Форум » Город » "Пустилась полночь наутек..." - 30 мая, ночь » Ответить

"Пустилась полночь наутек..." - 30 мая, ночь

Заганос-паша: Владыки-дня блеснул клинок — и сделалось светло, Пустилась полночь наутек — и сделалось светло, Явилось солнце — и луна с небес бежала; мрак ночной С рассветом справиться не смог — и сделалось светло... Рудаки

Ответов - 38, стр: 1 2 All

Филомена: Когда, кто и каким образом стирает господское белье, служанке-ромейке было известно поболее, чем иному астрологу о движении небесных светил, то бишь практически все – однако Филомена с умным видом закивала наставлению Сабита, ибо последнее дело влезать с бесполезным советом. Лучше старая рабыня всю дорогу будет возносить молитвы Богородице и всем святым, чтобы никого не встретить по пути, чем возьмется растолковать их добровольному помощнику, в чем он не прав. Не дай бог передумает и бросит корзину с госпожой. – Скажу, все скажу, не беспокойся, Сабит, – проговорила она, запихивая в горловину корзины скомканную ткань и расправляя ее складки так, чтобы оставить спрятавшейся Анне доступ к воздуху. – Смотри, неси осторожней, не растряси, – с волнением напутствовала служанка Ксара, – представь, что там бутыль… эээ… с розовым маслом. В последнюю минуту Филомена спохватилась, что Бог Сабита запрещает употреблять ему вино, иначе она привела бы более красочное и доходчивое сравнение.

Истамбул: Женщины управились со своей задачей с ловкостью, присущей всем дочерям Евы. Настала пора поработать мужчине. Глядя на ромейку, которая готовилась бежать едва ли не с нетерпением, облачалась и собиралась так, словно за ней по следам гнались серые волки, Сабит не мог не ощутить разочарования. По ту сторону Босфора, и по эту, в городах и в деревнях, у христиан и у сынов Ислама, в прошлом и будущем происходит одна и та же история: мужчина отдает сердце, желая поднять женщину до звезд - а она исчезает, потому что у нее не прибран дом и не покормлены куры. Если бы какой-то кудесник заставил сейчас засиять, как драгоценные камни, все поцелуи, которые оставили на коже Анны уста Заганос-паши, все те ласки, которыми он одарил ее - она засияла бы, словно была соткана из звезд. И что в замену? Что спрашивать с безродной циркачки, если так поступает знатная дама, и стоит ли верить женским слезам, когда эти дочери лжи рассказывают о мужском вероломстве и о насилии? Куда, к кому бежит эта женщина? К другому любовнику, к тому, кто даст лучшую цену или кого она полагает более достойным себя? То, что Сабит делал, представлялось ему не предательством. Напротив, избавить ага янычар от заблуждения, в котором тот пребывал - было первой задачей человека, преданного своему господину. Сейчас, когда милость султана вознесет его к самому престолу, бегство этой девчонки покажется не тяжелей комариного укуса. - Твоя садися,- поторопил он Анну, прилаживая на горлышко корзины плетеную крышку.- А твой - иди со мной. Говорить ни с кем, мой сам говори, когда надо. Красный лесница ходи, потом назад, под ней, дверь на улица узкий, не перед. И бегай быстро-быстро. Ксар не мочь далеко идти от дом, Ксар на пост стоять, Птичка здесь.

Анна Варда: В такт словам Ксара Филомена еще раз кивнула, испытывая уже некоторое беспокойство. До того старая рабыня не думала, что до обиталища каталонского консула им с хозяйкой придется добираться одним, и в животе она ощутила неприятный холодок страха. Что ж, на весах риск или верная смерть – выбор нетруден. Трижды перекрестившись, Филомена низко надвинула на лоб накидку, показывая, что все поняла и готова идти. Глядя, как над ее головой закрывается плетеная крышка, Анна вдохнула затхлый аромат лежалого дерева, идущий от корзины, по-видимому, давненько не использовавшейся по прямому назначению. Сжавшись в комок и уткнувшись носом в колени, в наступившей тьме ромейка чувствовала, как к глазам подступают слезы, и она сердито отерла мокрые ресницы. На этот раз Анна не пыталась обмануть себя: ей было жаль уходить, жаль оборвать нить, уже протянувшуюся от ее сердца к… Куда, к чему? Этого она не знала. Если бы она была никем, сиротой без роду и племени, которой не нужно заботиться ни о ком, кроме себя самой, возможно, ромейка пренебрегла бы предупреждением Сабита, не поверила бы, осталась, чтобы самолично убедиться, в вероломстве Мехмет-паши. Однако ныне на ее плечах был груз ответственности за жизнь родителей на том берегу Золотого Рога, и она понимала, что императрица Елена с большей вероятностью примет участие в судьбе рода Варда, когда при ней живым напоминанием будет находиться их дочь. Когда корзину тряхнуло, обозначая, что ее путь к свободе начат, Анна вздрогнула и беззвучно зашептала: – … пошли Ангела хранителя и наставника, сохраняющего и избавляющего нас от всякого несчастного случая, от видимых и невидимых врагов, в благополучии и здравии в пути сопровождающего... И помоги нам во всех благих намерениях наших…


