Форум » Город » "Чудесна юность, славно жить, пока ты молод" - 31 мая, Галата, после трех часов дня » Ответить
"Чудесна юность, славно жить, пока ты молод" - 31 мая, Галата, после трех часов дня
Зоя: Время: после трех часов дня Место: второй этаж дворца подесты, Галата
Ответов - 49, стр:
1 2 3 All
Зоя: - Меня схватили люди паши Заганоса, - проследив взглядом движение мужчины, Зоя решила, что сейчас - для разнообразия - можно и не соврать. - Я пряталась в монастыре Пантократора, турецкий декарх взял меня для себя. Потом паша рассердился на него и хотел меня убить, а после передумал и подарил киру Махмуду. На ее взгляд, все это звучало достаточно правдоподобно и не должно было вызвать новых расспросов. И так понятно, что такому важному человеку, как Заганос, недосуг выяснять родословную каждой ромейской рабыни, какой его людям взбредет полакомиться. Точно так же и паше Махмуду было не до вежливых бесед... Повод же для гнева, который Ксар подал своему господину, мог быть и самым ничтожным - с этим должен был согласиться любой, кому приходилось иметь дело с пашой Заганосом, а значит, вряд ли молодому вельможе придет охота дознаваться, что же такое там произошло.
Мехмед Фатих: Молодые люди обменялись довольными взглядами. Нрав нынешнего великого визиря , и даже его титул, к которому тот поднялся из мальчиков-огланов, каких сотнями набирают по девширме равнодушные евнухи, этим двоим был известен лучше кого бы то ни было. В памяти любого из них, словно отраженные в быстрой реке, могли бы возникнуть десятки отраженных лиц, вернее - голов, которые янычар-ага сложил к подножию султанского трона, доказывая свою преданность растущему султанату и его повелителям. Перед глазами молодого султана до сих пор стоял отчаянный взмах руки и душераздирающий крик юной девы, на чье лицо, прекрасное словно заря над бездонным озером, отражающим в себе глубину небес и прячущим в толщах вод просыпавшиеся с небес звезды, лишь мгновенье спустя наискось, словно красный платок, лег удар тяжелой сабли. Власть над жизнью прекрасна только лишь когда враг твой умирает в отдалении, и ты являешься к трупу, чтоб восторжествовать, скрытно или же явно, заливаясь злым торжествующим смехом или проливая потоки фальшивых слез. Не ромеи ли, не римляне, предки нынешних, придумали эту старую забаву - луковицу, спрятанную в кулаке? Но Аллах свидетель, после того, как холодный металл, пройдя сквозь нежное тело, разорвав, словно шелк, кожу, взрезав мышцы, с сухим хрустом разрубив кости, ткнулся в землю, влево, каких-то пару ладоней не дойдя до богатого, шитого золотом и жемчугом пояса, после того, как от девушки, еще вчера страстно целовавшей его и взиравшей на него влажными глазами, осталась лишь тяжко осевшее наземь, мертвое тело, распавшаяся надвое маска лица, да этот последний, испуганный вскрик - о, после этого он, султан султанов, царь царей, самый молодой в роду Орхана, воссевший на трон, плакал, словно ребенок, весь оставшийся день и всю ночь. Не сжалившись - то была не жалость - не испугавшись, хотя в его сердце отразился последний, неверящий и возмущенный испуг, но лишь впервые поняв, что отнять человеческую жизнь иногда бывает куда более тяжко, чем достичь трона и положить к своим ногам неприступную крепость. Его лала научил его этому. В сидящей перед ним маленькой ромейке не было ничего от того призрака, что, незваный, тревожил по ночам разум величайшего из султанов. Да он и не вспомнил о ней сейчас, верней, вспомнил не о ней, а лишь о неумолимых, лишенных всякого выражения глазах Заганос-паши, и о его жестких, горячих пальцах, легший поверх его дрогнувшей на мгновенье ладони. - Мехмет-паша, да продлит Аллах его дни, вправе казнить своих людей так, как ему хочется и тогда, когда он посчитает нужным,- соболиная бровь молодого султана выгнулась, как если бы пленница выказала мысль, противоречащую столь очевидной вещи. Усмешка, появившаяся на его пунцовых губах, вызвала у второго юноши смех, когда покоритель Константинополя произнес тяжкое, словно уронив на весы тяжкий груз: - Да и не только своих. - ...Но почему ты пряталась, кира Анна, разве твой отец, уважаемый человек, мегадукс и большой друг султана Мехмеда, не предупредил тебя, что его почтенное семейство будет с почтением принято при дворе владыки правоверных, точно они его, султана Мехмуда Фатиха, собственные дети? Или Махмуд-паша, что вел переговоры с твоим отцом, не высказался об этом ясно и недвусмысленно?
