Форум » Город » Чужие тайны. Галата. 30 мая 1453 г. Около семи часов вечера » Ответить
Чужие тайны. Галата. 30 мая 1453 г. Около семи часов вечера
Йоргос: ....
Ответов - 23, стр:
1 2 All
Йоргос: В сравнении с тем, что творилось на другом берегу Золотого рога, в Галате было тихо и спокойно. Это было особенно странно после сырой темной камеры, после янычар, во дворце подесты, после разговоров с османским вельможей, слова которого раз за разом всплывали в памяти ромея, словно вязко-терпкое послевкусие от неспелой хурмы. Наедине с собой, меря шагами мостовые генуэзского квартала, Йоргос мог признаться себе в том, что слова вельможи, почти посулы, почти условия были заманчивы. Не настоящим, нет. Своевольного парня, привыкшего делать, что вздумается и ни перед кем не отчитываться вовсе не прельщала армейская муштра, но вот будущее, нарисованное несколькими словами вельможи, и воображением самого ромея было заманчивым. Вот только, для того, чтобы у Йоргоса было это будущее, да и вообще хоть какое-то, нужно было убедиться, как минимум в том, что принц Орхан, стремившийся в Перу, еще не добрался сюда, или же отыскать его убежище. Йоргос, не обремененный попутчиком мог позволить себе вести поиски так, как счел нужным. А именно, сначала осведомиться у людей, которые ухитрялись знать все происходящее в городе, о том, кто входил в ворота генуэзского поселения. Таковыми были в первую очередь гулящие девки, или же, как принято было называть таких дам в городе, гордо носившем титул «Второго Рима» - гетерами. Немало их перебралось теперь в Перу – поближе к сытым латинянам, подальше от участи, постигшей тех, кто остался в павшем городе. Отыскать знакомых было не особенно сложно. Старая, выцветшая женщина, открывшая парню ворота небольшого домика, возвышавшегося над беленой каменой оградой, была одной из старейших проституток Константинополя. О ее красоте до сих пор вспоминали как те. Кому довелось знать Евдокию лет двадцать назад, так и те, кому достались только слухи. - Жив, проныра, - скрипуче рассмеялась старуха, потрепав Йоргоса по щеке, и посторонилась, пропуская в чистый, ухоженный дворик, одновременно палкой, на которую опиралась при ходьбе, отгоняя заливавшегося лаем дивно уродливого кобеля, - ну, ты пришел куда нужно. Так что… Ромей скупо поблагодарил женщину, косясь на пса, который не желал униматься, и поторопился пройти к крыльцу. Досадливо оглянулся на ковыляющую по двору старуху и спросил, куда делась ее воспитанница, да и другие шлюхи, которые жили при Евдокии ранее. - Разбежались, - пожала плечами та, - кто и вовсе покинул Ромею, кто, - женщина каркающее неприятно рассмеялась, и остановилась у крыльца, переводя дыхание, - в монастырь подался, другие помоложе сыскали себе покровителей, не гнушаясь и бондарями, и сапожниками. - Как же вы ты одна, бабушка? Йоргос называл Евдокию так с первого дня их знакомства, случившегося десяток лет назад. -Да не одна я. Помнишь Никифора, блаженного, да дочку его убогую? - йоргос кивнул, приоткрывая дверь для хозяйки дома, с кряхтеньем поднявшейся по ступеням, на крыльцо, - они у меня поселились. Бродяга едва сдержал смех, вспомнив сумасшедшего старика, с незрячими глазами, зрачки которых были скрыты за бельмами, несущего околесицу про покаяние и конец света, у церковной паперти, или на форуме, да сопровождавшую его девицу, тощую, бледную, немощную, на которую смотреть было жалко – тощая, волосенки жиденькие, а водянистые, бледно-голубые глаза, с короткими по-поросячьи светлыми ресницами слегка на выкате. И взгляд глупый, и какой-то обреченный. Говорила девица мало, коверкая слова до неузнаваемости, потому и считали ее за дурочку, жалели убогую, вынужденную заботиться о вовсе выжившем из ума старике. Однако день был полон приключениями настолько, что ромей даже не удивился, увидев блаженного с совершенно ясным взором в чистой одежде, с причесанной бородой. Устал. Эмоции выгорели, а что осталось было присыпано пеплом. Присев к столу, пустому, стоит отметить, Йоргос, после расспросов о делах и планах, перешел к главному, тем более, что и хозяйка устроилась тут же. В новой истории Георгиоса, правды было еще меньше, чем в той, что была рассказана визирю Мехмета про предложение ядоварителя. Зато к концу байки слушатели получили объяснение и тому, что Йоргос был приодет и даже вооружен и вообще выглядел до неприличия пристойно в сравнении со своим обычным обликом, и тому, как оказался в Пере, и тому, зачем ищет принца Орхана. Трудно спрашивать о каком-то человеке, не называя его имени. Но слуге принца, а из рассказа Георгиоса выходило, что он нанят был Орханом несколько дней назад и всюду сопровождал турка, бившегося на стороне ромеев, пока во время захвата османами монастыря, где оба они надеялись найти укрытие, не потерял из виду своего господина. И вот теперь, как верный и преданный слуга, старается найти Орхана, а раз сам он сумел добраться до Галаты (каким образом – история умалчивала) то решил, что турок тоже, может быть здесь, вот только не знает, где бы тот мог укрыться. Помявшись немного, но, все же простодушно осведомившись у Никифора, не выходил ли тот к воротам латинского поселения и не видел ли кого примечательного, бродяга натолкнулся на такой насмешливый взгляд, что замолк, враз поняв, что хоть и считали Никифора блаженным, старик вовсе не выжил еще из ума, чтобы в такое время выбираться на свой нехитрый промысел. - Надо искать в домах людей знатных, - рассудительно заметил Никифор, - у тех, с кем твой хозяин дружбу водил, кого знал. Кто может и укрыть и защитить, если понадобится. - Во дворец подесты сходи, - подсказала Евдокия, внимательно слушавшая, и теперь решившаяся высказать мысль, показавшуюся ей дельной. Ромей, уже освоившийся настолько, что вздумал, было, спросить, не найдется ли у гостеприимной хозяйки какой-нибудь снеди - с кухни доносился запах чечевичной похлебки с салом и чесноком - осекся. Закашлялся, поперхнувшись на вдохе, и после, когда кашель прошел, разом