Истамбул: Подняв корзину так же легко, как если бы она и впрямь была полна лишь свернутой тканью, делели одним махом донес ромейку до порога. Там, поставив ношу, ненадолго выглянул в коридор, не то чтобы из опасения - хозяин со своим верным рабом уже, поди, вовсю веселятся с нежданным гостем - а скорее для порядку, нет ли поблизости случайных глаз и ушей. Но площадка у лестницы была пуста, только в купальне слышалось громыханье тазов и кувшинов: не иначе, банщики спешно приводили в порядок помещение на случай, если Махмуд-паша решит почтить ее своим посещением. Ступая с прежней, удивительной для такого великана легкостью, Сабит подхватил свой опасный груз и скорехонько прошмыгнул к лестнице. Как он и ожидал, янычары, еще недавно, как пчеры, сновавшие в новом доме своего аги, разбрелись по местам ночевок, и во дворце воцарилась странная, жутковатая тишина. Каждый шаг, каждый шорох отражались от каменных полов и отделанных мрамором стен, от высоких витражных окон, от сводчатого потолка; словно в горных пещерах любое шевеление здесь тут же отдавалось немолчным эхом. Это безмолвие, казавшееся почти зловещим и нарушаемое только голосами стоявшего на часах патруля, подействовало и на Сабита. Но, не желая показать этого своей сообщнице, он повернулся к Филомене и еще раз вполголоса проговорил: - Помнить: твоя рот не открывай, твоя молчи. Идем мыть одежды, пошто ночь - не моя дело, как сказал, тогда и идем. Караул низ,- он мотнул головой в сторону лестницы,- и на ворота. Твой молчать, моя говорить. Поняла? Видимо, посчитав свое наставленье исчерпанным, гигант одним движением вскинул корзину на плечо и неторопливо направился в сторону лестницы. Очевидно, труд прикрыть дверь, чтобы не выдать раньше времени отсутствие девицы, он посчитал излишним или без зазрения совести переложил на Филомену. Стоявшие на посту янычары прекрасно знали телохранителя своего господина в лицо, к тому же им и в голову бы не пришло подозревать его в столь отчаянном вероломстве. Однако дух вечного соперничества, всегда царящего между регулярной армией и наемниками, отвечающими за безопасность вельможи, не дал им пропустить такое зрелище, как здоровенный вояка, попавший под каблук к старой рабыне. Шуточки, которыми с преувеличенной громогласностью стали обмениваться "львы ислама", заставила Сабита побагроветь. Видя это, воители в красных кафтанах удвоили свои усилия, радуясь собственной безнаказанности и с нетерпением предвкушая развязку.

Филомена: Помнить о мелочах – женская забота. Однако Филомена даже не оглянулась на покидаемую спальню, почти целый день служившую Анне местом заключения. Впрочем, когда они с Сабитом уже миновали один поворот, служанка спохватилась, но возвращаться было уже поздно, и она умерила свою тревогу типично женским доводом: мужчина сам сказал, что ему виднее, пусть сам потом и выпутывается, а им с госпожой сюда не возвращаться. Когда Ксар донес корзину до первого поста, жизнерадостный гогот нескольких луженых глоток оглушил Филомену и заставил ее побледнеть от страха, но очень быстро рабыня поняла, что злое веселье янычар метит в ее спутника, по выразительным жестам отдаленно догадавшись о смысле шуток. Филомена опустила глаза долу и придала себе преувеличенно покорный вид, от души пожалев Ксара – похоже, делели турецкого вельможи рисковал не только жизнью. Но все же сожаление это было мимолетным: так жалеют приблудного пса, оделяя оголодавшую тварь куском старого хлеба, а через пять минут забывая несчастные собачьи глаза. Сильнее рабыню волновало, как бы Анна не перепугалась насмерть и не выдала себя каким-нибудь неосторожным движением или звуком. И она была не так уж далека от истины: в корзине юная ромейка зажимала ладонью рот, чтобы удержать испуганный возглас. В памяти Анны ожила сцена, когда Заганос-паша практически выставил ее перед своими воинами, и она ощутила на себе их жадные взгляды.