Зоя: - Мои слуги убежали, а я никогда раньше не ходила по городу. Страшно теперь на пустых улицах. Лихие люди ведь на стены не ушли, а как караулили в подворотнях, так и до самых турок, небось, там сидели. Не у них же мне было дорогу спрашивать? Или, если бы я сказала им, мол, люди добрые, я ненаглядная дочка самого мегадуки, отведите меня сейчас же к батюшке, даром или за вознаграждение - что, стали бы они меня сопроводить? Вот думается мне, будто нет. Прежнее красноречие возвратилось к Зое, стоило ей только снова ощутить ушедшую было из-под ног почву. Вельможа снова слушал ее, причем достаточно благодушно, со снисходительностью, какой взрослый встречает детский лепет. - Про что мой отец с султаном уговорился, того я не знаю, да и бесчинные турки ваши не ведают. Прежде, чем я рот открыла бы, они бы мне аркан на шею, а подол - на макушку... - ощутив, что выходит из образа благородной девы, ромейка скромно закончила свою речь: - Теперь-то я говорю с людьми важными, вы в государственных делах понимаете.
Мехмед Фатих: Покривившаяся словно сухой стручок в засушливый год улыбка султана дала понять, что он заметил и оценил и титулование своих подданных бесчинными турками, и то, что девица, манеры и разговор которой пристали безродной побродяжке, разряженной в пестрое платье, но никак не благородной ромейской девице, признала его мужем государственным, способным отличить цаплю от сокола. Маленькая рука, осмугленная долгим пребыванием на открытом воздухе - изъян, не подобающий сыну шаха и шаху, от которого предстояло как можно скорее избавиться - поднялась к лицу и характерным движением обхватила челюсть. Фатих потер короткую, уже умащенную розовый водой и благоухающим маслом бородку; темные глаза неторопливо скользнули по Зойке с выражением, заставляющим предположить, что опасность получить если не аркан на шею, то вторую составляющую бесчестия, столь красочно описанную "кирой Анной", еще не миновала. - Стало быть, кир Лука о чем-то сговаривался с пашою Махмудом?- небрежно, словно бы между делом проронил он. Взгляд красивых глаз из похотливого стал цепким и хищным, как у зверя, что играет со своей жертвой, ощущая, как та все сильнее бьется в смыкающихся когтях. Выросший в атмосфере унижения, возмужавший среди постоянных интриг, к которым он не был подготовлен своим позорным, тщательно изгоняемым из памяти детством в Манисе, когда каждый, кто потом смиренно целовал его туфлю, мог кинуть будущему владыке правоверных упрек в нищете, Фатих, казалось, всю жизнь стремился получить свою долю восторженного почитания. Но не только. Подозрительный, как каждый, чье право на власть может быть подвергнуто сомнению, ожидающий предательства от своей многочисленной и блестящей свиты, а потому карающий без колебаний, новый властитель Византийской империи всегда был готов если не поверить в наветы заклятых врагов друг на друга, то использовать малейшую тень подозрения, когда и как ему было нужно. Ангел, и правду, мог склонять Луку Нотара к сдаче города, и вполне искренне желать победы османского оружия, которое он не держал в руках, но направлял тайными приказами - но не Нлтар ли, ища поддержки латинцев, отправился на поиски венецианской эскадры, и не Махмуд ли был столь долго сторонником дома Чандарлы, вознамерившегося поднять голос против воли султана? Или не могли эти двое составить союз, чтобы прервать затянувшуюся и затратную осаду - хитрость, которая бы позволила им свалить ненавидимого противника, и восстановить свое влияние за счет унижений владыке? - Жаль, очень жаль, что тебе неведомы намерения благородного и хитроумного Махмуд-паши,- принимая доверительный вид, с улыбкой проговорил юный правитель.- Опасности, угрожающие ему от врагов, столь велики, что не знаю, в его ли силах будет совладать с ними без помощи. Ты же понимаешь в государственных делах?- поджав губы в одну красную вишенку, чтобы не выдать насмешки, вымолвил он.- Разве сумел бы паша Заганос обойти его на посту Великого визиря, если бы не обладал какими-то тайнами, известными ему о Махмуд-паше?