как-то поскучнев, стал прощаться, ссылаясь на спешку. Как нередко бывает, уже на пороге вспомнились старикам имена людей, которые могли бы дать приют человеку положения османского заложника, Евдокия даже подсказала, куда именно стоит идти, и, напутствуя пожеланием доброго пути, перекрестила синеглазого проныру, старавшегося поскорее оказаться за воротами дома и подальше от голосистой тощей шавки, которая с необычайным рвением доказывала свою полезу и верность хозяйке. Итак, решив, что сочиненная наспех история вполне правдоподобна, чтобы использовать ее еще раз, если возникнет необходимость, Йоргос направился в сторону консульского дома, решив не размениваться по мелочам. Разумеется, он не стал ломиться в ворота. Такие сложности, как общение с привратником, который все равно прогонит, были бродяге ни к чему. Просто обойдя вдоль ограды, не особенно заботясь о том, что его заметят те, кто был по эту сторону дома, ромей взобрался на стену, благословляя архитектора, строившего особняк, за то, что тому не вздумалось полировать камни и замазывать стыки меж ними, так, чтобы нельзя было упереть носок ноги, или найти выступ для пальцев . Султанская печать за пазухой придавала бродяге уверенности, не твердой все же, но Йоргос был не прочь проверить, при случае, магическое действие тугры на простых смертных. Похоже, тугра приносила удачу. Или же настроенные на защиту дома, слуги, готовились встречать опасность у ворот, не думая о том, что кому-то вздумается, как хорьку в курятник, проникать в особняк тайком. Выбирать, куда лезть особенно не приходилось, разбираться в средствах – тем более, и потому оказавшись к кладовой, окно которой отошедшая на минутку служанка оставила приоткрытым, чтобы проветрить комнатку от затхлого, машинного запаха, Йоргос перевел дыхание, и , прихватил небольшой сундучок со сбитым замком, стоявший у самой двери, взвалил его на плечо и нагло вышел в коридор. Наскоро оглядевшись, парень просто направился в сторону лестницы, зная, что в подобных домах, комнаты хозяев, да важных гостей, обыкновенно располагаются на верхних этажах. Угрюмый вопрос, куда ставить сундук, был наготове, если вдруг, в какой-то из комнат, куда проныра заглядывал, в поисках подходящего укрытия, окажется кто-то из обитателей особняка, как и история о том, что приходится он сыном дальней родственницы кухарки, к которой и пришел по просьбе умирающей матушки, чтобы спросить давний долг , дескать денег нет на покупку масла. А после кто-то, отправившись за искомой особой, всучил ему сундук, да велел снести в господскую комнату. А там уж, если встреченный усомниться, да решит допытываться, как именно незваный гость оказался в доме, действовать по ситуации. В конце-концов, обвинив привратника в том, что тот заснул, оставив ворота открытыми, можно было даже объяснить и такой абсурд, что дом посланец за мифическим долгом, просто перепутал. Тогда уж достанется привратнику. Он уже собирался прикрыть дверь очередной комнаты, но аромат благовоний, которым был напоен воздух в этой спальне, буквально заворожил, и парень шагнул внутрь, машинально прикрыв дверь за собой. Беглый взгляд, пройдясь по убранству комнаты, остановился на нитке ярких коралловых бус, небрежно брошенных на крышке высокого кассоне, подле небольшой резной шкатулки. Вспомнилась россыпь деревянных бусин, расписанных золочеными цветками, оставшихся в траве монастырского двора. И Зоя…. И слова Заганос-паши о том, что она была с Ксаром… С другим… Йоргос повел плечами, сбрасывая неприятное, какое-то тоскливо-брошенное состояние, накатившее в этот момент, и вдруг услышал легкие шаги за дверью. Искать укрытия в комнате, прятаться под кроватью, выжидая пока человек уйдет, было бы самым логичным выходом, будь у ромея время на ожидание. Он, опустив сундук у стены, метнулся мимо двери, открывавшейся внутрь комнаты, вставая так, чтобы оказаться вне поля зрения того, кто может войти, но, на всякий случай, молясь, чтобы человек этот прошел мимо, вынул короткий кинжал из ножен, и замер.
Зоя Асень: Дни женщины тоскливы в ожидании, но вместе с тем, это самое нормальное состояние. И можно сколь угодно терзать себя да только толку от этого не будет ни капли. Гораздо разумнее попытаться посвятить себя делам более обыденным и привычным. Разные мелочи отнимают много времени, а остаток и пустоту можно заполнить молитвой. Вот только нынче, что днем, что ближе к вечеру, молитва замирала на губах, а взгляд останавливался на одной точке в стене и мысли двигались в совершенно иную сторону. Бесполезно и даже кощунственно было сидеть так и дальше. А потому Зоя позволила себе выйти из дома и посидеть в небольшом садике на скамейке. Крики и стоны раненных, тела убитых – женщина не видела всего этого воочию и близко, но иногда ей казалось, что она тоже была там, в том городе, когда турки вошли в него. Кровь, боль и грязь.. И как ужасно было осознавать, что всего этого можно было избежать, если бы император был достаточно дальновиден и послушался бы своего брата! Если бы уния не была заключена, если бы они пошли на договор с турками! Ах, миллионы «если бы» витали в воздухе, но толку от них было, что от песка, гонимого ветром в пустынях: далеко, призрачно, ненадежно и бесполезно. Они просачивались сквозь пальцы, заставляя глаза блестеть от грусти – это подступали слезы, а сердце билось от горя, постигнувшего народ, все сильнее и сильнее. Мучительные размышления в результате и подняли женщину со скамейки, заставили пройтись по крохотному садику, а затем, когда за стеной раздались крики – на улице явно что-то происходило (может быть и воришку ловили, а, может быть, и нечто большее), вернуться в дом. Коридоры, слуги.. в своей комнате Зоя чувствовала себя вполне в безопасности, на маленький сундучок у стены, которого раньше не было, даже внимания не обратила: как-то не до того было. Дверь за спиной закрылась, а женщина прошла по комнате, вздохнула и, открыв сундук, присела с ним рядом, выискивая нужные ей вещицы.
