Форум » Город » "Кто вы, ханум, чей лик сокрыт, как тайна?" - 31 мая, Галата, два часа дня » Ответить
"Кто вы, ханум, чей лик сокрыт, как тайна?" - 31 мая, Галата, два часа дня
Озгур: Место: дворец подесты, 3-й этаж
Ответов - 62, стр:
1 2 3 4 All
Озгур: Голос разума, наконец, достиг ушей каталонки - вот только был он тих и слаб, как то часто бывает у женщин. И все же лучше тихий глас разума лучше, чем крики безумия, пусть даже оно носит обличие благочестия и изливается бурным потоком слов. - Вы собираетесь подстеречь его, оставаясь взаперти, или предполагаете, что султан сам явится к вам, чтобы получить удар ножом в грудь? Расскажите мне, как вы намерены обратить ваш гнев на того, кого даже в гуще ярого боя окружают десятки преданных телохранителей, и кто теперь стал для правоверных едва ли не тем же, кем был для вас пророк Иса - осуществителем воли Аллаха? Кого и как вы намерены подкупить, чем заплатить отчаянному, и где найти его - того, кто провел бы вас к беззащитному врагу и вложил бы свою силу в ваши слабые руки?
Эва Пере и Кабрера: Эва с напускным спокойствием слушала речь Озгура, хотя и была в который раз за этот разговор озадачена. Да, одного желания убить мало, но неужели принц полагал, что она за прошедшее время уже составила план покушения? Когда? Если они больше потратили времени на бессмысленный спор. Да, и не каждый день ей приходилось замышлять что-то подобное, точнее, впервые в жизни. Она даже интриг как таковых не плела за свои шестнадцать лет. Все интриги в ее исполнении скорее напоминали детские шалости. Если и были какие-то мысли относительно покушения, то они скорее походили на дым, были плохо различимы, мутны, будто она смотрела на них сквозь стеклянную вазу. И, конечно, не ждала Эва, что Мехмед войдет сейчас сюда один с распростертыми объятиями, подставляя сердце под удар. Но, при попытки вспомнить все, что говорил Озгур в самом начале, у каталонки родились догадки, быть может, и ошибочные, которые она все же решила озвучить: - Полагаю, таким человеком будете Вы, принц, - с уверенностью, которой бы позавидовал сам Папа Римский, говорящий от лица Бога, начала Эва, - потому что вряд ли кто-то в этом доме желает смерти вашему брату так же сильно. Вы более моего знаете порядки в этом доме сейчас, обычаи этих людей, и тем более именно вы последнее время сопровождаете ту, что назвалась походной женой. И полагаю, именно Вы и поможете мне занять место ее, коли той удастся добиться благосклонности и разрешения войти в покои вашего брата. Ведь в своих покоях он будет более всего беззащитен, когда закроются двери. Устроить подмену во время пира, быть может, перед тем, как ромейку поведут к нему. Разве не за тем Вы завели этот разговор, после моих слов о желании собственной рукой убить султана Мехмеда? Не за тем ли сказали, что ромейка сможет войти в его комнату и ему не будет дела до ее лица? Если бы Вы один желали умертвить султана и не нуждались в союзнике, то промолчали бы. А значить, полагаю, у Вас уже в самом начале нашего разговора был, если не план, то мысли, каким образом можно устроить подмену? Хотя для этого, могу предположить, достаточно знать, где располагаются покои этой девицы, в которые она, бесспорно, прежде вернется, или кто-то подтолкнет ее к подобному шагу. Мне же нужно оказаться в нужное время в нужном месте, даже если придется сыграть роль служанки для этой ромейки. Вряд ли она сама себя сумеет подготовить к пиру, а других женщин я не видела в этом доме, - последнее, конечно, в большей степени было догадкой. Но разве не сама Чалыкушу ранее говорила о том, чтобы они друг другу помогли одеться в новые платья и сделать прически?
Озгур: Казалось, само имя Аллаха, милостивого и милосердного, произвело чудесное впечатление на каталонку, настолько чудесное, что Озгур-бей поначалу решил, что ослышался - столь неожиданным было выраженное доньей Эвой согласие. Несколько мгновений юноша недоверчиво вглядывался в ее лицо, стремясь найти в нем движение лукавства или притворства, которое могло послужить причиной такой перемены. Слишком уж хорошо был ему известен неукротимый нрав тех, кто теснил его единоверцев в горах Серра-Морены, под белыми стенами Гранады. Да и здесь, в Византии, не успело сойти еще и трех поколений трав с тех мест, которые альмогавары обагрили кровью правоверных. Однако, незаданный вопрос, непроизнесенный вызов, почудившийся ему в голосе латинской девицы, требовал ответа. Озгур-бей выпрямился, словно ему, победившему в состязаниях на Ипподроме, бросили в лицо обвинение в мошенничестве. - Да, я буду тем, кто выведет вас к свету Всевышнего, вложит вам в руки кинжал святой и праведной мести, и, если потребуется, разделит с вами плаху и меч палача. Девица эта легкомысленна и слишком глупа,- кошачьи бархатные глаза царевича через скрылись за ресницами, когда он повернулся к дверям, давая понять, что говорит о своей ускользнувшей спутнице.- Я полагаю, не составит большого труда запереть ее в одной из здешних комнат, тем более, что янычарам запрещено подниматься в эти покои. А брату моему и его подручным будет без разницы, войдет ублажить их плоть одна пленница или другая. Для пьяных глаз сорока ничему не отличается от павлина,- фыркнул он, передернув плечами столь царственным жестом, что сын рабыни, по недосмотру Судьбы надевший на себя чалму Ших-ин-шахов, должен был непременно скончаться от зависти.
