Форум » Город » "Кто вы, ханум, чей лик сокрыт, как тайна?" - 31 мая, Галата, два часа дня » Ответить
"Кто вы, ханум, чей лик сокрыт, как тайна?" - 31 мая, Галата, два часа дня
Озгур: Место: дворец подесты, 3-й этаж
Ответов - 62, стр:
1 2 3 4 All
Зоя: Выражаясь возвышенно, бедная Чалыкушу, птичка из монастырского сада, все никак не могла свить себе гнездышко: едва она успевала примостить крест-накрест соломинку да веточку, как враждебные вихри вмиг расшвыривали их в разные стороны. Возможно, Анна Нотарас могла описать свои злоключения в подобном духе, но никак не дочь Анфима Рваная Рожа, которую сейчас беспокоили иные вопросы. Прежде всего, следует ли понимать, что обратный путь к постели паши Махмуда и сундуку с нарядами из дворца отныне навеки ей заказан? Не постигнет ли ромейку та мрачная участь, какую она пророчила Эве? И, наконец, куда теперь деваться, когда они снова пришли вернулись, откуда пришли? - Если бы ты потрудился позвать евнуха, мы бы не попали в беду! - обличающе ткнула она пальцем в своего недавнего спасителя, и не подумав выразить ему свою признательность. Сейчас, когда ее от похотливого турка отделяла резная дверь, Зоя была совершенно уверена в том, что юноша, вступаясь за нее, всего лишь искупал свою вину за то, что она вообще повстречалась с этим раззолоченным павлином.
Озгур: Не будь чувства Озгура столь смущены, а мысли столь заняты странным свиданием и его почти пугающим героем, он не преминул бы осадить самозваную киру Анну, напомнив ей ее настоящее место - к которому, как он подозревал, она вознеслась лишь немногим ранее, чем к своему новому, ложному имени. Сейчас, когда рядом не было священника, чтоб осудить ее за святотатство - ведь всякая власть от Бога и только Богу дает отчет - ни стражника, чтобы препроводить ее в темницу... да что греха таить, темницы, которые бы охранялись иной стражей, чем равнодушными ко всему янычарами Заганос-паши, тоже не наблюдалось. А под их власть Озгур не пожелал бы попасть и злейшему врагу. Искоса взглянув на баше, который возвышался на своем месте, бесстрастностью по-прежнему споря с мраморной статуей, он вновь вперил взор в дверь, к которой, как ключ - к шее скупца, был прикован взор его спутницы. - Ты разряжена как hudhud*, но разве что болтлива как он,- огрызнулся юноша, гневно выдыхая воздух из коротких, по-птичьи вырезанных ноздрей. Справедливости ради надо сказать, что в пестрой птичке, по преданию, носящей на голове то корону, то шапочку иноверца (в зависимости от настроений автора), было и еще одно сходство с его новой знакомой: бойкость и бесстрашие, которые казались шехзаде почти невероятным и к которым он втайне ощущал сильную зависть. Именно эти качества, смущение коих дерзкий, но не привыкший бороться за свою жизнь наследник Орхана чувствовал сейчас как никогда, побуждали его теперь не упускать из виду "походную жену" Махмуд-паши. В конце концов, именно ее острый язычок вытащил его из одной темницы, и, если попустит Аллах, освободит и из другой. Была еще одна вещь, в которой принц не желал себе сознаться, но тем не менее остро томившая его душу: любопытство и страстное желание узнать, кем же был их нарядный и дерзкий противник. Властность, читавшаяся в каждом его движении, и привычка потакать собственным капризам, яснее длинных родословных дерев и золоченых, красных султанских печатей говорила о высоком положении при дворе. Не то чтобы Озгура терзало какое-то подозрение - но он ощущал, что, не поняв этой тайны, может упустить важное звено в цепочке происходящих событий. Но это потом. Сейчас ему нужно было удержать "Анну Нотар" рядом с собой. - Неужели ты думаешь, он будет вечно торчать в этой комнате? Рано или поздно он выйдет отсюда - и тогда ты получишь свой несравненный сундук. Поверь, рано или поздно он выйдет. А мы.. давай пока подождем. Сказав это, он сделал несколько шагов, удаляясь от невозмутимого янычара, и от двери, за которой таились сейчас обе их цели. * hudhud - удод, птица, имеющая в арабской и суфистской исламской поэзии двойственное значение. С одной стороны, она - постоянный спутник Сулеймана, воспринявший его мудрость; с другой - символ болтливости. Кроме того, в арабском языке она ассоциируется со словом yahud, обозначающим иудейское население Малой азии.
