Форум » Город » "Честный ты, подлый - мало заботы о том" - 30 мая 1453 года » Ответить
"Честный ты, подлый - мало заботы о том" - 30 мая 1453 года
Истамбул: "Пусть я - невежда, ты - мудр, Мы перед небом равны. Честный ты, подлый, - слепцу Мало заботы о том." Хафиз Место: дом подесты в Галате Время: 30 мая 1453 года, после 4 часов дня Примечания: для Афифа - продолжение отыгрыша "Аспид не жалит дважды", для Йоргоса - "Поплачь о нем, пока он живой", для Заганос-паши - "Когда же он войдет в свой свадебный чертог..."
Ответов - 42, стр:
1 2 3 All
Заганос-паша: ... Облава в квартале, прочесанном "по горячим следам" ничего не дала. Орхан, под ногами которого, действительно, горела земля, оказался проворнее его ощутивших себя господами положения телохранителей. Мехмет-паша чувствовал, что от этой мысли в его груди вновь закипает бешенство. На мгновение он даже пожалел, что не приказал тут же, на конюшне, вздернуть за причинное место бездельника, который исполнению долга предпочел двусмысленное удовольствие. Но дело было уже не сделано, а наказание задним числом всегда приносит больше вреда. Подождем. - Вы шли через Фанар к монастырю Пантократора...- перехватывая нож и в задумчивости принимаясь постукивать по губам отполированной рукояткой, выговорил визир. Ему было известно от Хамза-бея, что отряды Орхана обороняли южные гавани города, и неожиданное обнаружение претендента на трон недалеко от моста, соединявшего "азиатскую" часть Roma novа с Галатой, было крайне неприятным сюрпризом. Пытался ли он попасть в венецианские гавани, все еще не полностью находящиеся под контролем турок, и держащие на рейде готовые корабли - или хотел пробраться в турецкое поселение в Пэре? Так или иначе, еще утром ему это не удалось. - Он говорил, куда собирается?- вопрос был почти безнадежным, но иногда а на дурную приманку попадается крупная дичь. Орхан великолепно знал город, и серебряная цепь (вспомнился разговор на конюшне), хоть и не стоила так же дорого, как и в мирные времена, дана была не просто за компанию. - Он называл тебе имена друзей, у которых хотел бы укрыться, или корабль, которые его ждет в гавани,- речь янычар-ага более походила на утвердительную, потому что это не был вопрос, скорее, попытка понять и восстановить рассужденье противника, тем самым предугадав его ход. Оттолкнувшись от стола, Заганос-паша в задумчивости приблизился к шахматной доске. Кончик кинжала уперся в массивное основание аль-фараса*, передвигая того по аккуратным делениям. ... В одной из келий монастыря посланные на обыск янычары обнаружили персидский бектер, пробитый на боку, и рубаху со следами крови. Если так, то найти претендента на трон будет куда легче - а взять, при определенном терпении, получится голыми руками. Трусость и жадность, подкормленные в нужное время, всегда дают богатые всходы. - Султан готов подарить жизнь, неприкосновенность и тысячу франкских дукатов тому, кто доставит ему этого пленника, живым или мертвым,- словно в задумчивости, все еще продолжая смотреть на доску, проговорил второй визир. Слова, спархивающие с его языка, звенели, как золотые монеты от удара об холодный каменный пол. - Жизнь**,- бросив на пленника через плечо краткий взгляд, четко произнес он. * аль-фарас, буквально "всадник" - в арабских шахматах название коня. Византийские шахматы - затрикион - имели круглую доску, и наиболее соответствовали правилам арабских шахмат. ** Жизнь по гречески "Зоя"