Йоргос: Тихие шаги, приблизившиеся к двери стихли на мгновение, и Йоргос, уже понимая, что человек не пройдет мимо задержал дыхание. Створка двери скрыла его от вошедшей в комнату молодой женщины, которая уверенно и спокойно пошла по комнате, сосредоточенная на собственных мыслях. За окном было еще светло, но здесь, в комнате уже собирались легкие тени, растушевывавшие цвета, чтобы позже, напитавшись силой от близящейся ночи, перекрасить предметы в сумрачные и темные оттенки. Невольно залюбовавшись вошедшей, Йоргос по платью узнал в ней ромейку. Богатую и знатную, скорее всего, если брать во внимание место, где они находились. А как ведут себя эти самые богатые и знатные обитательницы роскошных гинекеев, застав в комнате постороннего вооруженного мужчину? Этого пройдоха с рыночной площади за Элевтерийской гаванью не знал, но полагал, что совершенно так же, как все нормальные женщины – кричат, зовут на помощь, видя в незваном госте насильника и убийцу. Надеяться, что хозяйка этой комнаты поступит иначе, не приходилось. А потому оставалось открыться и молить женщину о милости и сохранении тайны. Бесшумно ступая, Йоргос шагнул вслед за женщиной, опустившейся подле одного из сундуков, и, не мучаясь сомнениями, грубо, решительно накрыл ладонью рот дамы, одновременно запрокидывая белокурую головку и приставляя лезвие кинжала к ее горлу. - Ради Христа, господа нашего, молю, - уверенный сильный шепот плохо сочетался со словами просьбы, - не кричите! Клянусь покровом Богородицы, кира, я не причиню вам зла, только помогите мне. Надо было упомянуть и про то, что на честь женщины посягать он не собирается, но легчайшая тень мысли о том, что упоминание об этом может быть истолковано женщиной в прямо противоположном смысле, заставило ромея ограничиться сказанным. - Если обещаете не кричать, кивните, прошу… «А ведь закричит, - обреченно подумал бродяга, - пообещает молчать, и едва уберу ладонь, завопит и начнет звать слуг».
Зоя Асень: Руки были буквально погружены в одежду, что, аккуратно сложенная, находилась в сундуке. Зоя не помнила где именно лежит накидка, а звать служанку отчего-то не хотелось: сейчас гораздо проще и приятнее будет в тишине и покое найти одежду самой. Хоть какая-то видимость деятельности. Тонкие пальцы, не приученные к грубой работе, бережно перебирали ткани. У Зои были и более дорогие и красивые вещи, но не здесь. Впрочем, нельзя сказать, что женщина чувствовала себя из-за отсутствия вещей более ущербной, но все же в каждой мелочи, в каждом дуновении и даже в самом пребывании в этом доме все кричало: Константинополь пал. На мгновение Зоя замерла, глядя на вышивку, а затем легкий, едва слышимый шорох; настолько тонкий, что он выделялся только благодаря контрасту: за окном было шумно, а в комнате, после шороха перебираемой в сундуке ткани, вдруг наступила тишина. Но даже и заметив этот шорох женщина не придала ему особого значения, а потом уже было поздно кричать, да и просто - невозможно. Чужая мужская рука плотно закрывала рот, голову запрокинули так неожиданно, что на мгновение перед глазами вспыхнули светлые пятна, а острый холод около горла будто сковал деспоину по рукам и ногам: женщина, собиравшаяся было вскочить, оттолкнуть незнакомца, может быть ударить и уж точно, как минимум, закричать, замерла во вдруг ставшей очень неудобной позе. Первый испуг, страх, пробирающийся в самое сердце, а затем и удивление, ведь слова незнакомца так не соответствовали его делам! К чему было нападать на нее, если он сразу же собирается отпустить ее? А если она не согласится? Глаза женщины, в первый момент расширенные от ужаса, чуть сузились, когда фамильная гордость изнутри немного подняла голову. А если она не пообещает молчать? То что он сделает: убьет ее? Может и убьет, кто знает! Раз уж добрался сюда, в комнату к жене наследника императора, то, верно, пойдет и дальше. Что ему приказано? Похитить ее? Нет, глупости! Зачем это? И в данный момент ничего лучше, чем смириться и покориться, в голову не пришло. Всего несколько секунд Зоя пристально, тщательно, словно собиралась запомнить каждую черту мужчины, смотрела на своего пленителя, а затем опустила взгляд вниз и на несколько секунд прикрыла глаза, соглашаясь. Чуть помедлила и, вспомнив о приказе кивнуть, кивнула коротко, осторожно, боясь порезать тонкую кожу на шее о острый, без сомнения острый, нож. Дрожащие руки при этом замерли где-то на уровне груди, пальцы сжались в кулаки и желание отвести опасное лезвие от горла, откинуть чужие руки пришлось перебарывать в себе раз за разом.