Зоя: - Хуху-кто? - движение, которым Зоя склонила голову набок, недоверчиво косясь на "братца", было совершенно птичьим. Вздумай она заругаться на родном языке, турку тоже открылось много новых и благозвучных слов, однако же таков удел побежденных - перенимать от победителей их нравы, и для ромейки было куда полезнее учиться, нежели научать. Тем более, турок был совершенно прав в том смысле, что следует подождать, пока комната снова не опустеет - вдвойне разумно, учитывая, что торопиться некуда. - Надеюсь, он там не будет сидеть так долго, будто корзину зеленых яблок запил кувшином молока, - ворчливо заметила она, послушно отступая за своим спутником подальше от янычара, столь странно охраняющего входы и вовсе не стерегущего выходы. - Мне еще нужно приготовиться для пира.
Озгур: Казалось, шезаде смотрел в мистическую чашу Джамшуда, которая, как известно, отражает и будущее и прошлое: последние слова спорщиков едва успели истаять в воздухе, как на ступенях лестницы появился невысокий и статный юноша того возраста, который поэты называют "первым пушком персика"; роскошные, хотя и менее нарядные одеяния его также говорили о высоком положении при дворе, а явная поспешность, с которой он поднимался, выдавала какие-то важные и спешные вести. Озгур без тени сомнения предположил, что ими новый красавец, более похожий на переодетую девушку, чем на будущего отважного воина или султанского советника, жаждет поделиться со своим товарищем. И не ошибся. Приоткрыв дверь покоя, не так давно оставленного беглецами, он проскользнул внутрь, даже не потрудившись затворить ее за своей спиной; как видно, уверенность посланца в своей безопасности была абсолютной. К несчастью для любителей тех странных, противных христианским заповедям видов любви, что были распространены между юношами ислама в то грубое, но одновременно возвышенное и прекрасное время, и которых не чурались, ни до ни после, самые великие умы Европы, дверь эта располагалась как раз так, чтоб помешать шехзаде и его спутнице стать свидетелями тех странных и недвусмысленных ласк, которым могли предаться два молодых царедворца - хотя Озгур, возможно, не увидел бы в них ничего нового, а его спутнице и подавно, не впервой было встретиться с тем, что происходило с одинаковой частотой на вершине жизни и у самого ее подножья. Баше же, по прежнему равнодушный, ни звуком, ни голосом не выдал своего интереса или отвращения к происходящему. Впрочем, каковы бы ни были - если были - эти богопротивные ласки, они не продолжились слишком долго: сердце принца не отсчитало еще и двух десятков ударов, а безымянный собеседник вновь появился в тусклом свете ламп, и, не оглядываясь, устремился прямо к лестнице: видимо, вести, что принес его друг, весьма его заинтересовали. Второй юноша с такой же быстротой последовал за ним. Два белых тюрбана из лучшего шелка еще не успели окончательно исчезнуть из виду, как рука шехзаде повелительно опустилась на плечо его спутницы. - Слушай меня, ты, походная жена Махмуд-паши. Я спас тебя и твою честь в глазах твоего господина - а, значит, и его честь, если ты способна понять, о чем я говорю. Поэтому теперь, если не хочешь, чтоб он узнал о случившемся, ступай и выведай все, о чем говорят эти двое, и что они намереваются делать. Я буду ждать тебя... здесь, или же наверху, у этой... бледнолицей девицы,- Озгур усмехнулся, вспомнив растерянность доньи Эвы и начиная понимать, что было ее причиной. - Если ты все сделаешь и расскажешь мне, клянусь бородой Пророка, я забуду все, что видел в той комнате. Если нет - Аллах свидетель, Махмуд-паша узнает, что этот разряженный... не-мужчина лапал тебя при всем честном народе. Ты поняла меня? Кроме того, не забудь, что он сам может пробраться в постель Махмуд-паши, и поверь, услуги таких красавцев многим мужчинам куда больше по вкусу, чем ласки полсотни дев.
Зоя: Первым порывом Зои был немедленный и громкий протест против такого произвола со стороны непонятно кого, однако одно простое соображение заставило ее изменить свои намерения. Возможно, ей удастся переубедить Махмуда-пашу в том, что ее лапали против всякой воли и желания, более того, можно было обвинить дерзкого юнца в клевете, пояснив, что он ярится как раз оттого, что ему-то не удалось посягнуть на прелести чужой женщины... Затруднение было в том, чтобы заставить пашу выслушать весь этот лепет. Зоя очень хорошо знала - как только публика начинает скучать, пропало дело. Вряд ли вельможа, торопящийся на пир к султану, будет тратить время, чтобы выяснять, кто там кого и за что хватал, а значит, сделает виноватым того, кто окажется ближе. Угрозу насчет того, что один из этих павлинов может потеснить ее на ложе Махмуда-паши, его наложница всерьез не приняла. Пыл турка служил доказательством того, что ему пока не нужно изобретать какие-то особые приемы или предаваться чудачествам, чтобы возбудить угасший интерес к обычным плотским забавам. - Ладно, - буркнула она, поводя плечом, - так и быть... Стой здесь. Решительно одернув покрывало, Зоя устремилась вслед за турками, надеясь, что янычар на сей раз в упор не заметит настырную девицу, промаршировавшую у него под носом.