Истамбул: На счастье беглецов, стоящим на часах не пришло в голову ознакомиться с содержимым бельевой корзины или поупражняться на ней в искусстве факиров, как известно, пронзающих этот предмет многочисленными острыми лезвиями безо всякого вреда для находящихся внутри прекрасных дев. И хотя Анну Варда можно было причислить к последним, ничуть не кривя душой, ее сохранность после подобных учений была бы под большим вопросом. Поэтому Ксар вздохнул с невольным облегчением, поняв, что отважны воинов более интересует он, а не его ноша. Уколы клинком острословия, конечно же, болезненны для самолюбия, но не так фатальны, как один удар острым мечом палача, встреча с которым непременно ожидала изменника. К тому же османская империя пока еще не дошла до уровня просвещенной Европы, где требовалось немедленно скрестить любое имеющееся оружие с оскорбителем, желающим потренировать на вас свой язык. Поэтому наемник лишь мысленно пообещал себе свести с насмешниками счеты, когда подвернется для этого свободная минута, и, поправив на плече корзину - не столько потому, что она потеряла устойчивость, сколько для того чтоб успокоить сидящую внутри ромейку и помешать ей сделать какие-нибудь фатальные глупости - продолжал свой путь.

Филомена: Филомена старалась не отставать, приноравливаясь к широкому шагу Сабита. Уши ее, скрытые под платком, медленно багровели. В юные годы, к счастью или тайному разочарованию, служанке удалось избегнуть непристойных шуточек и посвиста вослед, и вот – в ее лета удостоилась. Ничем другим, кроме скабрезностей, эти выкрики, сопровождаемые гортанным смехом, быть не могли – их слог понятен на любом языке. Краем накидки рабыня прикрыла нижнюю часть лица, чтобы насмешники не различили гневно кривящиеся губы, шепчущие по-гречески проклятия, причудливо сочетавшие в себе библейских пророков и предков нечестивых стражников по материнской и отцовской линиям вплоть до десятого колена.

Тахир ибн Ильяс: Однако, не успели беглецы нырнуть под лестницу, которая бы укрыла их от любопытных взоров - а там уже недалеко лестница и спасительный выход на неширокую улочку, на которой единственным зажженным фонарем сегодня была большая луна - как вдруг сверху, от двери, ведущей в купальню, раздались шаркающие шаги, а следом громче раскатов среди ясного неба - ехидный старческий голос: - Куда это ты направилась, женщина? Патрульные тут же вытянулись, позабыв и свои шуточки, со священным ужасом глядя на того, кто не раз и не два вызволял воинов в красных кафтанах из объятий самого Ангела смерти. Старый лекарь обладал властью большей, чем все беи и бюлюкбаши аджака: в его морщинистых ладонях, то теплых и мягких, словно хлеб, только что вынутый из походной печи, то холодных и точных, словно лезвие клинка, танцующего у горла, лежала жизнь каждого янычара, с того мгновения, как ребенком он впервые пересекает широкий двор казармы и до мгновения, когда эти самые пальцы закрывают ему глаза. К тому же, как говорили, он был звездочет и поэт - шиир, а ведь шииры обладают властью куда большей, чем даже султан: властью над человеческой памятью. Но беглецы вряд ли могли оценить красоту стихов или познания старого Тахира в благородных науках, и вовсе не потому, что недостаточно владели фарси и арабским, на которых он писал свои благородные книги. Сейчас, в эту минуту, появление любопытного старца, имевшего, как уже было очевидно, привычку совать длинный нос во все складки и углы мироздания, могло поставить на их пути к свободе жирный крест.

