предпочитал ей стоящий на побережье город Патры.
Бальтазар Фракидис: Едва ли Бальтазару пристало выказывать удивление, в генуэзском квартале попав в дом латинян. Единственное, что на миг раскололо броню его фанатичной решимости - обстоятельство, что ахейский князь искал защиты и приюта у женщины, женщины еще молодой и красивой. Ромей устремил на Лукрецию взгляд острый, как лезвие его оставленного меча, и с медвежьей учтивостью наклонил бычью шею со вздувшимися от отягощавшего его груза жилами. Наемник не знал, ни кто эта женщина, ни кто она брату императора, но ни тени сомнения не возникло у него в верности сделанного князем выбора. Точнее, ромею уже нечем было рисковать, чтобы он испытывал хоть тень страха, вступая под незнакомый ему кров. Без колебаний и трепета Бальтазар последовал бы за своим провожатым даже в ставку султана, пообещай Фома в конце пути голову врага. Убедившись, что на краткое время второй спутник удержит раненого монаха, пока на помощь не подоспеют слуги дома, Фракидис, повинуясь жесту Фомы, шагнул к деспоту с алчной готовностью, с какой пес тянется к мозговой кости.
Инес: Неужели беглецы наконец-то достигли безопасного места? Инес, достаточно натерпевшейся страху в это утро, было сложно в это поверить. "Господи, Боже наш, спасибо тебе..." - беззвучно шептала девушка, благодаря Творца за то, что уберег ее и ее спутников, хранил в дороге от врагов, которые могли бы их увидеть... Но от дона Томазо все-таки отходить не хотелось - за его спиной Инес по-прежнему чувствовала себя более защищенной... А вот хозяйка дома оказалась совсем не такой, как представляла себе каталонка. Почему-то она думала, что графиня должна быть почтенного возраста, но навстречу им вышла совсем молодая женщина. Красивая... И хоть она довольно любезно поприветствовала гостей, все равно она показалась служанке консула какой-то холодноватой... Впрочем, это вполне объяснимо - в такое опасное время кто будет принимать у себя незнакомцев со спокойной душой? Ведь нельзя быть уверенными ни в чем и ни в ком! Инес попробовала взять себя в руки и слегка поклонилась графине, пытаясь также сделать реверанс, который вышел немного неуклюжим. Но реплика дона Томазо заставила девушку вздрогнуть в который раз за это утро. Неужто он правда собирается оставить ее здесь и уйти? Уйти, когда в городе хозяйничают турки - а если он попадет к ним в руки, что же тогда будет? - Вы хотите совсем покинуть нас, господин? - шепотом спросила она. - Не остаетесь здесь? Но ведь там, в городе...
полная версия страницы