1453: Однако, ни смелости ромейки, ни грациозной прелести ее тела, укрытого за покрывалами недостаточно, чтоб их можно было спутать с формами почтенной матроны или худощавого подростка, вздумавшего переодеться в девицу, ни даже недавняя ее близость к незнакомцу, положение которого должно было внушить баше уважение к тем, кого он подарил своим высоким вниманием, никак не отразились на успехе ее начинания. Стоило дочери Анфима Рваная Рожа приблизиться к ведущим вниз ступеням и пересечь некую невидимую черту, высокая фигура в красном кафтане возникла перед ней, подобно тем призракам, что, по преданиям, встают на пути тех, кто желает святотатственно нарушить покой мертвых или проникнуть в тайны богов. Движение это было настолько лаконичным и спокойным, как если бы совершил его не человек, а спрятанный внутри деревянной куклы таинственный механизм.
Зоя: Памятуя о том, что сейчас (в который раз за эти дни!) решается ее дальнейшая судьба, Зоя быстро шагнула вправо, намереваясь проскользнуть между янычаром и дверным косяком, однако баши так же невозмутимо отступил ей навстречу, снова преграждая путь. Шаг влево, больше уже похожий на прыжок, тоже никак не изменил положения дел - перед носом бывшей циркачки по-прежнему крепостной стеной возвышалась фигура турка. Зоя снова шарахнулась вправо - и снова безрезультатно. Это уже напоминало детскую игру, но стоило ей заглянуть в суровую усатую физиономию, на которой не было и тени улыбки, как у ромейки пропала всякая охота продолжать попытки. Досадливо топнув ногой, она возвратилась к своему спутнику: - Ты видел? - требовательно спросила Зоя. - Не могла же я через него перепрыгнуть! По правде, она вполне могла бы проделать этот трюк, но только на открытом пространстве и при посторонней помощи, однако юноше вовсе не обязательно было знать об этом.
Озгур: Кривляния и гримасы девицы, пытавшейся проскользнуть мимо бесстрастного воина, как некогда Одиссей - мимо кровожадной и многоголовой Скиллы. Правда, в отличие от греческого чудовища, обманутого хитроумным потомком Автолика, баше, двигаясь, не производил ни единого звука, кроме разве что шороха одежд да едва слышного бряцания тяжелой, оправленной в серебро сабли. Но и само это безмолвие было настолько тяжело, что способно было прибить к земле самую сильную, самую молодую решимость. Одним словом, шехзаде предпочел согласиться с мнимой Анной Нотар, про себя, однако, подумав, что при такой прыти ей бы скорей удалось проскочить не мимо и над янычаром, а оказавшись под ним. Вслух он, разумеется, этого не произнес. Но мысль о некоторой вольности нравов, которую уже проявила гречанка, и которой он стал невольным если не свидетелем, то слушателем, натолкнула беглого принца на другое соображение: оброненные разряженным франтом слова о предстоящем торжестве в честь покорения города и горячая убежденность Зойки в протекции, которую ей сумеет оказать паша Махмуд, неожиданно сложились в его голове в план, который мог помочь если не обретению им свободы, то утолению его ненависти. - Пойдем наверх,- повелительно произнес он, сверля баше черными, как у кошки, глазами, в которых начали разгораться искорки мрачного торжества.
Зоя: Как и ее малопочтенная матушка, за высокую нравственность прозванная Вертихвосткой, Зоя не разделяла убеждения, что мужчина всегда велит подпрыгивать, а женщина лишь спрашивает, насколько высоко. Особенно если у этого мужчины еще толком борода не пробилась, а сам он ходит в прислугах у черного евнуха. Однако возражение замерло на устах строптивицы, стоило ей еще раз взглянуть на янычара, несокрушимого, как Константинова колонна. - Я на тебя полагаюсь, - царственно промолвила она, едва удержавшись от того, чтобы похлопать стража по руке, сжимающей рукоять сабли. - Помни, если хоть нитка пропадет - будешь отвечать перед пашой Махмудом! Бес злоязычия подсказывал Зое продолжение: ни один наряд из сундука все равно не подходил к знатным усищам янычара, не стоило турку и пробовать... Однако усилием воли она все-таки сдержалась и, чуть не лопаясь от собственной важности, поплыла вверх по лестнице, не дожидаясь своего спутника. Пусть знает свое место - позади на полшага.