Зоя: Благодушие вельможи, пожалуй, могло бы расположить к ненужной откровенности Анну Нотарас, которой польстило бы предположение, будто она способна быть советницей своего отца или господина. Некоторое время назад и Зоя чувствовала в себе силы управлять государством османов, но после пережитого испуга нуждалась в отдыхе и покое, а посему поневоле была скромна в своих желаниях. - Если Заганос-паша обманул султана, басилевс османов об этом непременно узнает и посадит его на кол, - при этих словах взгляд ромейки сделался почти мечтательным. - Что я могу знать об этом, господин? Пристальное любопытство молодого патрикия становилось все более подозрительным. Ведь сама собой напрашивается мысль о том, что не только паша Махмуд желает получить место своего соперника, наверняка, найдутся охотники занять и его должность, не такую уж почетную для потомка Ангелов, но зато очень привлекательную для какого-нибудь выскочки.
Мехмед Фатих: Беседа с ромейкой все более напоминала султану попытку обучить игре в шахмате любимую обезьянку его матери* - забаву, позже перенятую не только сыновьями этого еще юного монарха и всеми дворами Востока, но и их злейшими врагами с христианского Запада. Сходство, усмотренное наследником Мурада, заключалось в том, что и та и другая воспроизводили, вроде бы, все, что делает человек: в одном случае - передвигает фигурки, иногда даже попадая на клетки нужного цвета, в другом - повторяя услышанные умные слова, при этом едва ли сознавая, какой тайный смысл вкладывает в них собеседник, и потому выдавая свои секреты с головой и ногами. То, что Махмуд Ангел не питал к счастливому сопернику добрых чувство, не удивило и не возмутило молодого султана. Два этих советника имели между собой мало общего, когда дело касалось происхождения и своих взглядов; едва ли можно было сыскать что-то сходное в характере выжидающего, терпеливого Ангеловича и стремительного, словно бросок хищной птицы, Мехмет-паши. То был поединок морского змея и леопарда - и, сказать правду, султан не без тайного удовлетворения ловил иногда взгляды, которые бросали друг на друга считающие себя скрытыми от посторонних глаз вельможи. Если Халиль стоял над ними обоими, ежели не по имени и роду, то по богатству и влиянию на родовитые османские семьи, то два этих новых столпа были созданы их сродного материала, а потому шли ноздря-в-ноздрю, словно хадбана**, кося один на другого в страхе утратить очередную победу. Однако, подозрительная натура, о которой уже говорилась, и рано усвоенный принцип divide et impera, с успехом опробовал его при строительстве Румели-хисар: в этой крепости, созданной его волей и гением османских инженеров (в некоторых из которых было не больше османской крови, чем в каком-нибудь ифранджи, попивающим вино в кабаках северной Лютеции), каждая башня строилась по заказу и на средства одного из визирей, и каждый из них стремился перещеголять другого. Так и сейчас Мехмед полагал, что новый Великий визирь не заберет в свои руки слишком уж много власти, пока в затылок ему будет доноситься близкое дыхание врага. - Ты полагаешь, что садр-и-азам (Великий визирь) мог провиниться перед светлейшим султаном настолько, чтоб тот подверг его казни, ожидающей только рабов? Даже последний солдат нашей... армии султана имеет право на то, чтоб быть умерщвленным, как то подобает мужчине, без позорного пролития крови от палаческого меча. * надеюсь, присутствуеющие здесь игроки с "Именем короля" простят мне этот маленький реверанс. **хадбан - порода арабской лошади, более крупный и с менее выраженной восточной породностью, чем остальные "хамса" - пять типов чистопородных арабских жеребцов. Махмуд-паша и Заганос не были турками. Кроме того, хадбаны считаются более "мускулинной" породой; этот тип часто описывается как скаковой.