Йоргос: Во взгляде белокурой женщины был не только и не столько страх. Даже в такой ситуации она сохраняла достоинство. В этот день Йоргосу уже приходилось доверять незнакомцам, просто верить, полагаясь на обещания. Вот и короткое движение головой, - слабый кивок был таким же обещанием. И ничто не помешало бы женщине нарушить его. Бродяга это знал, и она, Йоргос отчетливо понимал это – знала. - Вы обещали, госпожа, - шепнул он, - и я обещал. Ладонь, зажимавшая рот женщины мягко скользнула, пальцы, пройдясь по шее, к затылку, ушли в густые, пахнущие какими-то травами волосы, а лезвие дрогнув на миг, осталось на прежнем месте. - Мне не нужна ваша жизнь, кира, и драгоценностей можете не предлагать, - смешок в интонации уже тихого голоса прозвучал явственно, - я уйду, как только вы ответите на несколько вопросов. Он с тревогой взглянул на дверь и спросил. - Никто не собирался подняться к вам сейчас?
Зоя Асень: Что может сделать женщина против мужчины? Практически ничего. Крики, попытки ударить – все это выглядит наивно и отчасти даже истерично по сравнению с силой и мощью воинов, которых обучали с самого детства. И пусть напавший не выглядел как человек знатный (напавшего целиком, с ног до головы, Зоя не видела, но отчего-то сильно сомневалась в его благородном происхождении), но с ножом он обращаться явно умел и это было достаточно. Кем бы он ни был... Деспоина не верила обещаниям мужчины, а собиралась ли держать свое? Какая разница, если кожу горла по-прежнему холодит металл? Дрожь пробежала по телу, когда чужая рука скользнула по шее, затылку и зарылась в волосах. До сих пор делать так имел право лишь Дмитрий и только он! Сердце в груди заухало, если такое вообще было возможно, еще сильнее, отдаваясь в висках. - Нет. Никто, - а разве можно было ожидать от деспоины другого ответа? И даже если бы это не было правдой, если бы женщина ждала мужа или брата, то Зоя соврала бы, несомненно замаскировав их приход под нечто обыденное. Во всяком случае попытавшись. – Но служанка может зайти, чтобы узнать не требуется ли мне что.
Йоргос: Упоминание о служанке Йоргосу не понравилось. Он нахмурился, раздумывая о том, как предотвратить ненужный визит, но ничего дельного в голову не приходило. Задвинуть дверь сундуком и потребовать с женщины прогонять прислугу, если та забеспокоиться, не сумев войти в дверь – было глупо. Это только усилит беспокойство домашних. - Если кто постучит, - бродяга сообразил, что вряд ли в таких домах принято вламываться в господские комнаты, не оповещая о своем приходе, - скажите, что отдыхаете, и велите зайти попозже, - произнес он. Голос был неуверенным. Не хватало только запаниковать. Что тогда? Отчего-то вспомнились кровавые лужи на улицах города. Убить ведь можно и не от желания лишить жизни человека. Со страху можно. Вот войдет кто-нибудь в комнату, и что тогда? Дрогнет рука, и лезвие кинжала рассечет нежную кожу на беззащитно открытой шее. Пройдет глубже, и хлынет струей темная кровь. Пройдоха, поежился, и тряхнул головой, отгоняя это наваждение. Осторожно отвел руку с кинжалом, и даже отпустил волосы незнакомки. - Я держу обещание – напомнил Георгиос, словно это что-то могло значить для испуганной женщины, - расскажите, кто живет и находится в этом доме сейчас, и я… покину вас. Он выпрямился, и отступил на шаг, словно стараясь доказать хозяйке комнаты искренность своих слов. Огляделся снова, и дополнил сказанное еще одни вопросом: - Наверное, счастлива женщина, которая может жить в таком богатстве?
Зоя Асень: Зоя нервно сглотнула - лезвие при этом чуть пощекотало кожу, напоминая о своем присутствии, и просто ответила: - Хорошо. Слова, слова, слова. Нарушить слово так же легко, как и дать его, но последствия при этом могут быть от самых ничтожных и ничего не значащих до катастрофических. Например, уния, заключенная с латинянами. Ведь... но размышлять длинно и пространственно сейчас не было возможности, хотя в обычное время деспоина не преминула бы развить свою мысль, обдумать каждую веточку и каждый листочек дерева-теории. Кинжал исчез от горла неожиданно, заставив Зою даже удивиться - она никак не смела рассчитывать на такое послабление. Слова пленителя казались маленькими мушками, что залетали в уши и бились внутри головы. Он обещает держать свое слово, но стоит ли верить тому, кто тайком пробрался в твой дом, кто с кинжалом в руке вырвал у тебя обещание не кричать? Женщина, по-прежнему испуганная, но старавшаяся не терять присутствия духа и свой здравый смысл - единственное оружие, что у нее сейчас оставалось, вскочила на ноги. Не очень изящно, но поспешно. Взгляд карих глаз смотрел на незваного гостя так пристально, что обладай он властью обращать в камень и мужчина уже превратился бы в столб. - Счастлива? Как можно быть счастливой, видя страдания целого народа? Разве могут вещи заменить тех, кто пал, сражаясь за Константинополь? Это.. - несколько порывистых фраз вырвалось у деспоины, прежде чем она осознала, что вопрос и ответ на него не имеют в данной ситуации особого смысла, какой бы волнующей ни была эта тема для самой женщины. - Это дом каталонского посланника в Галате, - поверить в то, что бродяжка забрался в дом не ведая к кому, было сложно. Так де сложно, как и поверить, что сейчас он развернется и уйдет. А говорить про семью наследника императора - к чему? Пусть Зоя не сказала всего, но она и не соврала при этом. - Где сам консул в данный момент мне неизвестно, но дом полон его друзей и слуг. А теперь, уходите! Инстинктивно деспоина пыталась увеличить расстояние между собой и мужчиной, с каждым словом делая маленький шажок назад или в сторону. Ведь мысли о женской чести и о том, как легко ее порушить, так и витали в голове женщины, норовя внушить ужас и панику.