Озгур: ... Пока ноги принца преодолевали крутые ступени лестницы, уводившей их со спутницей все выше и выше, в голове его роился целый сонм пока еще смутных догадок, которыми он, однако, не стремился поделиться с новоявленной дочерью Мега-дуки. Танец перед султаном, пир, одеяние, с таким упрямством разыскиваемое незнакомкой, настоящее имя которой ему так и осталось неизвестно, ненависть к убийце брата, человеку, разрушившему его родной город - все это клокотало и переливалось, как ингредиенты в котлах многочисленных алхимиков Константинополя - тех, кто варил золото, отыскивал философские камни, изобретал эликсиры молодости, панацеи, прорицал будущее и стремился раскрыть тайны прошлого... Озгур сам еще не знал, что за зелье вскипит в его душе, но уже начинал смутно чувствовать его вкус. Еще год тому он показался бы старшему сыну Орхана отвратителен. Но сейчас он по капле готов был смаковать каждую каплю едва начинавшего зреть, как хмельное вино, мрачного замысла, и никакая приправа, будь то обман, предательство или ложь, не показалась бы ему отвратительной. Полный готовности и решимости неизвестно к чему, он поднялся обратно, на третий этаж, и остановился перед дверями той комнаты, откуда начал свой путь за мифическим сундуком незнакомки. Девушки?
Зоя: - Ну, что ты встал, как вкопанный? - оглянулась на него Зоя, уверенно прошествовав мимо спальни, занятой латинской девицей. Подобно любому победителю, она не желала совершать отступление тем же путем, где сосем недавно прошла с триумфом. Снова появиться в комнате Эвы значило бы признать, что слово киры Зои пока что не так уж много здесь значит, а тщеславие бывшей циркачки и без того было уязвлено тем, как обращались с ней турки. Хвала Аллаху, здесь было достаточно пустых комнат, и это избавляло ее от необходимости снова встречаться с латинянкой. - Мы не идем туда, - для пущей убедительности Зоя помахала обеими руками от себя, будто отгоняла рой назойливых мух. - Не будем мешать ей ожидать пашу Заганоса. Может, она учится плясать?
Озгур: Язвительность ромейки позабавила бы Озгура, когда бы в его планы не входило что-то прямо противоположное. Девические споры одинаковы и в лачуге бедняка, различаются лишь поводы и слова, которыми распаленные красавицы осыпают друг друга, желая побольней уязвить нежелательную соперницу. Родись его нынешняя спутница в том же доме, что каталонка, они попрекали бы друг друга недостаточной набожностью и - случись - знатностью женихов; появись они обе на свет в хареме принца Орхана, поводом к вечным раздорам стали бы яркие ленты и жемчужные нити. Что могло ждать наложницу Заганос-паши, какими талантами и способностями должна была эта несчастная услаждать пресыщенный нрав своего господина - оставалось только гадать. Но принц менее всего намеревался давать донье Эве совет о том, чем и как следовало изумлять мусульманских вельмож, между походами нежившимися в объятиях девиц всех цветов и вероисповеданий, по ту сторону Босфора и по эту его сторону. Совсем напротив, в уме юноши разгоралась мысль, более жестокая по отношению к обеим девицам, чем приказ предать их немедленной смерти. Но для этого нужно было хотя бы ненадолго увидеть дочь каталонского консула. - Ты права,- кивнул он, сделав вид, что вполне разделяет мысли и пожелания ромейки.- Если она увидит тебя без новых подарков Махмуд-паши, не сопровождаемую свитой из многочисленных слуг, обезьянок и попугаев, она решит, что Махмуд-паша разлюбил тебя. Если ты пройдешь мимо, она, конечно же, может решить, что ты попросту испугалась попасться ей на глаза - ведь Заганос-паша мог прислать ей роскошные наряды и украшения, доставшиеся ему по праву завоевателя города. Но зачем тебе смотреть на них, и видеть ее торжество? Пройдем мимо, и не будем и думать о том, что в эту минуту она, вероятно, облачается при помощи слуг и рабов в лучшие шелка и бархат.