Эва Пере и Кабрера: «Кинжал святой и праведной мести, - мысленно повторила Эва и так же мысленно добавила, - воистину». Эта фраза лучше всего отражала цель, с которой она собиралась обречь себя на ад. И будет истинным возмездием, если именно кинжал отца нанесет смертельную рану тому, по чьему приказу он был убит. Какую-то непонятную и такую, казалось, кощунственную в нынешние времена радость испытала Эва при словах Озгура, подтвердивших, что высказанные ею догадки были верны. - Да поможет нам Бог в нашем намерение, - произнесла каталонка с видом человека, который уверена, что за его спиною стоит самая неумолимая в этом мире армия - небесная. Хотела она сказать, что в случае неудачи, предпочтет разделить участь одна, чтобы если будет хоть шанс на спасение Озгура, он им воспользовался, дабы, быть может, после предпринять еще одну попытку. Однако не решилась озвучить каталонка этих слов, словно боясь, что они озвученные, могут стать явью. – Значить, так и поступим. И все же с этой девицей стоит быть поосторожнее, глупость порою опаснее острого ума, - Эва отметила, что все жесты Озгура, особенно непроизвольные, выдавали в нем человека не просто благородных кровей, а того в ком течет царственная кровь и удивительно, как его до сих пор воспринимают как слугу. Это лишь убедила каталонку в том, что Чалыкушу действительно легкомысленна и слишком глупа, хотя в то же время проворна, поэтому с ней стоило все же быть осторожными до определенного момента. - Сейчас же и до нужного нам времени, полагаю, не стоит упускать эту ромейку из вида надолго. А в случае чего незаметно подталкивать ее в нужном нам направлении, - действительно было бы непростительной глупостью, если они упустят свой шанс, потеряв девицу из виду, которая может спутать все планы, сама того и не зная.
Озгур: Вспыльчивый нрав собеседницы, который они уже продемонстрировала, выговаривая девице, положение которой было явно лучше ее собственного, и которая могла воспользоваться этой несдержанностью, по мнению Озгур-бея нуждался в присмотре не менее, чем самозваная дочь императорского советника. А вот опасности ей грозили куда как большие, хотя едва ли кто-то из визирей стал бы покушаться на плод, который дороже было продать новому господину нетронутым, чем единожды надкусить, снизив его цену. Однако, слова каталонки были разумны: ни один человек не мог бы поручиться, что придет в ум ромейске, настолько ловкой, что она уже успела сойтись с самим пашой Махмудом, и настолько взбалмошной, что она могла забыть все на свете из-за заветного сундука с одеждой. Кто мог бы знать, не догадалась ли она уже обо всем, и не устремилась ли к его врагам с вестью, которая могла бы стоить жизни потомку принца Орхана, чьей крови и прекращения рода так жаждал султан. - Девица эта,- проговорил он скупо, не вдаваясь в излишние подробности,- связана с Махмуд-пашой, вторым визирем султана. Его господин, Халиль-паша - злейший враг Заганос-паши. Он не проронил больше ни слова, надеясь, что, несмотря на удаленность от политики, в которой росли латинские девицы, собеседница все же уловит тайный смысл его слов. Если, конечно, она ненавидит ага янычар так же, как то расписывает.