Йоргос: Противоречивые чувства и мысли, обуревавшие Йоргоса, представляли собой невообразимую мешанину из глупого безрассудно-мальчишеского благородства, страха, жгучего любопытства, которое было сильнее страха, отчаянного азарта, смятения и чувства вины за то, что выдает, предает того, кому так и не возвратил долг за собственную жизнь и ноющей тоски, предвосхищающей чувство потери. И тошно было ромею от всего этого, и мерзостно от понимания, что не выкрутится. Причиной этого осознания был не только и не столько паша, сколько молчаливо присутствующий в зале незнакомец. Ох, не просто же так вздумалось вельможе держать при себе человека, по виду которого трудно было определить его положение, зато глаза и хищная пластика узкого лица выдавали в нем человека давно равнодушного к чужой жизни или смерти. У убийц, легко бравшихся за небольшую плату отправить в рай кого угодно, не спрашивая с заказчика ни имени, ни причин и то порой бывали более теплые глаза. Визирь даже, кажется, не глянул на коленопреклоненного пленника, теперь старательно изучавшего узор на ковре, когда в ответ на вопрос прозвучало глухое: - Говорил. Без уточнений и дополнений, ибо они, казалось, не были нужны этому странному, страшному человеку, опасная харизма которого притягивала, однако вызывая не симпатию, которой легко проникаются к тем, кто обладает подобным даром, а страх. Пожалуй, впервые в своей жизни, Йоргос отчетливо понял, что такое боятся. Боятся не за собственную жизнь или дорогую сердцу девушку, боятся не неизвестности или боли, а … человека. Это было хуже всего. Упомянув про имена, которые мог бы назвать Орхан, если бы чуть больше доверял своему проводнику, вельможа подсказал пленнику ответ, вместе с тем удивив ходом рассуждений… Словно прорицатель без чаши с водой и напускной таинственности, решил вдруг заглянуть в недавнее прошлое, и теперь пересказывал увиденное… Когда ромей последний раз видел принца, забывшегося тяжелым сном на узкой монашеской кровати, тот, растревоженный беспокойными сновидениями не то проживал снова недавнюю битву, не то погружен был в кошмары, порожденные раной и усталостью. Йоргос разобрал лишь имена, обрывочные фразы, короткое отцовское напутствие, и словно ученик, повторяющий за наставником новый урок, попоробовал сложить смятые фразы Орхана и оброненные им имена в мозаику истории. - Он беспокоился о своем сыне и друге, из числа приближенных к василевсу, - начал ромей, неспешно, осторожно и поскольку слова складывались удачно, уверенно продолжил, - Из-за раны побоялся стать обузой для сына, и поручил его Асеню, - Йоргос запнулся, и чувствуя как горят от стыда уши, закончил, - велев уходить до Галаты, и обещав добраться туда. Так оно было или не так, бродяга не знал, но сложилось, как ему, казалось правдоподобно и оставалось лишь надеяться, что достаточно убедительно, чтобы вельможа принял сказанное на веру. Когда же с уст паши слетело упоминание о султане, и о награде за Орхана, живого или мертвого, ромей шумно выдохнул. Кажется, турок поверил. Мифическая тысяча дукатов была слишком большой суммой, чтобы Йоргос мог вообразить, будто бы действительно может получить такие деньги. Жизнь и неприкосновенность были важнее, вот только… Пауза тянулась долго. Куда дольше, чем стоило бы, но Йоргос погружен был в размышления. Разговор с Зоей в камере, наложившийся на все события сегодняшнего дня, отрезвил его. И если босяку, не знающему поутру, доведется ли ему поужинать к закату, нечего было противопоставить зрелому, сильному, заботливому янычару, которого юная циркачка легко представляла своим хозяином, (а ревность, терзавшая Георгиоса, уточняла: «своим мужчиной»), то богач, имеющий в распоряжении тысячу полновесных золотых, мог предложить сероглазой девице рай на земле. А Йоргос, не мысливший прежде о том, что чувства его могут найти взаимность, сейчас очень хорошо понимал, что нужна ему сама Зоя – забавная, веселая, участливая внимательная, не всегда думающая о последствиях своих слов и поступков, красивая и желанная. Зоя, а не глупые девичьи чувства, которые так откровенно обращены на того, кто может дать надежную защиту в трудное время. И словно прочитав его мысли, паша произнес имя той, ради которой ромей готов был на все… Вздрогнув всем телом, парень глянул сначала на турка, а после обернулся к двери, помня о приказе, отданном янычару, посланному за Зоей.