Эва Пере и Кабрера: За дверью, конечно же, не было ни роскошных нарядов и украшений, ни слуг и рабов, и уж точно каталонка не разучивала танцев, ожидая Заганос-пашу. Его она желала бы вообще больше в жизни не видеть. По сути ничего не изменилось. Разве, что Эва не мерила комнату шагами, обуреваемая гневом и страхом. Сейчас она стояла на коленях, положив локти на кровать и скрестив пальцы, молилась. Молилась о погибших, молилась о живущих, молилась о том, чтобы Господь наставил ее и указал ей путь, а главное благодарила его. Хотя поначалу слова благодарности казались неискренними, так как ей хотелось винить. И все же с младенчества учили, что Господь посылает испытания каждому по его силам, а значить она выдержит это испытание и винить должна не Бога, а того, кто одним желанием приговорил к смерти столько людей. Молитва была полезна тем, что приносила в душу полную смятения покой и позволяла мыслить более рассудительно, что являлось истинным благом для каталонки с ее порою даже чрезмерно горячим нравом. Весь тот гнев, что был с утра, подобно прибою, накатившему на берег, сейчас, казалось, испарился, хотя на самом деле преобразился в холодное желание возмездия. Но душа и сердце стали спокойнее. Правда, как долго Эва сможет оставаться в таком спокойном состоянии, не взялся бы ответить и сам Господь. -…Поведай мне, Господи, все повеления Твои, я же обещаю исполнять их и с любовью приму все, что мне будет послано Тобою…. За дверями тем временем послышались шаги и голос, смысл слов же не достигал разума каталонки, так как всеми помыслами сейчас она была отдана истинному Повелителю всего сущего. Однако голос ромейки, ее интонации трудно было не узнать, но Эва продолжила, потому как прерывать молитву святотатство, прощаемое разве что вторжение врага даже не в комнату, а в мысли - ..Одного только прошу у Тебя: научи меня всегда творить волю Твою. Аминь. Эва осенила себя крестным знаменем: - Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь. Она поднялась на ноги. Признаться, разумнее, наверное, было остаться в комнате в надежде, что ромейка пройдет мимо, но любопытство, которое свойственно многим, кому-то больше, кому-то меньше, возобладало над каталонкой. Она бесшумно подошла к двери, из-за которой доносился уже мужской голос, только вот поклясться, что он принадлежал принцу Озгуру, каталонка бы не решилась. Если бы сейчас кто-то наблюдал за Эвой, то искренне рассмеялась, так как она напоминала маленькую девчушку, которая с нескрываемым любопытством подкрадывается к двери и прислоняется ушком. Поведение, которое не пристало шестнадцатилетней доньи. Но ведь никто не видел. За закрытыми дверями наедине с собою, условностей становится меньше. К тому же любопытства у каталонки было хоть отбавляй. По мере приближения к двери слова становились все отчетливее. Можно было расслышать: Заганос-паша, роскошные наряды. А вот последнюю фразу Эва услышала уже отчетливо, когда приложила ухо к двери. Всего секунда колебаний и в следующее мгновение она открыла дверь. А по ту сторону в коридоре обнаружила Чалыкушу и принца Озгура, который, похоже, все также притворялся слугой. А может быть уже нет? Но Эва выбрала тактику из соображений, что все осталось по-прежнему - Ах, это вы, - каталонка изобразила некое подобие разочарования. – А я-то думала, что это нерасторопные слуги и рабы наконец-то принесли шелка и бархат по велению Заганос-паши. - Зачем она это сказала, не ответила бы Эва и сама, но причиной было простое неосознанное желание поставить ромейку если не на место, то хотя бы уязвить ее. На секунду Эва словно о чем-то задумалась, а после встрепенулась. – Простите мою невежливость. Вы верно ко мне по какому-то делу? – Жестом пригласила войти, отходя от двери.
Озгур: В первый момент у принца мелькнуло подозрение, что несчастная каталонка лишилась рассудка и принимает их за кого-то из своей домашней прислуги. Аллах свидетель, ей было от чего: в одночасье лишиться свободы и семьи - ведь невозможно было представить, что она очутилась в плену у турок по воле отца - стать рабыней в доме человека, который, подобно пустынному ветру, носился из края в край, сея лишь смерть и разрушение... В самом деле, от этого легко было утратить и дух, и веру, и разум. Но когда донья Эва с читаемым в голосе ядом упомянула ага янычар, он убедился, что дочь Каталонии по крайней мере осознает место и время, в которое ее забросила злодейка-судьба. И говорила она ровно то, что он ожидал и что могло послужить подтверждением его слов. Озгуру очень хотелось послушать, что скажет на это тщеславное заявление новоявленная Анна Нотар, но шехзаде уже успел по достоинству оценить острый язычок ромейской девицы те разрушения, которые тот мог причинить его плану. Поэтому он поклонился, как это было положено слуге при встрече с высокорожденной особой и проговорил, подражая напыщенной интонации кара-кулага: - Госпожа походная супруга второго визиря светлейшего султана Мехмеда оказывает тебе честь своим посещением. Советую тебе,- черные, круглые кошачьи глаза ярко блеснули на донью Эву, тая в себе почти уловимый приказ,- со вниманием и смирением выслушать ее и принять все предложения, которые она соблаговолит тебе сделать.