Эва Пере и Кабрера: Эва не разбиралась в титулах врагов, поэтому с трудом могла разобраться в соотношении сил двух враждующих сторон. Однако попыталась здраво рассудить о том, что второй визирь это видимо достаточно высокий пост, но для любого подданного господином является его повелитель, значить неизвестный ей Халиль-паша стоял выше второго визиря и находился на ступени между ним и султаном и, быть может, еще кем-то. А вот кем является Заганос-паша, она не знала, но видимо тоже влиятельным человеком, если пленитель и есть он, ведь свидетельством был тот факт, что при его входе во дворец все склонились. - Махмуд-паша - второй визирь, - это она уже хорошо выучила, потому что за сегодняшний день не раз и не два слышала данное имя, вот бы еще его можно было соотнести со зрительным образом. – Кем же являются названные вами Халиль-паша и сам Заганос-паша? И как близко к султану стоит тот, кого величают визирем? – Поинтересовалась каталонка, которая для себя хотела уяснить и разобраться, а в дальнейшем могут и пригодиться эти знания. Но то, что между двумя обличенными властью мужчинами идет не просто борьба, а пролегла вражда, конечно, могло сыграть свою роль. Она ненавидела Заганос-пашу, если им и был человек, что пленил ее, намного меньше чем султана. Порою даже склонялась к мысли, что стоит ли ненавидеть меч, которым убивают? Ведь подобное чувство следует испытывать к тому, чья рука направляет этот меч, а не к оружию. И все же от этого мужчина, что по велению своего султана, отдавал приказы солдатам убивать и сам не гнушался подобным, скорее всего, а после увез каталонку из дома, не становился меньшим врагом, чем его повелитель. И пусть только султана Эва жаждала убить своей рукой, но от этого она с не меньшим бы удовольствием посодействовала, если бы это было в ее силах тому, чтобы голова пленителя лишилась плеч. Вражду же всегда можно использовать. Это как когда есть три девицы и две открыто враждуют, не важно по какому поводу, а третья использует соперниц, чтобы они устранили друг друга. Сама же получает желаемое. Наверное, дай только намек на призрачное орудие одной из враждующих сторон, она непременно воспользуется им против второй стороны. И чем не хороши уши девицы, которая потом может донести нужные слова своему покровителю, либо даже при странном стечении обстоятельств оказаться союзницей в деле, призванном против врага, а может даже оказаться и причиной разгорающегося пламени вражды - Вражда двух сторон, всегда может быть полезна третьей, если умело ей распорядиться, шепнуть кому нужно, что будет выгодно, - произнесла Эва довольно туманно. И не от того, что не знала, что делать с этой информацией, а от того, что слишком много возможностей могло быть. Начиная от того как усилить эту вражду и довести ее до смертельной и, заканчивая тем, что в случае неудачного покушения или даже удачного всегда можно будет прихватить с собою на тот свет хоть одного врага, например, заявив, что именно Заганос-паша надоумил убитую горем пленницу на столь дерзкий план и поспособствовал в его осуществлении, а уж его враги с удовольствием могут воспользоваться тем, чему бы не поверили друзья. Главное, что полученные знания можно будет использовать, а как уже зависит от ситуации. Но всеми этими мыслями Эва не спешила делиться, потому что не была уверена в их правильности.
Озгур: Хитросплетения османских дворцовых интриг, конечно же, были интереснейшей темой для обсуждения где-нибудь над чашей ароматного греческого вина, вот только беседы на эти темы велись учеными мужами и благородными господами, а никак не юными девами, которым положено было уходить и появляться по зову своего господина, услаждать его слух и взор, рожать детей, вести хозяйство, следить за детьми, хлопотать по дому - словом, делать все, чтоб заслужить снисходительность своего господина. Извинением этой наивности, не позволявшей шехзаде догадаться, что дочери Адама могут не только подчиняться, но и управлять мужьями с помощью при помощи поцелуев и ласк, но и при помощи хитрости, которой Аллах наделил женщин, и которая снискала им славу лукавых и вероломных созданий,- да, причиной этой наивности была лишь юность турецкого принца и его неопытность в делах подобного рода. И все же он удостоил ответом собеседницу, более из того, чтобы отвратить ее от возможных ошибок, и не позволить ей промахнуться в ударе, который должен был обрушиться на голову султана Мехмеда: - Наша страна не столь уж отличается от вашей,- он сам не заметил, как употребил слово "наша", скорее разумея веру и возможное представление о дикости, которое витало об османах в Европе и которое для сына потенциального султана не было секретом.- В нем есть верховный владыка, султан, царь царей; есть его первый министр - Sadr-ı Azam, Великий визирь, первый человек в государстве; должность, которую уже много лет занимает достойный Халиль Чендарлы. Есть его помощники и советники - вторые и третьи визири. Мало чем отличается от того, что я видел здесь,- с некоторой вполне понятной надменностью проговорил Озгур, справедливо предполагая, что едва ли его собеседница может похвастаться даже такими скудными знаниями о собственной стране. - Что же до Заганос-паши,- сыну Орхана потребовалось проглотить тугой ком, чтобы произнести это имя, вызывавшее у него невольную дрожь и волны холодных мурашек, как это бывает с чудовищами, приходящими к нам во сне,- то он - второй визирь султана и ага янычар - что-то вроде командующего той пехотой, что взяла этот город. Те люди в странных шапках,- стараясь объяснить как можно понятнее, уточнил он.