Ксар: Весь разговор между мальчишкой и господином происходил на греческом, знания которого Ксару явно не хватало. Но и без того делели понял суть. Что ж, как он и полагал, господину удалось выудить из мальчишки сведения лучше, чем его телохранителю. Ксар не умел ломать человеческую волю или убеждать людей. Избить - запросто. Убить единым махом - запросто. А тут стоило действовать иначе. В частности за это умение Ксар и уважал своего господина, даже восхищался им. Но сейчас в душе мечника начало подниматься и иное чувство. Иногда Ксар забывал, что за пеленой его восхищения Заганос-паша остаётся холодным, жестоким, равнодушным к чувствам других людей. Столкновение с этим фактом всегда вызывало что-то вроде разочарования и обиды. Конечно же, господин прав, даже не обсуждается. Он всё делает верно. Но зачем, зачем же он приказал привести сюда Зою и упомянул что-то об излишках яда? И разве он не пообещал сейчас мальчишке отдать Птичку? Или это просто игра слов? Проклятый язык неверных. Постоянно путаешься и того гляди поймёшь что-нибудь неправильно! Но всё же - зачем сюда должны привести Зою? Яд. Излишки. Зоя... Ксар буквально не находил себе места, внешне оставаясь совершенно спокойным и неподвижным. Его правая ладонь лежала на рукояти килиджа, готовая в любой миг выхватить оружие из ножен, если вдруг в этой комнате произойдёт что-нибудь опасное для жизни господина. Делели смирно стоял в углу, не шевелясь и внимательно поглядывая на всех присутствующих. Вряд ли на его лице было заметно напряжение и беспокойство, лишь побелевшие костяшки пальцев, сжимавших навершие рукояти, могли выдать метания души делели.
Зоя: Как это часто бывает у женщин, немножко покричав и поплакав, Зоя успокоилась настолько, будто они с Йоргосом находились не в мрачных застенках, а сидели где-то в гавани на тюках с шерстью, любуясь заходящим солнцем. Она не столько нуждалась в утешении, сколько в том, чтобы кто-то ее выслушал, и, вздумай Йоргос давать ей советы, девушка бы немедленно надула губы, уверенная, что сама знает, как поступить лучше. Зоя принялась обстоятельно рассказывать ему обо всем, что случилось со времени их последней встречи, а поскольку рыночная риторика предполагала долгие отступления от предмета повествования и отступления от отступлений, до истории с Ксаром она так и не дошла. Когда чернокожий посланник Заганос-паши возник на пороге темницы, Зоя в первое мгновение вполне искренне решила, что это исчадие ада, но потом вспомнила, что некоторые свои подобия Господу было угодно обуглить, как головешки. Не успела она и рта открыть, как Йоргоса уже выволокли за дверь, которая с лязганьем захлопнулась прежде, чем Зоя успела горестно окликнуть своего верного товарища. Все случилось так быстро, что испугаться толком девушка не успела тоже, а вскоре негр пришел и за ней, ухватил тем же манером, что и Йоргоса, увлекая по лестнице куда-то наверх - как оказалось, пред грозные очи турецкого вельможи. Кроме патрикия и Йоргоса здесь находились также Ксар и некий подозрительно-жутковатого вида носатый господин, в котором Зоя с первого взгляда заподозрила заплечных дел мастера и вопросительно уставилась на декарха, будто тот мог дать ей какие-то пояснения в присутствии своего хозяина.