Зоя: Нить разговора снова начинала ускользать от Зои, крайне озадаченной упоминанием незнакомого ей Садриазама (советника? евнуха? конюха?). Какое отношение он имел к переговорам с Нотарасом и не считалось ли это чем-то преступным - было совершенно непонятно. - Это уж дело султанское, как казнить и миловать, на то он Аллахом и назначен, - она не была уверена, что османский владыка тоже дан своему народу от Бога, как император ромеев, но ей показалось, что туркам понравится эта мысль. Нездоровое любопытство побуждало Зою спросить, на какую же казнь имеет право женщина из государева гарема, но тут ей живо и очень своевременно вспомнился давешний говорливый старец, пугавший ее отрезанием языка. - Султан есть муж достойный и... совершенный, - с трудом припоминала ромейка речи дряхлого мудреца. Что-то там еще было про большую печенку, но показалось ей недостаточно возвышенным. - А доброта его щедра, как урожай осенью!
Мехмед Фатих: Несмотря на явное пристрастие к лести, которое было свойственно молодому султану, и о котором уже говорилось несколько выше, и вопреки... или, как знать, быть может, именно благодаря восточной традиции, предписывавшей прославлять собеседника в многочисленных и цветистых панегириках, которые неопытному уху могли показаться целой поэмой, а привычному разуму - давали время обдумать, Мехмуд Фатих вовсе не был так уж зависим от паров фимиама, воскуряемого перед ним многочисленными и велеречивыми подданными. Этот скрытный юноша, мысли которого были недоступны самым приближенным визирям, бесстрастно выслушивал славословия, так что казалось, он едва внемлет многочисленным броским эпитетам; однако, стоило незадачливому ошибиться хоть одним звуком - кара приходила неотвратимо, хотя и не незамедлительно. Уход от темы, которая, в сущности, одна заставляла его длить разговор с маленькой пленницей, также не был им незамечен. Однако, как все подозрительные люди, он принял смущение невежества за смущение сверх-знания, а ее попытку создать тайну из ничего за попытку некую тайну сокрыть. - Иншалла!- заключил он хвалебную речь ромейке, которой, конечно же, было далеко до многословных подвываний муэдзинов, но для первого раза в завоеванном городе - вполне достаточно. Улыбнувшись сопровождающему его евнуху, он задал вопрос, стараясь придать голосу оттенок насмешливого сочувствия: - Как, должно быть, досадно: стоять за спиною Великого визиря, быть его правой рукой, доверенным всех его тайн - и уступить его место, наследство, все его тайны, его богатства и славу тому, кто более всех желал свергнуть их во прах. Но Заган-паша слишком близок теперь к султану, и его звезда сейчас сияет на такой высоте, что ни одному облачку не дано затмить ее сияние.
Зоя: Мало-помалу до Зои начало доходить, что турок не просто забавы ради тратит время на разговоры с ней. Ему, похоже, было что-то нужно от нее, вопрос только в том, кто интересовал его - наложница Махмуда-паши или дочь Луки Нотараса? Про голоногую циркачку с Аркадиевого форума речь, конечно, не шла. - Господин мало говорил со мной ночью, - осторожно промолвила она, не вполне уверенная, на чьей стороне этот странный вельможа. Беззастенчивость эта в то же время была лестна для мужской доблести паши Махмуда. - Может, он еще и не знает вовсе, что ему от обещанного места отказали... При этих словах воображение живо нарисовало Зое, как ее хозяин, голый по пояс, вооруженный мотыгой, обливаясь потом, со страшными проклятиями пытается распушить спекшуюся от засухи землю, то и дело попадая по булыжникам. Пришлось даже тряхнуть головой, чтобы отогнать это кошмарное видение прежде, чем оно продолжилось бы картиной разваленного крестьянского домишки, битком набитого сопливыми детьми, и семейного очага, на котором сама кира Анна готовила бы пустую похлебку из колодезной воды и одного боба. - По справедливости, так паша Заганос вовсе не заслуживает, чтобы кататься, как сыр в масле! Если бы я могла увидеться с султаном, я бы ему рассказала!... - Зоя снова прикусила язык, понимая, что в который раз сболтнула лишнего.