Эва Пере и Кабрера: Увы, Эва действительно не могла похвастаться подобными знаниями о своей стране. Конечно, быть может если бы она жила сейчас в Каталонии и была представлена ко двору, то ей было бы ведомо, кто какую должность занимает, дабы иметь возможность соблюдать этикет. Однако о своей стране она знала лишь по рассказам Пии, матушки, обрывкам, которые могла слышать в разговорах каталонцев. Она не знала всех хитросплетений двора Арагонского королевства, но о людях, которые занимали важнейшие посты в ее стране, имела представление. Так же как имела общее представление о должностях при Византийском дворе, точнее о тех, с кем ей приходилось хоть издали видеться на немногочисленных приемах и о которых упоминалось в разговорах, но всей целостности кто ком подчиняется, и кто за что отвечает, она, конечно же, не знала. Об османах же не имела совершенно никакого представления, и сейчас было довольно интересно послушать. И пусть тот факт, что принц сравнил просвещенную Европу с варварами, с которыми ее народ вел многовековую войну, заставил в душе зашевелиться чувство, которое зовется нетерпимостью, она промолчала. Сейчас предпочитая слушать и запоминать, как в детстве, когда она заучивала отрывки текстов религиозного толка из книг, которые ей читала матушка. Получалось, что и Махмуд-паша и Заганос-паша оба вторые визири, только у последнего все же больше власти, если ему еще и войска подчиняются, и раз он имеет два звания - Иными словами Заганос-паша более влиятелен, чем Махмуд-паша, но менее чем Халиль-паша, - как бы для себя еще вслух проговорила Эва, чтобы если она ошибается, собеседник ее поправил. Почему-то в этот момент она ощутила себя ребенком, учащимся чему-то новому, а Озгура учителем. Воспоминания о людях, которых принц обрисовал как «люди в странных шапках», Эва старалась прогнать, чтобы не сбиваться с мысли и не вспоминать ужасы утра. Хотя все же при их упоминании вздрогнула и постаралась поменять тему разговора - У нас с Вами остался еще один вопрос, - голос стал тише, так что даже близь стоящему Озгуру пришлось бы напрячь слух, словно каталонка боялась, что сейчас за дверью или за стеною их могут подслушать, будто у стен здесь были уши. И все же этот вопрос ее беспокоил. - Мы все обсудили, кроме довольно значимой детали – оружия.
Озгур: Если бы способность смеяться еще не покинула Озгура, он рассмеялся бы внезапно обнаружившейся кровожадности собеседницы. Только что она терзалась сомнениями - и вот уже готова требовать вложить ей в руку кинжал, которого еще не только нет у второго заговорщика, но и способ его найти представляется ему так же смутно, как женская нагота - невинному отроку. Однако, показать, что его замысел не предусмотрел и этого, дать переменчивой пленнице повод усомниться и, может быть, улизнуть от исполнения его плана. - Разве дело в том, чтоб иметь под рукой нож или перстень с ядом? Можно убить подушкой и шелковым шнурком, можно вонзить в горло осколок разбитого бокала или раскроить череп подсвечником. Сейчас, пока не пришла пора, оружие будет нам во вред, а не к пользе, ибо изобличит наши намерения и желания. Нет, стоит сделать вид, что вы примирились, склонились перед величием завоевателя, что вы поражены страхом и мечтаете лишь об одном: вымолить у него жизнь, которая куда более принадлежит им, чем нам,- черные глаза юноши грозно блеснули.- Если рука женщины окажется слишком слаба для нанесения рокового удара, ей найдется кому прийти на помощь. Честью моего отца и моего брата я обещаю вам это,- принц выпрямился, произнося клятву на арабском, призывающую Аллаха быть свидетелем этого страшного обещания.