Заганос-паша: ... Когда за дверью раздалась тяжелая поступь евнуха и, невпопад к ней, скорые девичьи шаги, янычар-ага повернулся, неподвижными глазами озирая место будущего представления. Оставалось лишь разыграть эту партию аd majorem Dei gloriam, как говорят столь ожидаемые, но так и не пришедшие на помощь погибающему городу франки. Ну и имя божье здесь, пожалуй, стоило заменить на другое слово... Взгляд, который ромейка кинула на делели, неожиданно удивил и, пожалуй что позабавил военачальника. Что ж, тем интереснее будет то, что случится. Может быть, наконец-то появится повод наказать того, чьей нерасторопности он, второй визир Мехмед-султана, глава его "нового войска" обязан этим позорным проигрышем. Жестом он велел чернокожему рабу передать девчонку в руки Сабита, и бросив беглый взгляд на алхимика, закончившего, наконец, возиться со своим зельем, вновь повернулся к ромею. - Ты отправишься в город и поможешь моему человеку отыскать принца. Потом приведешь его сюда или... принесешь то, за что султан заплатит тебе тысячу монет. Его голову. Даю тебе времени до завтрашнего полудня. Иначе, боюсь, ей уже ничто не поможет... Держи девчонку! Этот гортанный вопль, словно ткань, с треском взорвавший зловещую тишину помещения, обращен был к телохранителю. Одновременно громадный африканец, словно тростинку, перехватил хрупкое тело юноши, не давая тому ни возможности помещать планам своего господина, ни даже издать хоть один звук. Заганос-паша протянул руку, настойчиво требуя подать себе пиалу, в которой плескалось сейчас бесцветное и безуханное содержимое.
Ксар: Когда в руки ему толкнули Зою, Ксар едва не вздрогнул, обхватив её плечи ладонями. Мягко, ласково. Но приказали держать. Чтобы не вырывалась - для чего же ещё?! Ох, нет... Ксар сглотнул ком в горле, переместив руки ниже, почти на локти девушки, и сжал крепко-крепко. Конечно же, она не вырвется. Как же это ужасно, что ему придётся участвовать в её убийстве. Может быть, попросить господина не трогать девушку, а испробовать отраву вон, на мальчишке? Наверняка этому бродяге дорога своя собственная шкура, и он ради противоядия сделает всё, что от него требуется. Делели даже приоткрыл рот, намереваясь упросить господина не причинять вреда Зое. Хотя бы попытаться упросить, не задумываясь о последствиях своей дерзкой просьбы. Но Заганос-паша уже требовательно протянул руку к египтянину. Вероятно, намеревался лично отравить несчастную ромейку. Ксар не смог сдержаться и едва заметно помотал головой из стороны в сторону, сжав губы, точно умолял своего господина - "не надо этого делать".
Зоя: Глаза Зои сделались примерно такого же размера, как та плошка, за которой потянулся турок. Это что такое? Ей смутно припомнились рассказы о страшных обрядах, которые совершают нечестивцы - для них непременно требовалась кровь христианского младенца либо христианской же девственницы. Очень возможно, что туркам тоже срочно понадобилось устроить священную церемонию - тогда носатый, наверное, за иерея... Все эти мысли пронеслись в Зоиной голове с такой скоростью, что она вряд ли смогла бы внятно изложить вслух своим рассуждения, буде кому-то вздумалось бы ими поинтересоваться. И вообще, разглядев, что в чаше поблескивает некая жидкость, Зоя твердо решила рта не открывать.
Афиф бен Бадра: Афиф умел читать людей, как открытые книги, особенно таких прямолинейных и простоватых, как этот мечник, что неподвижно торчал в углу комнаты, пока ему в руки не швырнули девчонку. И сразу же на его лице отразилось, словно в зеркале, всё, что есть на сердце. Не нужно быть провидцем, чтобы не увидеть очевидного. Если это не парочка любовников, тогда Афиф - последний фараон Египта! Ах, как трогательно! Тонкие губы Афифа тронула лёгкая ностальгическая усмешка. Тем временем Заганос-паша потребовал подать ему яд. Афиф счёл правильным подчиниться и аккуратно подал ему пиалу. Потом как бы невзначай посмотрел в глаза делели. Конечно же, одна сплошная ненависть, клокочущая и едва сдерживаемая правилами поведения при Заганос-паше. И ненависть эта направлена исключительно на него, на Афифа. Хотя он всего лишь исполнитель воли, которой нельзя перечить. Впрочем, египтянин был уверен, что если всё удастся - а не удаться не может! - то наверняка Заганос-паша даст хоть какую-то гарантию безопасности. Не стоит разбрасываться такими покорными, исполнительными и многознающими людьми, каким Афиф стремился показаться. Потому он мягко улыбнулся воину самоуверенной, наглой улыбкой.