Мехмед Фатих: Длинноволосый юноша сделал гневное движение - но рука знатного турка, слегка шевельнувшаяся на шелковом поясе, утихомирила порыв его возмещения, готовый пенным валом обрушиться на голову бесстыдной девицы. Сам повелитель империи остался спокоен к этому навету, как если бы почитал его наиболее естественным делом, ожидал услыхать и был доволен, что неосторожные слова наконец сорвались с кончика зойкиного языка. - Если бы каждый из нас получал от Аллаха только то, чего он достоин - сколь много знатнейших мужей закончили бы свою жизнь в глухой подворотне, питаясь из одного корыта со свиньями,- с рассудительностью, достойной подлинного философа заметил Фатих, чья улыбка становилась все более ласковой, а глаза глядели на танцовщицу со все большим сочувствием.- Ага-паша, да продлит Всевышний его дни - человек многих пороков, то верно, но и величайших достоинств, которыми в наше время может похвастаться не каждый государственный муж, особенно - поставленный так высоко. Жестокость его с твоими единоверцами для нас,- на сей раз он счел возможным не поправляться,- искупается его храбростью; его гнев - преданностью клятвам, принесенным им перед Али; что же касается его падкости до вашего пола, то можно сказать лишь, что, завоевывая женщин, он не теряет себя в них - дело, наиболее важное для мужа войны, не для юноши, что одержим сладострастными мечтами. Прибавь сюда повиновение воле султана и достойное похвалы презрение к бренному земному богатству, сгубившее столь многих... хотя бы его предшественника,- при этих словах Мехмед не смог удержать ядовитого смешка. Пока у него еще не было повода и доказательств, но придет время - и он насладится унижением, а может быть, и казнью того, кто смел противиться его воле и предпочел принять награду из рук врагов ислама, а не благосклонность своего юного повелителя. Но каждый делает свой выбор - и да будет так!
Зоя: Вельможа говорил так возвышенно и книжно, что Зоя далеко не всегда понимала его, даже если слова были все сплошь знакомые. Каждый грех и добродетель паши Заганоса, оглашенный им, ромейке приходилось мысленно переводить на простонародный лад. То ли она в чем-то ошиблась, то ли и впрямь любимый советник султана представлял собой живодера, бахвала, подхалима, потаскуна и гордеца разом. Учитывая странность турецких обычаев, было вполне возможно, что именно эти завидные качества, не столь явно присущие паше Махмуду, помогли его сопернику вознестись на небывалые высоты. - Как же, знаем мы его бескорыстие! - запальчиво возразила Зоя. - Своей под...ложнице из императорского дворца платьев натащил, в конюшне кони чужие ржут, не его, небось, султанские - а он ими раздаривается!
Мехмед Фатих: - Как смеешь ты раскрывать свой поганый рот!- прежде, чем она проговорила еще какую-нибудь кощунственную вещь, подвергнув поруганию имя полководца и нового Великого визиря, длинноволосый евнух очутился на ногах. В мгновение ока он очутился перед танцовщицей, и уже занес руку, чтоб покарать ее за ложь тем способом, которые были в чести при дворе мусульманских владык. Однако, христианский бог, как говорят, милостивый и долготерпивый, еще видно не совсем оставил свою недавнюю почитательницу. Во всяком случае расправа, столь ожидаемая другим участником этого допроса, была остановлена негромким, хранящим безмятежное спокойствие голосом, которому невозможно было не подчиниться, и который произнес только одно слово, прозвучавшее слово военный приказ. - Абдулла. Красавец застыл с занесенной рукой, в растерянности оглянувшись на спутника, которому полагалось, по его соображениям, первому нанести удар беспутной рабыне, вздумавшей пятнать светлое имя мужчины. Но его пылающий взгляд, словно сполох огня, вырвавшийся из горячих земных недр, разбился о скалу из беспросветно-черного камня, неколебимую и холодную, как глаза невысокого турка, продолжавшего возлежать на подушках с таким видом, словно вокруг него порхают невольницы из сераля. И все же молодой человек попытался протестовать. - И ты будешь слушать, что говорит эта... эта... шлюха Махмуда, который отсиделся за спинами войска, не опалив в огне даже полу тобой подаренного халата?!- воскликнул он по-персидски, отступая от циркачки и с чисто восточной экспрессией всплескивая руками, говорившими, казалось, в десять раз больше, чем даже интонации его голоса, звеневшего от возмущения словно клинок, ударившийся о железный же щит. - Разве ты не знает, что Ангел спит и видит, чтобы столкнуть тех, кому ты действительно дорог, водить твоей рукой и стать для тебя вторым Халилем! Клянусь Аллахом, я не удивлюсь, если по ночам он возносит благодарность Всевышнему за то, что старика сместили; теперь он может сражаться за власть, не опасаясь упреков в предательстве! Неужели ты веришь тем, кто кружит вокруг места битвы в ожидании часа, когда можно будет поживиться чужой победой. - Я слушаю всех,- ответил ему новый повелитель Ромеи на греческом, чтобы провинившаяся собеседница тоже поняла суть их спора, по крайней мере ту, которая была для нее предназначена. Затем губы мына Мурада дрогнула в кривой ухмылке, и он закончил уже на османском. - Я слушаю всех, но слух преклоняю не к каждому.