Эва Пере и Кабрера: Эва упомянула об оружии по ряду причин. Прежде всего, она хотела узнать есть ли у Озгура оружие, которое может послужить подстраховкой, а так же поведать ему о том, что у нее есть кинжал. И, конечно, хотела посоветоваться стоит ли держать при себе кинжал, возможно ли его будет спрятать или как-то пронести в покои султана не на теле, где велика опасность, что его обнаружат. Но череда стройных мыслей была разбита. Всего на мгновение, каталонка растерялась, когда услышала первые слова принца. Воистину она и не знала, стольких способов убить человека и это ужасало, а так же приходило еще большее понимание, насколько хрупка человеческая жизнь и как легко ее можно отнять даже тем, что, по сути, не является оружием. - Яд был бы идеальным оружием, но, увы, – каталонка бы сказала, что принц рассуждает с позиции мужчины, предлагая подобные способы убийства. Разве она хрупкая девушка сможет задушить шнурком или подушкой, даже во сне? Ведь султан может проснуться и разве не сбросит он или не отбросит ее прочь с легкостью? Не ей тягаться с мужчиной силами. Да к тому же длительность процесса, может заронить зерно сомнения в душу, а этого Эва опасалась более всего, хотя и не признавалась себе в том. Наверное, от того лучшим и верным оружием женщины на все времена оставался яд. Ведь будь даже у не знавшей обо всех хитростях убийства и интриг Эвы выбор, она бы бесспорно выбрала яд, а после уже кинжал. Сейчас же именно кинжал давал возможность нанести один точный удар, о большем она и не просила. Труднее чем яд, но легче, чем разбить голову подсвечником. Не известно достаточно ли было бы сил в ударе для подобного. Те способы, о которых сказал принц, оставались на крайний случай, если они лишатся кинжала. Но все это не было сказано, как и не было гневного взгляда при словах о примирении и почтении завоевателей, хотя и было понимание их разумности. Все осталось лишь в темных уголках сердца и разума, потому что последние слова Озгура они действительно успокаивали и вселяли уверенность. Она не будет одна, а значить не так страшно. - Благодарю Вас, принц. Воистину для меня это очень важные слова, которые вселяют еще больше решимости в мою слабую душу, - в порыве рука каталонки накрыла руку турецкого принца в жесте признательности. Но тут же, опомнившись, Эва отдернула ее и сделала шаг назад. – Простите. Что же до оружия, - Эва поспешила вернуться к первоначальной теме. – Я поэтому и заговорила о нем, чтобы посоветоваться, как поступить. У меня есть кинжал. Тот который дал мне отец перед нападением на наш дом и который по проведению судьбы ли, Бога ли, остается до сих пор со мною. Быть может, он побудет у вас до срока, либо же нам следует его спрятать в месте известном нам обоим, чтобы в нужный момент извлечь? – Эва окинула взглядом комнату, думая, куда можно было бы спрятать оружие. Сомнения, высказанные принцем и опасения, подтвердившие ее собственные, уверили Эву, что оружие следует спрятать.
Озгур: Известие о том, что султанской пленнице и заложнице доступно оружие, поначалу не вызвало ни малейшего доверия в душе принца. Ужас, который он в глубине души испытывал перед военной машиной османов, и его восхищение теми, чьи руки по своему желанию вращали и переключали ее жернова и рычаги, не позволяли ему даже предположить, что кому-то удалось проникнуть в самое змеиное логово, сохранив при себе оружие. Поэтому признание каталонки вызвало в молодом турке скорее досаду, нежели радость, ведь его держали не только под наблюдением, но и безоружным. Однако, шехзаде нашелся и тут, и, желая смягчить удар, нанесенный самолюбию: в небрежности, с какой заганос-паша отправил под замок дочь дона Пере, он с присущей мужчине и мусульманину легкостью усмотрел пренебрежение к ее слабым силам. Поэтому ответ его носил скорее черты снисходительности, нежели радости человека, чьей жизни грозит смертельная опасность: - Аллах велик и милостив; уповаю, что, когда придет время, острие этого оружия найдет свою цель. Но до срока забудьте о нем, забудьте, как если бы оно никогда не покидало кузницы, где было отковано. Оно не для меня, и не для вас, а для единственного человека, который сегодня ночью должен перестать дышать. Закончив эту возвышенную речь, молодой человек взглянул в глаза своей сообщнице, силясь вдохнуть в нее мужество, которое, по мнению мужчины, могло и должно было покинуть слабую духом и телом женщину перед лицом врагов. В этот момент снаружи послышался шум; сделав каталонке знак молчать и не выдавать своего присутствия, он с ловкостью и быстротой кошки скользнул к выходу и приник к приоткрытой двери. Там, в темном коридоре, смутно угадывалась фигура, закутанные в переливчатые шелка. В первое мгновение шехзаде решил, что это их товарка, обряженная в содержимое сундука - но рост и повадка заставили глаза юноши приоткрыться от изумления. Оно было настолько сильно, что, не удержавшись, он произнес: - Мужчина это или же женщина?