Йоргос: Иметь дело с женщинами всегда было непросто. Эти создания непостижимым образом ухитрялись уходить от темы разговора буквально с первого же слова. Поэтому и не задавалось у синеглазого пройдохи ладно и складно беседовать даже с Зоей, которую знал без малого лет пять, или шесть, или даже семь… Но если раньше парень в таких случаях просто слушал собеседниц, терпеливо ожидая, когда же женская мысль, совершив все положенные прыжки от темы к теме, вернутся к предмету разговора, то сейчас на подобный подвиг у него не было ни времени, ни настроения. Потому, услышав то, о чем и так знал, бродяга раздраженно тряхнул головой, поджимая губы, и недобро глянул на ромейку, самообладанию которой можно было позавидовать. - Я же не спрашивал, чей это дом, - заметил он нетерпеливо, и со вздохом пояснил, - я ищу одного человека, своего хозяина, только и всего,а он вполне может попросить укрытия у посланника. Стоило попытаться вызнать желаемое, зайдя к обсуждению вопроса с другой стороны. - И понимаю, что вам не хочется выдавать себя и тех, кто находится здесь, - сухой терпеливый голос звучал тихо и почти сдержанно, - скажите только, приходил ли кто-нибудь в этот дом сегодня? На исходе ночи, или же днем? Язвить, упрекая благородную госпожу в том, что если ей так терзает душу участь погибших защитников города, то стоило бы вместе с матерями и сестрами этих самых павших быть на стенах Константинополя, а не ограничиваться молитвами о ниспослании им помощи, Йоргос не стал. Сам был не лучше, заботясь о собственной шкуре.
Зоя Асень: Взгляд незнакомца показался женщине ожесточенным, колким, а тон, несмотря на то, что слова звучали негромко и сдержанно, угрожающим и не обещающим ничего хорошего. - Я весь день была в своей комнате и молилась. О гостях лучше спрашивать слуг. Но, если я узнаю имя твоего господина, то, быть может, и смогу помочь, - руки дрожали и, чтобы скрыть это, скрыть больше от себя, чем от гостя, Зоя крепко сжала ткань платья. А что, если мужчина врет? Господина так не ищут. Что, если он пришел убить кого-то? Кого-то из ее семьи? Мысли возникали в голове и нанизывались, словно бусинки на нитку. Если он собрался убить императрицу? Нет. Или – Дмитрия, наследника императора? Ведь Константин мертв и все, что осталось от великой некогда империи, теперь по праву должно находиться в руках деспота Мореи. Да ведь и эта комната не только ее, деспоины, спальня, но и ее мужа. Причин для беспокойства становилось все больше и больше, ведь теперь приходилось терзаться страхом не только за свою жизнь и честь, но и за жизнь самого дорого человека, что находился сейчас в Галате. В дверь постучали и послышался голос служанки: - Госпожа? Нет! Никогда! Ее муж не погибнет от предательского удара в этом доме. - Здесь чужак! Чужак! В дом пробрался мужчина! – голос дрожал и срывался, потому что было очень, очень страшно, но при этом звучал громко, пронзительно и его, несомненно, хорошо услышали. И как славно было бы при этом оказаться около двери и выскочить наружу. Но рядом было только окно, распахнув которое одним движением руки, Зоя поняла – здесь спасения для нее точно нет. - Помогите! Считанные мгновения прошли между тем, как раздался стук и женщина распахнула окно, выходящее во внутренний двор, а на большее просто времени не хватило.
Йоргос: Вот и так и тает подобно рванным клочьям утреннего тумана в лучах солнца вера в людей. А ведь босяк был убежден, что госпожа обменяет свое молчание на уверенность в том, что острое лезвие кинжала не коснется больше ее белой шеи. Ошибся. И уже не важно было, что готов он был пойти на уступку и произнести имя Орхана, хотя бы для того, чтобы в выражении лица своей собеседницы прочесть беспокойство или удивление, и уже по ним гадать, имеет ли смысл продолжать поиски в стенах этого дома, или же стоит убраться восвояси. Все случилось слишком быстро. Йоргос оказался подле киры уже когда распахивалась дверь в спальню – служанка действовала по первому порыву – ринуться не мешкая на помощь своей госпоже, а не бежать прежде за помощью. И церемониться с благородной красавицей бродяга уже не стал. Грубо ухватил за ворот платья, стягивая ткань так, что край выреза вдавило в нежную кожу, и приставил нож к горлу. Не предупреждающим, но осторожным, чтобы ненароком нанести рану, прикосновением лезвия, а острием под подбородок. Дрогнет рука и нож войдет чуть глубже, изменит выдержка парню – и обагрятся дорогие одежды молодой госпожи темной кровью. - Ну что ж ты так, кира, - выдохнул он прямо в ухо женщины, без особого укора в голосе, словно другими словами выражая мысль: «так и знал!». Не заставляй меня только грех на душу брать, - голос налился отчаянной злой веселостью. Йоргосу подумалось вдруг, что если и может он успеть совершить что-то хорошее в отведенные ему часы жизни, так отправить в рай благородную даму, слишком молодую, чтобы накопить полную меру грехов и слишком защищенную стенами гинекея от соблазнов мира, чтобы приохотиться к грехам плотским. А если попадет она в руки турок, то ведь сама сочтет смерть лучшей участью. Хотя кто их, женщин знает. - Ну чего стоишь, - злой и веселый взгляд парня остановился на побледневшем лице служанки, - ори уже, сзывай сюда всех… Глаза женщины, круглые испуганные с безмолвным вопросом остановились на лице госпожи. А бродяга, отметив сколь дивно пахнут волосы благородной госпожи, поинтересовался у нее шепотом: - Звать то тебя как, - и уже с откровенной насмешкой, сменившей ту малую толику почтения, что была прежде, добавил, - кира?