Эва Пере и Кабрера: При первых же словах принца, который все так же изображал слугу, глаза Эвы на мгновение чуть сощурились. Однако это была мимолетная слабость. Почти сразу ее лицо приняло то выражение, с которым она выслушивала речи уважаемых и почтенных представителей благородного общества, жаловавшихся на все и вся и обсуждавших вся и всех, например, о том, что молодежь нынче не та, что в былые времена все иначе было, о нравах. Одним словом, каталонка надела маску покорности, заинтересованности и почтения, лишь уповая, что ее собеседники не обладают достаточным опытом и талантом, чтобы прочитать истинные мысли и чувства на дне черных глаз - Я с почтением, вниманием и смирением готова выслушать все, что скажет уважаемая походная супруга второго визиря, - имя же заклятого врага не сорвалось с уст, хотя бы от того, чтобы не было слышно ненависти в голосе. Как и не сказала Эва того, что примет все, что предложит ей ромейка. И пусть не знала та, которую называли походной женою, но озвученное согласие выслушать и якобы молчаливое согласие принять предложения, были даны отнюдь не из-за уважения и покорности перед ней, а лишь являлись выражением почтения к человеку, который произносил речь, и в чьих глазах мелькнуло что-то похожее если не на приказ, то на требование подчиниться тому, кто по происхождению стоит выше, хотя и надел маску слуги. – Прошу, располагайтесь, окажите любезность, - обратилась к Чалыкушу Эва, принимая правила игры, в которую изо дня в день играют те, кому довелось родиться в благородных семьях, либо приблизиться к ним на приемах, в кругу знакомых, практически в каждое мгновение своей жизни, пряча за масками ядовитые мысли и порою далеко неблагородные желания. Хотя бы до тех пор, чтобы удовлетворить свое любопытство и не разобраться во всей этой странной ситуации.
Зоя: Кажется, спутник Зои задался целью окончательно сбить ее с толку, бросившись из крайности в крайность - от намерения запугать к попытке подлизаться. Надо сказать, последнее ему почти удалось, потому что тон его был таким возвышенно-торжественным, что сперва Зоя едва не завертела головой, чтобы увидеть даму, о появлении которой возвещал турок, а потом так долго надувала щеки, придумывая, что бы такого сказать Эве, что в конечном итоге просто горделиво прошествовала к прикроватной скамье. Никаких новых предметов обстановки в комнате не наблюдалось, из чего можно было заключить, что латинянка пока что не осыпана милостями визиря и, скорее всего, пока даже не была удостоена встречи с ним. Даже если бы постель не выглядела заправленной все так же аккуратно, спокойствие Эвы говорило о том, что никто не посягнул на ее бесценное девство. - Нынче вечером будет пир, - надменно проговорила Зоя, на ходу придумывая, что сказать дальше. Когда в детских забавах, бывало, нужно было придумать для проигравшего задание, ей всегда с трудом удавалось изобрести для жертвы нечто достаточно неприятное и в то же время безобидное - чтобы после окончания игры не получить по шее. - Мне поручено приготовить тебя к празднику, - это было самым естественным завершением фразы, а заодно оставляло пространство для воображения. Эва вольна была выяснять как угодно, кто и отчего назначил ей в помощницы Зою.