Эва Пере и Кабрера: Наверное, Эва ожидала иной реакции на ее слова, хотя бы толики азарта или счастья, какую испытывает человек, когда судьба преподносит ему неожиданный подарок, способствующий достижению желаемого. Однако ни в словах, ни в жесте, ни во взгляде принца, она не увидела и намека на подобные чувства. Впрочем, легко списав на то, что времена не те, человек другой, чуждый ее миру, хоть и движимый одной с нею целью, да и люди сами по себе все разные. Например, кто-то суеверно боится радоваться раньше срока, откладывая сие чувство на момент, когда цель будет достигнута. - Да будет так, - каталонка надеялась и верила, что слова Озгура станут явью сегодня ночью. И этот взгляд, когда ты понимаешь, что не только твои устремления стоят на кону, но за твоею спиною есть еще и другие люди, которые рассчитывают на тебя, предавал решимости и твердости. Покинут ли ее силы в нужный момент или, быть может, напротив вид того, кто виновен во всех бедах и смертях ее семьи придаст ей сил, Эва не знала. Что будет и как, знал пока только Бог, а им простым людям это знание придет в свой срок. Послышался шум, нарушивший тишину, которая сейчас повисла в покоях, так что казалось, будто во дворце только они и остались. Обманчивая тишина. Настороженный взгляд устремился в сторону двери, но Эва оставалась неподвижной, следуя знаку принца и стараясь исключить даже шорох. Однако его слова пробудили в ней любопытство и легкое непонимание: "Разве можно спутать женщину с мужчиной и наоборот?". Ведомая интересом и желанием самой увидеть, что так ошеломило Озгура, Эва сделала шаг, но тут же замерла, подумав, что такое любопытство и поведение, уместно для дома, но не сейчас. Особенно забавно это будет выглядеть, если они с Озгуром приникнут в приоткрытой двери, чтобы рассмотреть, что и как, будто два любопытных ребенка, а в этот момент еще и дверь откроется. Как всегда бывает, самые нелепые ситуации случаются неожиданно. К тому же было желание, чтобы этот шум минул их, а не ворвался в покои. И если самим не издавать звуков, то может так и будет.
Шехабэддин-паша: Долго ожидать им не пришлось: желание исполнить приказ султана и собственное любопытство, толкавшее поглядеть на женщину, избранную ага янычар для утоления своих плотских желаний, заставили его действовать решительно. Сопровождаемый двумя янычарами, которых он прихватил с собой больше для пышности, чем от неуверенности, что сумеет увлечь за собой новую наложницу Заганос-паши против ее и его воли, Румели-паша принялся озираться, силясь в полумраке, наполнявшем этаж, разглядеть нужные двери. Но света, достигавшего с лестницы, было недостаточно,- и наперсник султана-победителя сделал знак принести лампу. Баше едва ли не бегом устремился вниз и вернулся с быстротой, лучше любых слов говорящей о страхе, который внушал подчиненым этот стройный юноша. Блики света, разбежавшиеся от узорчатого светильника, стенки которого была, как окна церквей, забраны разноцветными стеклами, легли на стены, как мазки киста невидимого художника. Они словно жили своей собственной жизнью, меняясь с каждым движением янычар: лицо и фигура их предводителя то озарялось утренним золотом, то загоралось мрачным багрянцем, словно у его ног разверзались глубины Ада. Вооружившись таким образом, длинноволосый красавец решительно направился к ближней двери, тотчас распахнутой перед ним услужливой рукой.
Озгур: Принц отшатнулся, как будто на площадке лестницы увидел не своего ровесника и единоверца, а ядовитую змею с каплющими ядом клыками. Хотя он никогда не видел Шэхабеддин-пашу, слухи о молодом и могущественном товарище султана не раз доходили до его отца. Да и как было им не дойти, если города в Румелии, раньше принадлежавшие Орхану, конфискованные его племянником, были подарены этому алчному юнцу за услуги, о которых можно было только догадываться. Спутать эти завитые локоны и красную бархатную шапочку на волосах мог только слепой. Не будь при евнухе двоих сопровождающих, можно было бы понадеяться, что его повлекло на третий этаж любопытство - но теперь оставалось лишь молиться о том, чтоб страшный гость, словно карающий меч Аллаха, прошел мимо, поразив кого-то иного. Это было малодушно, но чудом спасшийся сын принца Орхана и наследник Османской империи сейчас думал только о себе. Ничуть не заботясь о том, как будет его поступок выглядеть в глазах иноверки-католички, юноша прижался к стене и закрыл глаза, как если бы, вспомнив детские игры, верил, что станет невидимым, сам не видя противника. Крупные капли пота выступили на его лбу, как выступает на срезанных сотах благоухающий, напоенный светом и золотом мед. Но мгновение слабости продолжалось недолго: сделав шаг к девице, Озгур произнес повелительно, тоном человека, привыкшего повелевать: - Нож. Ваше оружие.
Эва Пере и Кабрера: Эва, наблюдавшая мгновение назад изумление на лице принца, теперь видела испуг или даже ужас. Ведь, что заставит мужчину, даже если он молод, прижаться к стене, закрыть глаза, словно желая стать невидимым или слиться с поверхностью? Конечно, есть еще трусость, но Озгур не произвел на каталонку впечатление человека, которому сия черта характера была свойственна. От того-то теперь и сама Эва испугалась не на шутку. Что же таилось там за дверью? Какая опасность приближалась и минует ли она находящихся в этой комнате? Эва отпрянула, когда Озгур, сделав шаг к ней, не попросил, нет, потребовал ее оружие. Всего лишь мгновение она колебалась, стоит ли отдавать оружие и не совершит ли принц глупость. Однако так случилось, что этот еще вчера совершенно чуждый ей юноша, сейчас был единственным, кому она осмелилась доверять хотя бы до того момента, пока ими движет единая цель. Эва вынула кинжал и вручила его принцу, в жесте полном сомнений, но, убеждая себя, что, быть может, принц желает лишь спрятать до срока ее оружие, которое если останется при ней, то может оказаться обнаруженным. - Не для меня, и не для вас оно, - молвила Эва, повторяя слова, услышанные ранее, словно напоминая и призывая принца оставаться благоразумным. Но, отдав оружие, которое придавало ей уверенность хоть и иллюзорную, ощутила, что словно осталась совершенно беззащитной, и страх вновь взвился в груди. От звука открывающейся двери сердце замерло.