Зоя Асень: Поступок, совершенный больше под влиянием момента и освещенный одним только отчаянием, не привел ни к чему хорошему. Крики женщины не были услышаны никем, кроме служанки, а та, вместо того, чтобы в свою очередь закричать и позвать на помощь остальных, открыла дверь и вошла внутрь. И мотивы этого поступка служанки были не важны: любопытство или желание помочь госпоже; ведь последствия были столь же неотвратимы как гром, следующий за молнией. Доверие же, если можно было так назвать отношение пленителя к женщине, было Зоей нарушено и вместе с ним исчезло хрупкое перемирие и все надежды на мирный исход. Было горько, обидно и немного стыдно за нарушенное слово, впрочем последнее чувство было мимолетно и исчезло без следа, стоило только мужчине оказаться рядом. Воротник платья с силой врезался в горло, на миг перехватило дыхание. Затем способность дышать вернулась, но лишь отчасти. И из-за испуга ли или из-за неожиданности, но Зоя дернулась, и кончик кинжала, только приставленный к ее горлу, прочертил на светлой коже красную линию. Тонкую и короткую; но все же царапнул, четко обозначив свое присутствие и решимость своего хозяина. Больно от этой царапины не было, но страшно - ужас как и от чего страшнее: за жизнь свою, за честь или за жизнь мужа, и не понятно. Деспоина замерла, стараясь не шевелиться, хотя ноги и подкашивались, но сейчас даже одно единственное движение вниз означало что кинжал вонзится ей в подбородок. Взгляд Зои остановился на служанке, испуганной не меньше госпожи, и это зрелище самым загадочным образом успокаивало. Самую малость, просто возвращая способность говорить. - Убьешь меня и живым отсюда не выйдешь, - по телу волной прошла запоздалая дрожь, слова, вовсе не те, что нужно было сказать, возникали сами по себе. - А сдашься и, может, останешься жив. Имя свое Зоя так и не назвала, но не специально, а просто.. забыв, не придав этому вопросу гостя никакого значения. Служанка стояла и молчала, не смея кричать или уйти, и всё, абсолютно всё сейчас было в руках мужчины.
Йоргос: Легкий фыркающий смешок, прозвучавший прямо над ухом женщины явственно выражал отношение ромея к ее словам. Йоргосу вдруг стало по-настоящему жаль эту красивую в богатстве своих одежд, умеющую держаться достойно даже под угрозой смерти, женщину. Жаль именно потому, что неверными были ее слова, неправильными. Кира слушала свою гордость, свое благородство, свое высокомерие, оправданное ее высоким, без сомнения положением, но не разум. И даже пожелай пройдоха объяснить госпоже, почему все обстоит именно так, а не иначе, даже найди он слова, вряд ли бы кира поняла. Не было у нее того жизненного опыта, который обуславливает отношение к определенным ситуациям, позволяя расставить верные акценты. - Ты бы о себе беспокоилась, кира, - в тихом голосе звучала неприкрытая насмешка – нет, не над женщиной, над ситуацией. Пугать смертью того, кто и так, по сути обречен – бессмысленно. Смерть уже не кажется чем-то пугающим, а воспринимается как вполне определенный факт. Друг, или недруг, терпеливо ожидающий за ближайшим поворотом. Ну случится встреча с ним чуть раньше – что это изменит - И я думаю, что ты приложишь всё возможное старание, чтобы помочь мне покинуть этот дом живым. Моя смерть не слишком обрадует твоих близких или друзей, если им придется горевать о тебе, так ведь? Синий, злой взгляд остановился на лице служанки. - Ну чего замерла, будто жена Лота. Раз твоя госпожа не хочет говорить, скажешь ты. Иначе наша красавица, - лезвие ласково, почти нежно скользнуло вдоль линии подбородка, - обзаведется шрамом в пол лица. Левой рукой парень приобнял женщину тем удушающим жестом, который, не причиняя действительных неудобств жертве, все же мешает ей попытаться вырваться вперед. - Кто твоя госпожа?
Зоя Асень: Неприязнь и страх и отчаяние и осознание того, что она полностью беспомощна – все эти чувства накатывали волнами. Одни из них то занимали первое место, то отступали. Но, если внутри женщины бушевал ураган различных эмоций, то единственное как могла она проявиться свои эмоции внешне – это словами и выражением лица. Вот только правильные слова не шли в голову, все больше какие-то банальные, ничего не значащие глупости и угрозы; а угрозы нападавшего только смешили и, кажется, злили еще больше. Так не лучше ли вовсе молчать? Зоя старалась дышать не очень глубоко, чтобы при вдохе случайно не наткнуться на острие ножа, а еще ее немного мутило от столь близкого присутствия чужого мужчины, что практически прижимался к ней, трогал и ощущал как бьется ее сердце. Взгляд служанки, бледной, трясущейся от страха, метался между напавшим и госпожой. Она не знала что делать и что сказать, но, кажется, непрошенный гость просто не оставил ей выбора, поэтому женщина выпалила: - Кира Зоя.. ой, супруга деспота Мореи... – служанка осеклась. А сама Зоя с тревогой ожидала реакции мужчины. И как, интересно, она должна помочь ему покинуть этот дом? Провести его мимо слуг и самолично открыть ворота?