Филомена: По счастью, не женщине было доверено нести корзину с драгоценным содержимым, иначе Филомена в эту минуту непременно бы выпустила ее из рук. В безмолвном ужасе она воззрилась на Тахира ибн Ильяса, словно тот был не почтенным старцем, а демоном, выскочившим из преисподней, или, если придерживаться происхождения ширазского лекаря – джинном, соткавшимся из дыма и пустынного ветра. Рабыня несколько раз открыла и закрыла рот, прежде чем смогла выдавить из себя ответ. А выдавив, едва не откусила себе язык за дурость, ибо с перепугу выдала то, что внушал ей Ксар, даже тем же самым косноязычным греческим. – Одежды… мыть. Что ж, вылетевшее слово не поймаешь, и служанка постаралась придать себе хлопотливый и деловитый вид. Да – ночью, да – стирать. Так не одна же, а под стражей: Сабит поди собой заменит добрый десяток стражников. Однако голубые глаза ее беспокойно забегали.

Тахир ибн Ильяс: Ковыляя и кряхтя с таким видом, словно он был несмазанной арбой - казалось, даже его кости терлись друг о друга с тем же звуком, с каким тащится по разбитой дороге груженая не по размеру повозка - старик принялся спускаться по лестнице, пристально глядя на Филомену и грозя ей своей палкой. Ксар, несколько более своей спутницы встревоженный неожиданным появлением, и имевший куда меньше причин относиться к лекарю и доверенному лицу своего господина с дружелюбием, бросил на спутницу быстрый взгляд. Может быть, ему бы и удалось добежать до выхода даже с корзиной, и, почти наверняка удалось бы даже разбросать всю возможную стражу, что в этот час могла встретиться на пути - сыграли бы ночь, немалая сила, и тот эффект неожиданности, который порой помогает храбрым людям выходить живыми из пасти смерти. Но вот в чем был вопрос: стоила ли ромейка и ее старая служанка того, что сделает с ним Заганос-паша после того, как раскроется его участие в деле? Пожалуй, впервые план, казавшийся таким простым и безупречным: девицу в корзину, корзину на спину, и вот она, свобода, и спасение очарованного коварной соблазнительницей янычар-аги. Ан поди ж ты, все оказалось отнюдь не таким легким, и, главное, совершенно неожиданно стало выглядеть вовсе не как благодеяние, а самая что ни наесть измена. И все из-за женщин! Но душевные терзания наемника, по счастью, то ли в силу преклонного возраста и слабого зрения, то ли каких-то иных причин, ускользнули от взора старого Тахира. Удостоив бросившихся ему на помощь львов ислама коротким снисходительным взглядом, он укоризненно обратился к Филомене, склоняя голову, вот-вот грозившую отвалиться под тяжестью тюрбана: - Эх ты, женщина! Так бы сразу и сказала, мол, нашла молодого, здорового. Что голову-то морочила? А старый Тахир уже обрадовался, думал, Аллах смилостивился, послал ему на исходе лет невесту. А ты вон со мной как? Непонятно было, смеется ширазец или говорит серьезно. Зато ясно как день было иное: если не следующим, то очень скорым вопросом будет содержимое тяжелой корзины, которую наемник в растерянности поставил на пол - и это станет концом для всех участников приключения.

Филомена: Старая Филомена аж опешила от такого обвинения и воззрилась на лекаря, на мгновение позабыв о многострадальной корзине и еще более многострадальной госпоже, которая, бедняжка, наверняка в этой корзине ни жива, ни мертва. Однако гадать, насмехается ширазец над рабыней или бессовестно льстит было недосуг, и опомнившаяся Филомена ринулась в наступление, которое, как говорят, лучший способ защиты. – Да, жених это мой, – язвительно подтвердила она, почти кокетливо дернув плечом в сторону Сабита, – а в корзине приданое он тащит, чего ж еще? Только вещички-то поистерлись, испачкались за столько-то лет, что я жениха дожидалася, простирнуть бы надобно, а то позора не оберешься. Ох, верно сказано, что у дочерей Евы язык, как помело или трещотка северных варваров, но Филомена взялась бы заговаривать зубы самому черту, если бы это помогло им спастись. Ой, лишь бы не сунулся в корзину, унял свое любопытство вредный старик.