Зоя: Резкое движение второго османа, которого, как оказалось, звали Абдуллой, заставило Зою зажмуриться и втянуть голову в плечи. Так она и сидела, пока над ее головой звучала варварская речь завоевателей, и лишь когда вельможа с царственным достоинством заговорил по-гречески, робко приоткрыла сперва один глаз, потом второй и осторожно скосилась на турка. Видать, и впрямь он был важной птицей, раз уж султан доверял ему разбирать жалобы и доносы. Некое смутное подозрение впервые посетило Зою, однако она пока что не смогла сообразить, что именно ее так тревожит в словах молодого патрикия - уж слишком много было поводов для перепуга. Тем не менее, поняв, что ее странный собеседник не просто придерживает стремя своему басилевсу или там подает полотенце после умыванья, она решила воспользоваться случаем и оправдать высокое доверие, раз уж довелось дочери Анфима попасть в число тех, кого турки слушали. - Прощенья прошу, если что не так сказала. Верно, это все дал паше Заганосу султан в награду за то, что тот изловил принца... Аркана и голову его на блюде преподнес. Великое ведь дело!
Мехмед Фатих: На этот раз черты султана переменились. И это было не темное облачко, что предвещает кратковременную перемену погоды и быстрые, словно девичьи слезы, дожди. Его лицо потемнело, как если бы солнце над его головой затмила вдруг черная туча; в глазах засверкали короткие вспышки молний. Каково бы не было самообладание повелителя правоверных, при воспоминании о принце, который не мог быть никем иным, как его дядей, думы наследника Мурада становились чернее ночи. Он был не просто жив, он был еще на свободе! Он в любой день мог явиться ко дворе и заявить права на престол, потребовать то, что ему полагалось на правах старшего мужчины в семье и старшего брата отца, внука Сулеймана! Но хуже всего было то, что у него найдется поддержка - особенно теперь, когда Чандарлы Халиль сидит под арестом, и когда все знатные роды империи поймут, что эта же судьба ждет и их. Однако, Мехмед-султан не был бы собой, если бы позволил тревоге слишком долго одолевать себя на глазах людей, которым знать его беды, его тревоги было запретно и не положено. Усилием воли придав красивому лицу прежнее выражение - только теперь его восковая неподвижность отдавала судорогой, что искажает лица покойников в их последние минуты - он с безмятежностью спросил бархатным голосом, словно речь шла о дворцовой сплетне или веселой истории: - Так Заганос-паша изловил какого-то латинского принца? Теперь понятно, почему утром ему с таким трудом удалось разлепить веки. Смотри, как бы Махмуд Ангел не положил глаз на твоего брата - если, конечно, он до сих пор не сделал его своим наложником. Так ведь, скажи мне, красавица?
Зоя: - Именно так, господин, - поспешила согласиться с вельможей Зоя, от которой не ускользнуло, как он переменился в лице, стоило ей упомянуть об этом славном деянии Заганоса-паши. - Только, с вашего позволения, не латинского, а турецкого, и не сам ловил, а отправил за ним погоню, но вот поймал ли - в точности не знаю... Связь между утренней усталостью зловредного первого визиря и поимкой принца поначалу ускользнула от Зои, равно как и то, о каком это брате толкует ее собеседник, но потом ей все же удалось отыскать смысл и в этих словах турка. Собственно, на постельные предпочтения Заганоса ей было наплевать с Константиновой колонны, но предположение, будто бы кир Махмуд под его влиянием может предпочесть свежей (почти) девице (ну, не совсем) шестнадцати лет ее ровесника мужеска пола, показалось Зое оскорбительным вдвойне - как для нее самой, так и для ее господина. - Мне говорили, у паши Заганоса здесь тоже знатная девушка в наложницах и даже показывали после них простыни, - поспешила она поделиться своими наблюдениями. - Меня он подарил, а наверху заперта еще одна, латинянка - сущая курица, но смазливенькая. Потому сомнительно мне, чтобы он этого самого принца употреблял, да так, что умаялся - вот что шкуру с него лоскутками срезал, это еще куда ни шло.