Йоргос: Теперь уже глаза бродяги стали удивленно распахнутыми, даже испуганными – случись ему оказаться в такой ситуации несколько дней назад, верно не вышел бы он живым за пределы дома. Но сейчас удивление и привычное почтение разного рода отребья к знати было приглушено злостью и азартом, который захлестывал Йоргоса каждый раз, когда приходило понимание, что вряд ли он доживет до завтрашнего полудня, и еще менее вероятно – проживет дольше. - Значит, капризная неженка – перевел он слова служанки в доступные восприятию характеристики новой знакомой, - значит, думаешь, что все будет делать по твоему слову. И будет. Ромей подтолкнул девушку вперед, вынуждая сделать шаг, и посоветовал, шепотом, чтобы не слышала служанка: - Лучше будет, если кира Зоя пойдет сама. И тут в поле зрения бродяги снова попали коралловые бусы. Так уж вышло, что первое такое украшение, куда менее дорогое, прежде чем достаться Зое, принадлежало другой женщине. Чем это было хуже? - Кира, ты ведь не откажешь своему гостю в маленькой услуге? – ласково осведомился он, и не стал тянуть, изложив просьбу тут же, -очень уж мне захотелось получить те бусы, что на лежат на сундуке, в память о нашей встрече…
Зоя Асень: Оскорбительные слова вовсе не ранили Зою, как, возможно, того хотел мужчина. Деспоину куда больше волновала интонация и нож у горла, чем попытки указать на ее изнеженность, бездействие и высокое происхождение, к которому бродяжка, и это казалось Зое несомненным, испытывал сейчас не почтение, но зависть. Женщина крепко стиснула губы, когда мужчина не посоветовал и не попросил, а именно приказал идти, и, подчиняясь, шагнула вперед. А что еще оставалось делать? Было очень неудобно и деспоина не понимала: неужели похититель, «ищущий своего господина», думает провести ее так по всему дому? Их же заметят и будут следить! Ведь если с ней что-то случится, то Дмитрий потом позаботится, чтобы со всеми слугами и охраной в этом доме тоже.. что-нибудь случилось. Бусы? В первое мгновение Зоя даже не поняла о чем речь. Он - вор. Просто вор! И пока остальные стояли на стенах Константинополя, день за днем восстанавливая разрушенные стены, пока защищали свой город, сражаясь и умирая, такие вот люди шарили по чужим домам, выискивая для себя выгоду во всеобщем горе. Презрение к напавшему появилось совершенно неожиданно, отразилось и в голосе и в выражении лица. Получается, задержись она в саду и вернись в комнату минут на десять позже, то и не застала бы тут уже никого. - Отдай ему бусы, - велела Зоя служанке и та, медленно, не отрывая взгляда от мужчины, сделала несколько шажков, взяла бусы и осторожно приблизилась к мужчине, держа кораллы на вытянутой руке, словно кормила мясом дикого зверя и боялась, что тот вместе с угощением откусит и руку.
Йоргос: Прекрасных пленниц до сего дня у Йоргоса не было. Не очень прекрасных – тоже. Как-то не довелось. Поэтому ромей изрядно нервничал. И свидетельством этой нервозности стала дрогнувшая рука, та самая, что сжимала кинжал. Поиграть лезвием, немного напугать женщину, чтобы была послушнее – это все, чего хотел бродяга, но неуклюже пропороть острием кинжала горло деспотины – это было слишком. К счастью Зоя не могла видеть лица своего пленителя в тот миг, когда ему почудилось, что по пальцам потекло что-то теплое, а служанка, протягивавшая бусы смотрела больше на хозяйку, чем на тощего патлатого парня. Георгиос в тот миг был испуган, верно не меньше своей неожиданной жертвы, словно молодой кот словивший случайно грача, и испугавшийся бьющейся в его лапах птицы не меньше чем пернатая жертва- когтей и зубов своего палача. Но как зверь, повинуясь инстинкту сжимает зубы на горле своей добыче, а не бросает птицу, так и парень, переведя дыхание тихо приказал служанке: - Надень их на шею своей хозяйке. И когда женщина повиновалась, и едва нитка с алыми шариками обвила шею Зои, ложась поверх волос, и руки Йоргоса, тот за пару секунд перехватил бусы, сдавив ими горло женщины. Нитка эта, верно должна была в несколько рядов ложиться на грудь, но бродяга удовольствовался тем, что перекинул вокруг шеи своей жертвы еще две петли – чтобы бусы ненароком не порвались, если госпожа решит вдруг рвануться вперед, и стянул их сзади, намотав на кисть. - Ну вот, - довольная улыбка пакостника, организовавшего веселую проделку и ждущего результата тронула губы ромея, - теперь у меня два способа лишить тебя жизни, благородная госпожа, если слуги в этом доме вздумают мешать нам. Он натянул бусы чуть сильнее, и выдохнул: - Пошли теперь… По коридору, со стороны лестницы уже неслись трое охранников, вооруженных короткими мечами и готовые любой ценой отстоять честь и жизнь супруги деспота Мореи. Но, как и следовало ожидать не ценой жизни самой Зои. - Скажи им, кира, чтобы ушли, чтобы все собрались во дворе безоружными и встали вдоль ограды, повернувшись лицом к стене. И если я замечу хоть лук, хоть нож у кого-либо, если мне почудится в дуновении ветра присвист летящей в спину стрелы…- парень не заметил сам, как от обращения к женщине, перешел к оглашению условий латинским наемникам, - . Я успею ее…убить. Слово это слетело с губ неожиданно легко. Даже весело, словно именно такого исхода этой заварушки Йоргос сейчас ожидал больше всего. - А жить-то хочется? – игривым шепотом, щекоча ухо пленницы, поинтересовался он, пока стражники, замешкавшись. Решали – то ли ответить кому-то из них, то ли развернуться на месте, да нестись вниз – поднимать остальную охрану.