Йоргос: Один сон, словно проклятие, преследовал Йоргоса без малого два года. Он плыл изо всех сил вперед, плыл, зная, что надо успеть, надо схватить за руку тонущую женщину, которой даже не видел, ибо глаза слепило солнечным светом, разбивающийся о волны на тысячи бликов. Как то бывает во снах, ему не было нужды слышать призывные крики о помощи, чтобы знать, куда плыть. И вот, когда он почти схватил тонущую за запястье, та внезапно ушла вниз. Взметнулись в воде черные волосы, и растаяли в глубине. И каждый раз, ныряя следом, Йоргос надеялся, что сумеет отнять у моря его избранницу, и каждый раз единственное, что оставалось ему – деревянные бусы с рисованными позолотой цветами, медленно всплывавшие в зеленоватом мареве, прошитом солнечными лучами. И вынырнув, хватая ртом воздух, он просыпался, и чудилось ему, что пальцы сжимают мокрые деревянные бусы, выхваченные из сна. Сейчас парня охватило тот же панический страх. Не суметь, не спасти, не успеть… - Я исполню, чего вы желаете, - глухо с трудом разлепляя пересохшие губы, произнес он, ненавидя и презирая себя в эту минуту. И не столько за то что предавал того, кто помог ему в миг смертельной опасности, сколько за то, что понимал, что даже не попытается предупредить Орхана, выкрутиться, чтобы дать принцу шанс на спасение, и все же как-то выручить девчонку. Он не видел иного варианта спастись и спасти Зою, кроме полного повиновения ненавистному турку. Потому и не понял сразу, что же замыслил паша, даже когда здоровый чернокожий слуга схватил его, умело завернув в руку за спиной так, что любая попытка вырваться, причиняла не шуточную боль. Вторая рука пленника тоже была обездвижена ладонью евнуха. - Прошу вас… - простонал Йоргос, даже не дернувшись, - не причиняйте ей зла… Голос сел до шепота. И вдвойне больно было от того, что осознавая собственное бессилие, он видел Зою в руках того самого десятника, которого девица знала столь хорошо, чтобы называть Ксаром.
Заганос-паша: ... Иного и ожидать было нельзя. Лицо янычар-ага оставалось таким же спокойным, даже благожелательным - куда больше, чем когда его глаза задерживались на лице телохранителя. Пешка заняла свое место. Добровольно, не сопротивляясь, осталось лишь передвинуть ее кончиком ножа - и насладиться тем, как никому не известный бродяга превратится в фигуру на разлинованной доске. Тот, кто ведет себя согласно правилам, заслуживает награды. - Хочешь спасти ее? Тогда пей. Узкая, жилистая рука вытянулась к лицу юноши, достаточно близко, чтоб он мог учуять запах воды и растворенной в ней смерти - но недостаточно для того, чтоб дать ему шанс ударом или толчком избавить турка от его нового оружие. Африканец, повинуясь даже не взгляду хозяина, а просто течению его мыслей, обхватил мощной ладонью лоб пленника, а другой - его подбородок, вынуждая запрокинуть голову и открыть рот. Сейчас любое движение, даже самое мелкое, могло оставить попавшего в беду бродягу без челюсти и языка, а то и переломить ему шею, похожую на горлышко кувшина в сравнении с гранитными мускулами евнуха. - Половина тебе, половина ей. Или все одному,- ровным голосом объявил свое решение янычар-ага.- Через сутки вы оба получите противоядие. Если ты вернешься сюда с головой принца Орхана. Это все. Подобно франкской статуе богини юности он стоял, глядя на неизвестного юношу все тем же спокойным, равно далеким от добра и зла взглядом, каким, верно, смотрит лекарь на больного, поднося ему горькое лекарство. "Сопротивленье бессмысленно",- говорили эти глаза, в глубине которых, если вглядываться, можно было увидеть притаившуюся надежду.- "Сделай то, что я тебе говорю - и завтра утром кошмары и страхи твои отступят, пронесутся над головой, как дурной сон. Сделай это - и все закончится. Я обещаю".