Шехабэддин-паша: Между тем человек, который явился причиной всех этих ужасных приготовлений, если взглянуть на него без предвзятости (и если забыть про двух великанов, возвышавшихся у него за спиной и при каждом шаге громыхавших тяжелыми саблями), вел себя вполне пристойно. Одну за другой, неторопливо, баше отворяли перед ним узкие двери, высоко поднимая лампу, чтоб осветить внутренность комнат. Но по-видимому, то, что они находили там, не привлекало молодого вельможу, и с каждым шагом он оказывался все ближе и ближе к месту, где замерли в ожидании принц и его сообщница. Наконец шаги янычара прогрохотали и остановились перед их убежищем. Створка, приоткрытая Озгур-беем, слегка вздрогнула, когда мощная рука взялась за ручку - а затем распахнулась, не успев даже скрипнуть, словно потеряв голос, как неосторожная дева в тот миг, когда первый удар лишает ее права гордо выставлять на обозрение простыню после первой брачной ночи. Нога, обутая в шитую серебром туфлю - золото было положено одному лишь верховному владыке и его ближайшим наследникам - осторожно, но без боязни, так осторожно, как ступает по шуршащей траве опасная кошка, шагнула через порог. Блики света упали из-за спины пришедшего, озаряя напряженные лица пленников и кладя черные тени на его собственные черты. Только в глазах, перевернутые, отраженные, эти два облика высветились яркими пятнами, как будто бы то были не живые люди, но призраки. - Ты - женщина, что привез Заганос-паша?
Эва Пере и Кабрера: Шум, как и звук открывающихся дверей все приближался. И вот настал момент, когда шаги замерли возле двери, ведущей в покои, где пребывали юные заговорщики. Через мгновение она отворилась, являя за собою несколько человек. Один из них, что первым вошел в комнату и в том, как он ступал в полумраке комнаты и свете лампы, напомнил хищного зверя, дикую кошку. Пусть на дворе стоял еще день, и свет проникал даже сквозь прикрытые окна, в полумраке комнаты трудно было разглядеть черты гостей. Первого, еще и от того, что свет лампы из-за его спины, отбрасывал тени на лицо и немного слепил. Однако одеяние и длинные черные волосы, кои можно было разглядеть, вызывали понимание, что озвученный ранее вопрос Озгура, скорее всего, относился к этому мужчине. Бесспорно, мужчине, если судить по голосу. И все же с окончательными выводами каталонка не спешила. -Да, меня привез Заганос-паша, - ответила Эва, у которой было время практически увериться в том, что тот мужчина, который привез ее сюда и не назвал своего имени был именно Заганос-паша. Там в доме утром из разговоров османов, она знала, что второй мужчина, который повелевал воинами помимо султана, был ага янычар, а принц недавно сказал, что Заганос-паша и есть ага-янычар, хотя и назвал его вторым визирем, в то время как в саду его представляли как Великого визиря. И эти воспоминания, что сейчас были подобны вспышки молнии на темном небе, поразили Эву, но еще не сформировались во что-то цельное, что возможно после обдумывания в тишине и при достаточном времени, а сейчас же не стоило медлить с ответом. Эва была почти уверена, что человек, который ее пугал, который ее пленил и был Заганос-пашой. Однако оставалось то самое «почти» и чтобы не ошибиться, а заодно убедиться в правоте своих догадок, она продолжила, - если это тот же человек, что командовал воинами и прибыл вместе с султаном сегодня утром к дому консула Каталонии и которого величают Великим визирем и ага янычаром, потому как имени своего он мне не назвал.