Зоя Асень: Кинжал в руках вора плясал, устрашая и дразня, и Зоя невольно приподнялась на мыски, вытянулась ввысь, чтобы опасное лезвие оказалось как можно дальше. Вот только толку-то от этого: кинжал двинулся следом за женщиной, так что теперь стоять было неудобно и вдвойне опасно. Хотя в некотором смысле Зоя была готова к тому, что метал кольнет ее, поэтому, когда лезвие второй раз черкануло по коже, лишь судорожно выдохнула, но не вскрикнула и не закричала. Служанка, надевающая бусы на деспоину, тряслась от страха, а ее попытка сказать пару слов, чтобы, вероятно, приободрить госпожу, не увенчалась успехом: только бессвязные всхлипы срывались с ее губ. Кораллы не особо сдавливали шею, да и волосы, попавшие под бусы, немного смягчали удушающее действие, и нож по-прежнему оставался самой большой проблемой, хотя говорить об этом мужчине Зоя не стала. Зачем лишаться возможности дышать? Хотя само по себе это было противно и унизительно: удавка на шее, словно у преступника. Шаг, еще шаг. Не Зоя выбирала в каком ритме двигаться, и подстроиться под движения мужчины сразу было не очень-то легко, даже учитывая тот факт, что о сопротивлении со стороны женщины пока не было никакой речи. - Что вы встали? Выполняйте, как сказано! Оказывается ее крики все же услышали, но помощь подоспела слишком поздно и теперь охранники лишь раздражали похитителя, в голосе которого звучала отчаянная злость и веселье – опасная смесь, не обещающая Зое ничего доброго. Хорошо еще, что охранники послушались и, правда не особо охотно, бросая на бродягу мрачные взгляды, отступили, ушли передавать приказ. И Зоя была уверенна, что они выполнят указание бродяги, хотя, может быть, и не все. Наверняка кто-нибудь спрячется и будет выждать удобного момента. Самое время молиться.. Деспоина попыталась отстраниться, когда мужчина зашептал ей на ухо, но не получилось, и пришлось просто стиснуть губы, на мгновение прикрыв глаза. - Жизнь - это мост. Мудрый пройдет по нему, но не станет строить на нем дом.. – жить хотелось. Но признаваться вслух в том, что и так понятно деспоина не стала.
Йоргос: - Мост, - согласился Йоргос, и ответил не своими, заемными словами, пришедшимися сейчас очень кстати, - над рекой вечности, вот только из-за тумана не видно, сколько осталось пройти, и что там, где кончается этот мост? Его почти трясло от странного, сладостного чувства, которому он сейчас не смог бы дать названия. Ощущение власти, испытанное впервые пьянило и тревожило, волновало куда больше чем чувства, испытанные в первую ночь с женщиной, и доставляло удовольствие сравнимое разве что с осознанием собственной силы, упоения своим великодушием и… вседозволенностью. И бродяга, беспрепятственно прошедший через дом, слышавший впереди себя крики, понимал, что власть эта была не его, и даже не Зоиной. Ее власть и влияние, и ценность е жизни напрямую зависели от статуса ее супруга. А преступившему закон парню хватало сейчас толики этой заемной власти, чтобы держать дом в повиновении. Та власть и свобода, которую дала Йоргосу бляха с султанской тугрой тоже была заемной, принадлежащей на самом деле новому властителю Константинополя. И сейчас этот безграмотный, грязный бродяга, позабыв и о ноющих рубцах, украшавших спину и о том, что до конца своего моста он дойдет быть может через несколько шагов, если в доме окажется лучник столь же искусный, сколь отчаянный, чтобы положившись на удачу, рискнуть жизнью деспотины, и о том, что наверняка увидит то, что там за мостом до исхода завтрашнего дня. Он просто отчаянно завидовал османскому визирю, тому с какой уверенной легкостью тот пользовался покорностью окружающих, словно это было само собой разумеющимся… Завидовал без ненависти, но с жадным желанием маленького ребенка, осознавшего вдруг, что богатые одежды других людей дают право смеяться над чужой нищетой, но еще не понимающего, что не все люди равны перед судьбой, а потому с воодушевлением рассказывающего вечером усталой больной матери, что когда он вырастет и станет богатым и знатным, то сделает так, чтобы ей никогда не пришлось работать…. Желанием человека, не понимающего еще, что не всем честолюбивым мечтам дано осуществиться. Когда высокий тощий парень, прикрываясь словно щитом своей пленницей появился в дверях дома, вдоль стен двора стояли люди. Не все. Один из них, то ли эконом, то ли командир наемников, которым надлежало охранять безопасность дома попытался отговорить молодого безумца от казалось бы смертоубийственной затеи. Кошель с золотом с глухим, звоном упал на плиты мощеного дворика. Но слова – Выкуп, безопасность, свобода – уже ничего не значили для Георгиоса. Тихий, шелестящий смех был единственным ответом. Нечесанная голова мотнулась в коротком движении, выражающем отказ. И парламентер подчинился приказу встать вместе со своими людьми. И быть может кто-то и прятался за решетчатыми створками окон второго этажа, держа наготове арбалет, рассчитывая, пустить болт в затылок или спину похитителю Зои Асень. Вот только убедившись в том, что охрана стоит, как и положено, открывая проход к воротам, бродяга развернулся к ним в вполоборота, все так же прикрываясь женщиной, но теперь вынуждая ее ступать назад. - Безумец, - послышалось отку-до справа. Сказанное чуть тише, чем вполголоса слово, может быть просто почудилось Йоргосу, но острие ножа тут же вернулось к ставшей привычной за столь короткий срок игре – ласкать нежную кожу открытой шеи… - Глупая, - выдохнул он в волосы своей пленницы уже под сенью ворот, и попросил устало, почти жалобно, - ты хоть теперь не мешай, ладно. Спешу я…. Очень спешу. Но как оказалось, со спешкой снова пришлось повременить. За воротами их уже поджидали. Крик Зои, переполошивший слуг, оказалось, слышали не только в доме…
Истамбул: ... Османскому патрулю было неведомо, какое сокровище бродяга хранил среди складок своей грязной одежды. Для солдат, имевший строжайший приказ поддерживать порядок, все было просто: вор пытался похитить богатую горожанку, одну из тех, чей покой им было предписано защищать приказом паши. Выбор был очевиден. Говорят, даже самому сильному достаточно бывает одной стрелы. ... Мальчишка даже не успел понять, что произошло. Его синие глаза на мгновенье расширились, как от удивления, и обратились к небу - туда, куда стремительно отлетала его душа. Лучник, рука которого еще чувствовала сопротивление тетивы, опустил оружие под одобрительный ропот товарищей. Двое янычар тотчас же оказались возле спасенной женщины и подхватили ее под руки, словно боясь, что она упадет - или, обезумев от внезапно обретенной свободы, бросится прочь. Третий, спрятав лук в узорный, притороченный к поясу колчан, принялся деловито обшаривать одежды мертвеца.
полная версия страницы