Тахир ибн Ильяс: Ничего другого от беспутной старухи, которая наверняка уже красила волосы хной, и делала в бане еще более неприличные вещи, описанные чуть позднее Эразмом, и ожидать было нельзя - однако ж старый Тахир застыл на месте, и челюсть его, по выражению поэта, улеглась на грудь. - Ах ты... ах ты...- от возмущения ширазец даже не знал, каким словом назвать ромейку, которой господин столь опрометчиво доверил уход за своей избранницей. Чему такая научит? Разве что подол задирать и лодыжки показывать, кому не надо. Именно возмущение стало причиной того, что ибн Ильяс, человек довольно проницательный, тоже не заподозрил ничего дурного в появлении Филомены - возмущение и, пожалуй, толика святой убежденности в светлом разуме человека. В самом деле, кто станет бежать навстречу смерти, когда для него распахнуты двери безопасного дома? Разве что женщины - и вот об этом-то, то есть о том, что его собеседница, как и юная Анна, принадлежат к самому непоследовательному и противоречивому сословию на земле, ученый, столько лет проведший в окружении книг и таблиц, просто забыл. Воспользовавшись замешательством старика, Сабит исчез под лестницей, унося с собой свой драгоценный груз. Притаившись - если это слово было применимо к громиле ростом и размером похожем на храмовую колонну - в темном углу в окружении сваленных статуй и сдвинутой мебели, он наклонился к корзине и шепнул, желая дать понять Анне, что заминка не так опасна, как она может казаться: - Карашо. Всей карашо. Твой ханым скоро идет, твоя сиди тихо. Между тем ширазец уже пришел в себя, и, подхваченный постовыми янычарами, наконец поравнялся с Филоменой, победно глядящей на него сверху вниз. Он даже попытался разогнуться, чтоб показать заносчивой ромейке, что дети города цветов и в сто лет - хоть куда, но надсадно закашлялся, и застучал палкой. - А и убирайся!- ворчливым тоном внезапно "благословил" он собеседницу.- Нам тут старые коровы вроде тебя не нужны. Глядя на тебя, мусульманки скоро начнут по любовникам бегать, совсем без стыда, как ваши. Давай-давай, уходи!

Филомена: – И уйду! – фыркнула Филомена, закипая, как чугунок с густой похлебкой – медленно, но верно. Горделиво подбоченившись, она задрала подбородок, став будто бы еще выше ростом. Всегда такой благоразумной рабыне остановиться бы да подумать, что ей этот старик и его оскорбления, и чем так ее задевает его пренебрежительная насмешка, но в ярости Филомена не знала удержу. – Полюбуйтесь на ирода! Дожила, полвека прожила в девках, и теперь замуж выйти не дают! – гневно запричитала служанка, в запале позабыв, что мифический «брак» и чуть менее мифический «жених» были плодом ее собственного воображения, так ее обидело замечание про старую корову. – Тебе не нравлюсь, найдется тот, кому понравлюсь! Уже нашелся, – быстро поправилась она.

Тахир ибн Ильяс: - Понравилась, как свинина старому раввину!- ширазец и сам бы не мог сказать, чем ему так досадил воображаемый или всамомделишний жених ромейки.- А ну-ка, покажи мне того дурака, который на тебя позарился, хочу запомнить в лицо первого глупца на всем белом свете! Решительно оттолкнув поддерживавших его янычар, старик с невероятной быстротой заковылял следом за таинственным соперником - и его вид его заставил бы всех полководцев, один за другим бросавших полки на стены Константинополя, задохнуться от зависти. Сабит и охнуть не успел, как пышущий гневом ширазец оказался перед ним: борода лекаря моталась, как обрывок победного знамени, а палка стучала по крытому ковром мрамору. Неизвестно, что и кого он ожидал найти в качестве таинственного "жениха" - но от увиденного глаза его округлились, а дряблый рот сложился в выражение, которое казалось беззвучным воплощением возгласа: "Оооооо!" - Ты!- только и выдохнул он, когда дар речи и способность рассуждать вернулась к старому служителю науки. Сам не зная, почему, Ксар попятился и на всякий случай спрятался за корзиной.

Филомена: Лишь в этот момент до Филомены дошло, что она натворила, наговорила и наврала. Она сообразила, что Сабит вряд ли поспел за быстрой и сердитой греческой речью двух спорщиков и сейчас выдаст заготовленное «Одежды… мыть». Быстрой тенью метнулась она за Тахиром и из-за его спины сделала Ксару страшные глаза, хотя делели в теперешней ситуации был никак не виноват, это вспыльчивой рабыне следовало укоротить свой нрав и язык. – Он, он, – подтвердила Филомена, мелко и часто кивая. – Твоя правда, старик, не семи пядей во лбу жених, так и я дура безграмотная, зачем мне умный – чтоб позорил и попрекал? Зато силища вон какая, – с непритворным восхищением протянула служанка и грозно повела очами на выставленную корзину. Сколько ж можно ее таскать: у госпожи и головка от духоты, и круговерти закружилась, а от неподвижности все косточки свело. Если тишина из-под крышки раньше казалась Филомене добрым знаком, то теперь вызвала нешуточное беспокойство и желание глянуть на Анну хоть одним глазком, услышать от нее хоть словечко.