Йоргос: В васильковой сини отчаянного взгляда, обращенного на пашу, полыхнула ненависть. Йоргос дернулся было в могучих руках чернокожего евнуха, но тут же замер. Скосил взгляд в сторону Зои, зажатой в руках десятника, и выдохнул с шумом через нос. Мгновения тягучие как смола, склеивали меж собой слова, решения, действия. И внезапно страх отсупил, словно испытание закончилось. Что было тому причиной, босяк не понял бы и через десять лет размышлений, может душа его достигла предела, за которым кончается страх и приходит смирение, может быть накатило на парня фаталистское безразличие к тому, что будет в следующий миг. Закипающий гнев ударился о холодную сталь встречного взгляда, и угас. А после ромей послушно потянулся к пиале, и пригубил невинно-прозрачную жидкость. У смерти был едва различимый вкус, горьковато терпкий и мягкий, такой, что не почувствовался бы в вине или еде. Сутки… Первый глоток дался с трудом, вся сущность человеческая протестовала против того, чтобы добровольно глотать отраву. Второй пошел легче. На миг Йоргос решил выпить все. Пусть он умрет. Один а Зоя будет жить. Возможно паша пощадит ее, невиновную в неудаче своего непутевого приятеля, возможно даже оставит Ксару… возможно Зоя даже будет счастливы… Но без него. Больше или меньше половины пиалы было отпито, бродяга сказать не мог. Но он отстранился от пиалы. Либо он спасет и себя и Зою, и заберет ее отсюда. Либо… Мысль о том, что та, которую он любил, пусть тихо и безнадежно мало того, что достанется другому, но будет с ним счастлива была ненавистней смерти. И справедливым казалось сейчас решение, что если не суждено ему разделить жизнь с любимой, то в мире иной они уйдут вместе.
Афиф бен Бадра: Афиф чуть скривился. Половина дозы не будет иметь того эффекта! Пока мальчишка пил, египтянин приготовил вторую порцию яда. Тем более, это далось ему гораздо проще, чем в первый раз, так как волнение улеглось, и руки стали привычно спокойными. Тщательно отерев "мерный ноготь" и перемешав зелье, он протянул вторую пиалу Заганос-паше, склонив голову и разъясняя при этом: - Половина дозы вряд ли будет иметь нужный эффект, господин мой. Если тебе нужно, чтобы судьба этих ромеев была одинаковой, то каждый из них должен выпить всё без остатка.
Заганос-паша: Рука, все еще удерживавшая пиалу, с дрожащими на дне последними каплями губительного напитка, дрогнула и сжалась. Приученный и привыкший к молчаливому повиновенью чернокожего евнуха, Заганос-паша испытал сейчас короткий прилив раздражения. Глупость! Человеческая глупость, подобно трещине, безобразящая лучшие творения - куда укрыться от твоего всепроникающего взора? Разве ядами или пытками сломил он сейчас волю ромея? И разве тот не отправился бы на край света, даже если бы рука турка влила ему сейчас в рот засахаренную воду? Ничего, настанет пора, и эти дикие люди еще научатся улавливать его замыслы даже не по мановенью руки - а по быстрому взлету ресниц или же легкому изменению его дыхания. Мужчина разжал пальцы - и пиала выпала из его ладони, звонко расколовшись о каменный пол. Осколки, как раздробленные ногой святотатца кости черепа, жалобно захрустели, когда второй визир повернулся к ядоварителю. Лицо, недавно еще милостивое и улыбающееся, стало острым, подобно падающему лезвию меча. - Благодарю. Тебя. Рука янычар-ага упала, словно ее обладатель желал показать, что исполняет указания только султана или Аллаха, и не унизится до требований впервые увиденного алхимика. Взгляд прищуренных глаз обратился на делели. - Ты сделаешь это.