Эва Пере и Кабрера: Пока ромейка горделиво прошествовала в комнату, каталонка гадала, с чем же та все-таки к ней пожаловала? И, конечно, меньше всего ожидала, что ее известят о пире. «Пир, так пир. А мне то какое дело?» отчетливо читалось на лице Эвы. Лишь горькая усмешка затерялась в уголках губ. Конечно, победителям слух будут услаждать торжественные речи, заливной смех и звуки музыки, а проигравшим остается лишь тишина, нарушаемая рыданиями и стенаниями. Хотя уже через мгновение, в глазах блеснул огонек, который бы знающие хорошо Эву люди описали, как то, что эта донья опять что-то затевает. Причиной послужила мысль о том, что возможно во время пира ей удастся сбежать. Не знала каталонка как у османов, но даже охрана на пирах порою тайно предается веселью и становится менее осмотрительной, а что уж говорить о тех, кто опьянен победой бывает сильнее любого хмельного напитка. «Может быть, это и есть знак, та возможность, чтобы обрести свободу?» - звучала в голове мысль, пока Эва подошла к столу и устремила на Чалыкушу взгляд, слушая вторую часть новостей. Признаться, после такого торжественного представления, Эва скорее бы ожидала, что это ей придется прислуживать походной жене второго визиря и помочь ей приготовиться к пиру, чем то, что Чалыкушу будет готовить пленницу к празднику. - Какое дело пленникам до праздников победителей? – Произнесла Эва с выражением задумчивости на лице. В голове крутились тысячи язвительных комментариев, но каталонка разумно решила придержать язычок. – Могу ли узнать чье это поручение? – То, что ее собираются привести на пир, потому как добровольно она бы туда не пошла, Эву настораживало. Не грозит ли ей стать очередной потехой победителей над побежденной? - Потому как если оно исходит не от того, чьей пленницей я являюсь, то боюсь, сие может навлечь гнев на Вашу голову, уважаемая походная жена. Чего, конечно же, я всем сердцем не желаю, учитывая ту милость и доброту, с какой вы отозвались помочь мне с приготовлениями, вместо того, чтобы самой облачаться в лучшие одеяния и украшения перед праздником, - лилейные речи и выражение крайней искренности. Что это было? Лишь очередная игра или действительно искренность? Может быть на самом деле, если бы ей представилась возможность, то Эва бы с удовольствием понаблюдала, как гнев будет обрушиваться на зазнавшуюся ромейку или все же не настолько было отравлено ее сердце, чтобы желать зла этой заблудшей овечки с языком змеи?
Зоя: - А какое отношение к пиру имеет хорошо прожаренный барашек? - поерзав на скамье, ромейка в итоге уселась на манер, подсмотренный у своего господина, сложив ноги замысловатым кренделем. За всю жизнь бывшая циркачка лишь несколько раз вкушала мясную пищу, и могла лишь воображать себе яства, какие будут подаваться султану и его советникам. Сравнение с едой, хоть и весьма уместное, было совершенно напрасным, поскольку напомнило Зое о том, что не худо было бы подкрепиться чем-нибудь более существенным, чем остатки от легкого завтрака паши Махмуда. Эва была совершенно права, не торопясь подчиняться исходящему невесть от кого приказу, Зоя и сама бы поступила так на ее месте, однако сейчас это ставило ромейку в крайне неловкое положение. Выход напрашивался сам собой - кто виноват в том, что она вновь оказалась в обществе Эвы, тот пусть и расхлебывает. - Ты мне не веришь, - с мировой скорбью в голосе промолвила Зоя, - тогда пусть этот слуга назовет тебе человека, который может здесь приказывать и мне, и тебе, и ему.
Озгур: Озгур не смог сдержать усмешки, когда девицы, честь и жизнь которых находились в руках самых подлых и вероломных людей, с лент и нарядов перешли на похвальбу зловещей мощью тех, кто менее чем через час мог лишить их и того и другого. И пусть одна из них считалась высокородной наследницей, а вторая обладала мало с чем сравнимой дерзостью - новым владыкам Константинополя и то и другое было безразлично. Алчные и драчливые, словно шакалы, они рады были променять свой род и достоинство на ласковый взгляд напомаженного сына рабыни. Почему-то при этой мысли шехзаде представился тот самый юноша, что пытался помять и без того, похоже, слегка тронутый жалами шмелей цветок целомудрия "киры Анны Нотар". Неотступное ощущение, что он упустил что-то важное, недоглядел или не догадался о потаенном смысле происходящего, только усилилось, и от этого по животу крался предательский холодок. Однако вопрос требовал ответа и такого, который бы убедил каталонку в том, что за треском сорочьего клюва может скрываться что-то более важное и ценное. - Светлейший султан, затмевающий солнце и своей мощной дланью стирающий с лица земли горы и быстрые реки, в честь блистательной победы и во славу исламского оружия повелел устроить сегодня пир,- молодой человек тщетно пытался воскресить в памяти те немногие слова, которые обронил пугающий вестник, и соотнести их с собственным опытом.- Сегодня в ночь, когда серп луны появится из-за горизонта, он соберет своих ближайших советников, благородных мужей победоносной империи, дабы почтить их заслуги и усладить свой взор и слух так, как подобает властителю полумира. Сегодня после заката, по мусульманским обычаям, наступит пятница - а в честь великого торжества, по пятницам султан принимает просителей, дабы, во славу Аллаха проявить милосердие и добросердечность. Любой, кто явится в это время с просьбой или ходатайством, будет принят всемогущим султаном, и получит шанс приблизиться к нему столь же близко, как если бы то был его родной брат. Кира Анна,- он выделил голосом это обращение, сопровождая его почтительным поклоном,- приглашена на этот праздник, чтобы развлечь владыку османов танцами и пением. Нет сомнения, что она обретет особое расположение и особую милость всесильного и всеславного победителя и вернется оттуда с великой славой и великими дарами. Принц умолк, переводя дух, надеясь, что каждый из участников этой сцены поймет из его слов именно то, что было предназначено только для него.