Мехмед Фатих: Ромейка весьма удивилась бы, если бы молодой владыка города счел ее достойной своего доверия и поведал, что ему на альковные приключения своего нового Главного советника было бы наплевать... помилуй Аллах, с самих дворцовых ворот. В том, чтобы мужчина развлекался с девицами и матронами благородного рода, попавшимися ему в плен после порабощения очередного осмелившегося сопротивляться города или местечка, не было ничего зазорного: право победителя и тяжкая обязанность побежденных было навязывать и принимать свою и чужую волю, утолять и служить утолению нетерпеливой страсти и буйной похоти. Лала никогда не порицал в своем воспитаннике подобных порывов, подавая пример своей собственной жизнью - и странно было бы ученику ущемлять в нем естественное право мужчины... Пока оно не шло вразрез с планами его государя, естественно. Поэтому сплетня, пересказанная ромейкой, скорей позабавила Фатиха; как это часто бывало, он решил отложить волнующую его тему разговора, чтобы вернуться к ней после - обманное движение, дающее преимущество в бою с опытным, и тем более, с наивным противником. Красные губы мужчины раздвинулись в улыбке - а затем он рассмеялся, задорно и резко, как будто бы кто-то провел заостренным гусиным пером прямо по обнаженной спине. Длинноволосый евнух, прекрасно знавший своего господина, вернулся на свое место. - Так вот почему ты наговариваешь на этого почтенного человека и лжешь на него понапрасну! Он просто не захотел тебя, выбрав другую, и даже не оставил тебя на закуску, чтобы разнообразить свой пост после долгого воздержания. Ты попросту позавидовала той, кому выпала честь согревать ложе Первого визиря, досадуя, что тебя приблизил к себе только второй?
Зоя: Если согласиться с тем, что всякая беседа подобна поединку, то сейчас турок не просто сшиб Зою с ног, но еще и хорошенько макнул носом в ближнюю лужу. Конечно, ей было чему завидовать, как накануне позавидовала бы невольница Сабита эль-Ксара наложнице второго визиря, и как женщина для утех первого визиря завидовала бы той, что ублажает самого повелителя османов. У женщины нет иного способа возвыситься, кроме как через мужчину, и Зоя не находила в этом ничего зазорного. Досада же ромейки была вызвана тем, что вельможа вообразил, будто ее может привлекать не громкий титул, а его носитель. - Это еще неизвестно, кому жалеть об этом надо, - сочувственно протянула она, - потому как паша Махмуд мужчина молодой, видный и неугомонный, прошлой ночью сам не глаз не сомкнул и мне покоя не давал. Я много всего умею - и плясать, и петь, и птицей свистеть, и сказки рассказывать, уж он со мной не заскучает. А что паша Заганос? От одной его девицы только памяти и осталось, что грязные простыни, а вторая своей болтовней о грехах даже патриарха уморит.
Мехмед Фатих: На сей раз засмеялись оба турка. Мехмед - потому, что напоминание о проповедях девицы, которая бы заткнула за пояс любого из шиитских имамов, вещающих о преемственности власти потомками Праведных халифов, теперь, в обрамлении цветистых простонародных речей ромейки показалось ему легким и приятным. Нет, он не позабыл о вопросах, которые намеревался задать своему первому визирю, но с долей истины раскусив, что злопыхание это вызвано не действительной изменой, а женской досадой, решил до поры отложить серьезные дела на потом. Евнух смеялся потому, что смеялся повелитель. - Как тебя зовут, женщина?- пухлым мизинцем, с которого метал молнии драгоценный топаз, султан вытер слезу, проступившую на его длинных ресницах.- Клянусь Аллахом, когда Махмуд-паша прискучит твоими ласками, я прикажу взять тебя ко двору и сделать главой над моими шутами. Надутые индюки из мечатей полопаются от злости, но что мне за дело; я пока еще повелитель в собственном доме! При этих словах евнух сделал движение, побуждавшее к тишине. Но было поздно: не успев предотвратить султанское откровение, он ничего не мог сделать теперь, когда тайна, как птичка, спорхнула с красных губ молодого султана и огласила покой своим восторженным щебетанием.