Ксар: Когда пиала с ядом отодвинулась от Зои, Ксар едва сдержал облегчённый вздох и, пока не видит господин, бегло погладил плечико Зои широкой шершавой ладонью, точно успокаивал. Зачем же разделять яд пополам? Пусть этот мальчишка пьёт всё. Не надо травить её! Впрочем, крысёнышу не хватило благородства принять весь удар на себя. Что ещё от такого ожидать! Хвала Аллаху, господин разбил пиалу с остатками яда. Но радость от того, что удастся сохранить Зое жизнь, была недолгой - этот проклятый алхимик, желая, видимо, выслужиться перед Заганос-пашой, приготовил вторую порцию яда. А в следующую минуту Ксар понял, что вливать отраву в рот Зое предстоит ему самому. Делели постарался сохранять безразличное выражение лица, не желая показывать господину, что эта неверная для него что-то значит. К тому же, разве она значит для него что-то? Познакомились ведь совсем недавно, да и кто она такая вообще?! Но Ксару никогда не удавалось убедительно скрывать свои эмоции, и сейчас его выдали чуть дрогнувшие брови. И всё же рука его, будто нехотя отпустив плечо девушки, протянулась к пиале, твёрдая и спокойная. Правда, по взгляду делели, обращённому на египтянина, можно было легко догадаться, что, как только они с ним останутся наедине, последнему очень не сладко придётся. На миг Ксар даже подумал - а не расплескать ли отраву как будто нечаянно, мол, девчонка вырывалась? Не пролить ли мимо? Но это значит ослушаться господина. Оказавшись между двух огней, Ксар выбрал подчинение приказу. Как всегда. Хотя сердце коротко кольнула ледяная иголочка боли. Бедная, бедная Чалыкушу. Вторая рука Ксара мягко легла на челюсть девушки, и пальцы, способные в шутку согнуть монетку пополам, вдавились в белую кожу.
Зоя: Если бы могучие руки Ксара не удерживали ее, Зоя бы уже рухнула на пол - коленки у нее давно предательски дрожали, будто после нескольких часов беспрерывного выступления. Откуда Йоргосу взять голову турецкого принца? Сами бы посудили - даже если он знает место, где укрывается беглец, одному мальчишке сладить с ним будет не под силу... Испуг совершенно заглушил здравый смысл, твердящий, что с ним наверняка отправят полдюжины бойцов. А Йоргос, между тем, даже сейчас помнил о своем крестном целованье и настойчиво твердил - не причиняете ей вреда, пощадите ее... По щекам Зои снова потекли слезы бессильной ярости. Все это напрасно, пообещают - обманут, что же ты делаешь с собой, Йорикас... Чаша с остатками яда была разбита, но, похоже, турок решил, что это еще не конец. До Зои не сразу дошло, что сейчас того же питья - или другого, но не менее смертоносного - поднесут и ей. Больше того, сделает это именно Ксар - наверное, в виде наказания за неприлично мягкое обращение с пленницей. Вот и все. "Лучше бы нас зарубили при побеге", - было последней мыслью Зои перед тем, как жесткие пальцы надавили на челюсть, заставляя девушку разинуть рот, подобно голодному птенчику в гнезде.
Ксар: Ксар стиснул зубы, пытаясь придать своему лицу совершенно бесстрастное выражение, но добился противоположного результата. Побелевшие губы и вздувшиеся желваки на скулах весьма красноречиво свидетельствовали о борьбе в душе делели. Но руки были твёрдыми и вопреки желанию сердца не пролили ни капли. Когда чашка опустела, Ксар ткнул её обратно в руки египтянина. После чего посмотрел на господина, ожидая новых приказаний. Частица ненависти, направленной на отравителя, досталась и Заганос-паше, но Ксар сразу же опустил глаза. Никому не стоит показывать своих чувств. Особенно этому человеку.
Афиф бен Бадра: Приняв пустую пиалу, Афиф едва ли не фыркнул с презрением. Этот мечник мог бы проорать на весь дворец "Я не хочу этого делать!" - и то было бы менее очевидно. Каков глупец, подумать только! Из-за какой-то неверной, из-за бродяжки так переживать. Да весь город в полном распоряжении османской армии. Неужели он думает, что эта девчонка так уж незаменима? Как бы то ни было, Афифу даже понравилось всё это представление, и то, с какой покорностью и смятением подчинялся Заганос-паше этот здоровенный, такой опасный с виду мечник. Афиф не любил глупых людей. Особенно тех, чья глупость вызвана женскими чарами. Йоргос?