Истамбул: Ксар, и правду, хлопал глазами, не понимая, что произошло, и бежит ли неизвестно откуда взявшийся лекарь с ними. А, может, он раскрыл его, Сабита, хитроумный план и сейчас явился удостовериться в своей догадке? Глупая женщина наверняка проболталась, стоило любимчику паши припугнуть ее. Бежать или остаться? В том, что паша будет в ярости после попытки побега своей наложницы, можно было не сомневаться - а его ярость для виновника могла обернуться непредсказуемыми последствиями, и казнь или даже снятие лоскутами кожи со спины были не самыми страшными из них. Что ж, пускай. Он не побежит. Он выскажет в лицо второму визирю все, что думает: то, что тот попирает воинское братство, что преступил приказ султана, и, наконец, то, что он готов превратиться в раба... Ксар не произнес этого слова даже в мыслях, словно презирая ту слабость, которая может превратить мужчину из дикого жеребца в клячу, понуро плетущуюся под чужой уздой. Да, он скажет. Но это не значит, что он, Сабит Эль Ксара, позволит схватить себя, словно щенка, по приказу полуживого старца. Сделав всего один шаг, наемник легонько толкнул ширазца в грудь - совсем немного, если не знать, куда бить. Теперь же этого оказалось достаточно: доверенный человек Заганоса, не успев даже охнуть, осел к его ногам.

Филомена: Несмотря на ругательские слова, которыми ромейка осыпала пронырливого старика, она испуганно ахнула, когда от движения Сабита Тахир без звука и без стона упал на каменные плиты, будто мертвый. Чалма, уберегшая голову и смягчившая удар, свалилась на пол, сиротливо обнажив седые редкие волосы. – Ты что творишь! – яростным шепотом напустилась Филомена на Ксара, с беспокойством склоняясь к поверженному лекарю, чья мудрость оказалась беззащитной перед грубой силой. Убедившись, что старец дышит, и сердце его стучит, Филомена (в сущности, женщина сердобольная, хоть на словах и строгая) повернула его набок и подсунула валявшуюся чалму под голову заместо подушки. После чего устремила на янычара убийственный взгляд: нехристь он и есть нехристь, как леопард не выведет пятна, так и язычник рано или поздно докажет свою злобу. Однако служанка не сказала более ни слова, лишь осуждающе поджала губы, хотя недавно ее саму обуревало желание стукнуть языкастого ширазца по темечку. Она приникла к плетеной корзине и прошептала: – Госпожа, уже скоро, совсем скоро. Получив в ответ тихий шорох тонких пальчиков по ивовым прутьям, давший понять, что она услышана, Филомена чуть-чуть успокоилась. – Идем же, идем, – затеребила рабыня провожатого. – Не медли.

Истамбул: Упрашивать Ксара не требовалось: быстро оглядевшись, он набросил на скорчившееся тело лоскут яркой ткани, вместе с прочей добычей, сваленной неподалеку, под лестницей. Потом одним махом подхватил корзину и бросил на Филомену блестящий взгляд. - Идти, быстро. Бабá вставай скоро, крик поднимай, йеничери бежать, твой-мой клетка содить. Голова руби, кол сажай, девка отдай йеничери. Бежать, быстро!- он мотнул головой в сторону выхода из дому, возле которого статуями застыли два "льва ислама", которыми наемник так старался напугать пленницу. По счастью, история про "белье мыть" не вызвала у постовых подозрений; как и их товарищи, они, видно, решили, что делели просто ищет повода улизнуть из дворца, чтобы поразвлечься со старой сводней где-нибудь в укромном уголке. К тому же всех, ставших невольными свидетелями прибытия Махмуд-паши, куда более занимала причина этого нежданного появления,- и очень скоро над головами беглецов распахнулось черное, усыпанное звездами небо... Эпизод завершен?



полная версия страницы