Эва Пере и Кабрера: То, что Эву сравнили с барашком, лишь укрепило ее опасения на счет присутствия на пиру. От этого страх, словно встрепенулся от сна, и стал ощутим, усиливаясь предчувствием, что ничем хорошим для нее этот пир не обернется. Чтобы не выказать своих эмоций, каталонка поджала губы, а в такие моменты она выглядела довольно сурово. Черные глаза внимательно и с некоторым непониманием наблюдали за ромейкой, которая, поерзав на скамье, приняла странную позу, довольно таки неприличную для женщины, по мнению Эвы, а главное ведь крайне неудобную. И прежде, чем с уст каталонки смогли сорваться слова о том, что не сомневается она в поручении, а лишь желает узнать, кто его даровал, заговорил Озгур. Она была готова услышать имя, которое за этот день повторялось множество раз, и которое могло быть именем ее пленителя. По крайней мере, похоже, ромейка считала ее пленницей некоего Заганос-паши, который, впрочем, по описанию и положению подходил на ту самую роль человека, привезшего Эву сюда. Но вместо этого с уст принца сорвалось имя того, чей образ сразу ярко вспыхнул в памяти и неизменно с ним шли реки крови, а сердце и душа вновь наполнились столь сильным гневом, что стоило больших усилий не излить весь яд, который отравлял каталонку изнутри. И чем сильнее она пыталась сдержать эмоции, тем сильнее поджимались ее губы, а глаза загорались лихорадочным огнем. Ненависть, коей она никогда раньше не испытывала, стала ее спутницей и оказалась сильнее любого спокойствия, даруемого молитвой. Это новое чувство, с которым каталонка еще не научилась совладать, казалось, наполнило ее до краев, и в нем она вот-вот была готова сгореть. Из всей длинной речи, восхвалявшей султана и повествовавшей о том, что будет, а так же гула в ушах, такого, словно она слышала, как бьется ее сердце громко, Эва все же смогла уловить то, что было для нее важно. А именно, слова о пятнице и просителях, о том, что будет возможность приблизиться к тому, кому еще утром она поклялась отомстить за содеянное над телом отца. Мелькнула мысль, может быть, еще не осознаваемая до конца и пугающая, о том, что у нее есть кинжал, а если приблизиться к султану достаточно близко… Но подобные помыслы отчего-то так напугали, что Эву бросило в жар, и на щеках появился лихорадочный румянец. Зато другая мысль вселила надежду, мысль о том, что у нее есть вполне ощутимая возможность спасти брата. Эва даже не заметила, как она преодолела расстояние от стола до окна, что уже какое-то время стоит и смотрит в окно с видом, человека готового впасть в безумие: поджатые зубы, горящий взгляд, лихорадочный румянец. Каждый мог истолковать ее поведение по-своему. С большей вероятностью многие решили бы, что каталонка слишком испугалась или лелеет надежду на собственное спасение. Обернувшись, она посмотрела на Чалыкушу, которую, кажется, назвали кирой Анной, что странно. Ведь Эва была уверена, что эта ромейка не благородного происхождения. Но это ее сейчас заботило менее всего. При взгляде на девицу, что порою напоминала поведением сороку, в глазах мелькнуло чувство, которое можно было принять за сочувствие, а вовсе не зависть или презрение. Не завидовала Эва никому, кто рассчитывал на расположение человека, чье настроение, слова и поступки меняют подобно ветру. - Я верю, что кира Анна обретет все, что заслуживает. Каждому рано или поздно воздается по его делам и заслугам. Значить, султан сам будет присутствовать, - тихо и немного отрешенно произнесла Эва, почувствовав, что слова ей еще даются с трудом, но нужно было справиться с той бурной рекой чувств, что опять нахлынула. Сейчас для нее стало главным попасть на этот пир, и даже поэтому Эва не стала задавать вопрос о том, что если выступать кире Анне, то отчего тогда к празднику собираются готовить ее пленницу? Рука коснулась виска, так словно каталонка пыталась собрать все мысли воедино, а на губах появилась едва уловимое подобие улыбки - В таком случае у меня нет более вопросов, кроме одного. С чего же мы начнем приготовления? – Эва обвела взглядом комнату. В самом деле, здесь же не было ничего, что обычно используется при подготовке к праздникам: ни украшений, ни нарядов, ни гребней, ни лент, ничего. – Как видите, в этой комнате нет ровным счетом ничего
полная версия страницы