Шехабэддин-паша: Сложные построения и догадки каталонки не волновали Шэхабеддин-пашу, вернее, не так волновали, как то, что в эту минуту, женщину, которую новый Визирь предназначил для своего увеселения, возжелал видеть сам султан. И еще - чтобы по свойственной этому презренному полу двуличной и лживой натуре пленница не наговорила лишнего, навредив его старинному товарищу. Присутствие рядом с незнакомкой молодого мужчины также не обеспокоило евнуха: собственная судьба и привычки, усвоенные если не с молоком матери, то с годами, перенятыми при дворе, заставили его в мгновенье ока записать Озгура в полк тех собратьев, которым мужи ислама, ревность которых к чарам заточенных в серале красавиц воспевали и Восток и Запад, могли без опасений доверить их добродетель и свою честь. Только это, да своевременно возникшее в памяти воспоминание о "брате" киры Анны, о котором упомянул султан, выказавший опасение, что тот затмит перед взором визиря очарование собственной сестры, спасло юношу от немедленной смерти. Кинжал, за несколько мгновений до его прихода перекочевавший в руки юного турка, он не заметил. Возможно, ему, как и его мгновенно и высоко вознесшемуся товарищу, просто не пришла в голову сама мысль о том, что пленная женщина может оказать сопротивление с оружием в руках, особенно когда за порогом ее могут ожидать высокое положение и блаженство. - Ступай за мной,- не тратя слов, проговорил султанский любимец. Опыт многолетних дворцовых интриг и здесь не подвел Румели-пашу, и фраза, у любого другого прозвучавшая, как оскорбление, звучала едва ли не вежливой просьбой. Впрочем, недоверчивый, как и все персы, судьба которых при дворе османских владык никогда не была особенно гладкой, он счел нужным добавить, кривя губы и поведя плечом, как делали все кокетки, какого бы они ни были пола: - Твой спутник может не волноваться: Заганос Мехмет-паша - мой давний покровитель, и я счел бы черной неблагодарностью оскорблять его и его женщину. Тебя хочет видеть султан.
Эва Пере и Кабрера: Эва терзалась догадками относительно того, зачем пришел этот осман и что ее ожидает. Беспокойство лишь на миг сильнее встрепенулось в груди и отразилось в глазах, когда прозвучала простая фраза, которую можно произносить по-разному, например, как приказ или как вежливую просьбу, хотя сути не изменится, но от того она будет восприниматься так или иначе. Слова незнакомца звучали так, что не возникло у Эвы желания противиться, а, быть может, причиной были возвышающиеся за его спиною силуэты, которые словно говорили, что даже если бы это была просьба, то из тех, от которых невозможно отказаться. Эва сделала один лишь шаг и замерла, когда незнакомец пояснил для чего и куда ее ведут. Множество мыслей и чувств всколыхнули эти слова. Удивление, от того, что все ее воспринимают женщиной Заганос-паши, хотя судя по его словам, она всего лишь была трофеем и даже не для него, ведь участь ее решать должен был султан, или же была всего лишь тем, что поможет одному из завоевателей немного приумножить свои богатства. Хотя с другой стороны, разве удивительно, если этот самый Заганос-паша ее привез и, видимо, не счел нужным пояснять с какой целью, как любой человек наделенный немалой властью. А догадки и слухи, они сильнее самой едкой грязи могут облепить человека. Не мало людей сгубили слова, а не дела. Однако более всего сердце заставили биться последние слова, возвещавшие о том, что ее ведут к султану, одна лишь мысль о котором вызывала бурю эмоций и сильнее всего негодование. «Как жаль, что я отдала кинжал принцу, - мелькнула первая мысль, но тут же вмешалась вторая, более разумная, - но может оно и к лучшему, избавит от соблазна и глупости, еще не время». С этими мыслями, она сделала несколько шагов к незнакомцу и замерла на расстоянии достаточном, чтобы не вызывать беспокойства - Тогда, полагаю, не стоит заставлять султана ждать, - вымолвила она, опустив глаза, словно выражая покорность и тем самым говоря, что готова следовать за незнакомцем.
Озгур: ... Когда дверь в комнату отворилась, Озгур едва успел скрыть поданный каталонкой кинжал в широком рукаве своего одеяния. Даже если ты вооружен против врагов, лучше до поры успокоить их, отвлечь их внимание - тем более, что сейчас турки должны были ожидать от пленников требований свободы и попыток защитить себя. Но стоило евнуху заговорить о султане, сердце шехзаде забилось в груди с такой силой, что на мгновение у него потемнело в глазах от напора крови. Быть может, это и был тот единственный шанс оказаться подле человека, смерти которого он желал сейчас более собственной жизни. Но миг был упущен. Не совать же было, в самом деле, латинянке кинжал обратно, умоляя слугу Мехмеда подождать, пока она спрячет его за корсажем? Да и едва ли сейчас удастся остаться с ним наедине: вечером, когда правитель решит утолить свою плоть ласками и его разум потускнеет от вина, рука возмездия найдет путь к его груди гораздо легче. Видимо, это понимала и донья Эва, потому что, вопреки своему нраву и высказанными раньше намерениям, безропотно согласилась следовать за посланцем. - Как твое имя?- сам не зная, для чего, проговорил Озгур-бей, когда они оба сделали недвусмысленное движение к двери.
полная версия страницы