Зоя: - Ох... Не утратив дар речи окончательно, Зоя, тем не менее, пока что не могла выразить султану Мехмеду свое нижайшее почтение в выражениях, более приличных для разумного существа. Если бы кто-то мог записывать мысли ромейки с той же скоростью, с какой они сменяли друг друга, то в считанные мгновения измарал бы закорючками изрядный кусок пергамента. При этом написанное стоило бы немедленно сжечь, поскольку назидательного чтения из этого никак бы не вышло. Достаточно сказать, что, вспоминая о недавнем обыске, Зоя чувствовала себя почти оскорбленной равнодушием султана к своим прелестям - помимо того, что она уже привыкла к мужскому вниманию, было бы лестно обратить на себя внимание самого... Хотя взбираться по лестнице стоило постепенно, не перепрыгивая через ступеньки, тем более, что Мехмед все же отличил дерзкую девицу. - Мне дали имя Чалыкушу, господин, - наконец, отозвалась Зоя, волнуясь, как в день своего первого самостоятельного выступления.
Мехмед Фатих: Молодой повелитель града константинова также прикусил губы, раздосадованный собственной несдержанностью - но страшнее первой сделанной им ошибки могла быть только другая: показать, что ты признаешь ее и считаешь угрожающей собственному величию. Поэтому султан лишь презрительно фыркнул, скруглив красный рот; смуглое, уже слегка одутловатое от наследственной приверженности к вину лицо снова стало бесстрастным и отразило надменность. Как это часто бывает, недовольство его тут же обрушилось на ближнего. - Имя? Что это за имя Чалыкушу, не благословленное Творцом нашим Аллахом, и не вписанное ни в одну книгу? Тот, кто нарек тебя так, должно быть, был гяуром-немусульманином, или отступником-кафиром; уже за одно это его следовало бы повесить кверху пятками на большой площади. Кстати,- стремительный поворот головы к своему накрашенному советнику показал, что Завоеватель совсем не так неповоротлив, как это диктовалось его плотной комплекцией, и куда как менее забывчив, как на это надеялись многие его недруги.- Я дал моим новым поданным, поклоняющимся Исе, право по-прежнему исполнять их молитвы, но приказал, чтоб ни один звук не поднимался более к престолу всевышнего, кроме призывов муэдзина. Почему до сих пор с их храмов не сняты колокола? - Мой господин,- длинноволосый юноша приподнялся на своем месте, почувствовав, что неосторожная молния может угодить в него так же внезапно, как набегают на февральское небо облака - предвестники непогоды.- Я доносил вашу священную волю до Великого визиря, почтенного Заганос-паши, но он посчитал, что сегодня, сейчас, подобный поступок может вызвать возмущенье галатцев, которые и без того являются крайне ненадежными союзниками... Мехмед вскочил, словно подброшенный в воздух неведомой силой. В это мгновение от него исходил такой гнев, что, казалось, молнии могут и вправду посыпаться из его глаз и ладоней, настигая непокорных, посмевших противиться воле прославленного победителя. Сделав пару быстрых шагов, он остановился перед наперсником, при виде подобного великолепия предусмотрительно простершимся ниц. Сын Мурада дрожал, как будто внутри него метался и искал выхода страшный огонь, порожденный ужасным творением - урбановой пушкой, сломившей неколебимые твердыни Константинополя. - Союзники?!- вскричал он, сверкая глазами.- Союзники? Генуэзцы? Венецианцы? Да кто сказал, что я нуждаюсь в подобных союзах? Мы раздавили один город неверных - и раздавим еще сотню сотен, сколько бы не тщились они сопротивляться предначертанному! Мы исполнили предсказанье Пророка - и мы понесем свет ислама дальше, во все края бесконечной вселенной. А их боги... спроси сейчас, спроси у нее,- Мехмед быстро вытянутой рукой указал на замершую Зойку,- часто ли она посещала свои молебствования и как сильно помог ей их Бог, когда настал час! Спроси немедленно! Спроси!
полная версия страницы