Йоргос: Черный евнух отпустил пленника, держась однако наготове, на случай, если ромей вздумает по глупости или от отчаяния бросится на хозяина. Йоргос же лишь выпрямился, передернул плечами, сдерживая желание почесать зудящую поясницу. Он не понял слов мрачного незнакомца, но видимо что-то было не так, раз паша пожелал разбить пиалу с остатками яда, а Зое поднесли другую Все сожаления и терзания остались в прошлом, до того момента, как раскололась на неравные половинки фарфоровая пиала, стоившая быть может столько, что на деньги, вырученные за нее можно было столоваться в хорошей харчевне не менее дюжины дней. Сейчас на лице ромея читалось удивительное спокойствие. Спокойствие человека, который принял решение, и собирался следовать задуманному до конца. Он лишь горько усмехнулся, когда турок, который «был добр» к маленькой милой циркачке, по ее собственным словам, заставил Зою выпить смертоносную жидкость. Что проку той доброты, когда участь всех, здесь находящихся зависела от воли или прихоти одного человека? Йоргос внимательно следил за вельможей, и, спросив вдруг себя, с удивлением понял, что даже не ненавидит этого человека. Судьбу ненавидеть, в общем-то, глупо. К этой мысли он пришел еще будучи мальчишкой, а потому спокойно принимал то, что ему было отмеряно в этом мире, находя в своей жизни не меньше радостей, чем те, кто жил в дворцовой роскоши. А судьбой ромей считал то, что не в его силах было изменить. Вот и сейчас, он не мог изменить происходящего, но ему была дана возможность решить, какое будущее выбрать – жалкую смерть, или жизнь… - Я готов, - произнес он с едва сдерживаемым нетерпением, отвлекая визиря от смакования всех оттенков и нюансов ситуации, - время теперь против меня, а принц Орхан, - он произнес имя, которое во время разговоров с вельможей стыдился упоминать, легко, словно речь шла и не о человеке даже, а о каком-то предмете, -не будет сидеть на месте и дожидаться встречи. Немного помявшись, ромей добавил, не поднимая глаз, однако без заискивания в тоне голоса, просто озвучивая очевидный факт. - И у меня нет оружия, господин, чтобы исполнить вашу волю, когда, - он тут же поправился, - если… принц не пойдет со мной… Ему было, что сейчас сказать Зое, и будь возможность получить минуту наедине с девушкой, укоротив отмерянные ему часы жизни вдвое, он не задумываясь, согласился бы. Но все что ему оставалось, это лишь ободряюще ей улыбнутся. Улыбка, сначала неуверенная, словно за минувший день, Йоргос разучился улыбаться, растянула уголки губ, и отражением ее лукаво блеснули синие глаза за миг до того, как перехватив взгляд Зои, Йоргос беззастенчиво ей подмигнул. «Выберемся, милая, Так или иначе, правдами или неправдами»
Заганос-паша: - У тебя будет оружие. Пожалуй, из всех, кто находился сейчас в этом месте и в это время, мальчишка нравился Заганос-паше больше всех. Он не рыдал и не рвался, как многие, кого бесстрастным янычарам доводилось отправлять на тот свет, а принимал случившееся точно так, как, в представлении выкреста, должен был вести себя настоящий мужчина: не проявляя позорной слабости и не выказывая страха за свою жизнь, которая, воистину, теперь зависела от быстроты его ног и ловкости языка. Это требовало награды. - С тобой пойдет он,- указывая на ядоварителя, произнес второй визир,- и он будет твоим оружием. Он и... вот это. По его знаку чернокожий подал юноше небольшую металлическую пластину, вроде тех "ярлыков", которые выдавали монгольские властители своим эмиссарам и вестникам, чтобы избавить тех от превратностей пути по просторам империи. На полированной поверхности была оттиснута шахада* и рядом с ней, выкрашенная красным - тугра нового султана. Янычар-ага с почтением прикоснулся губами к причудливым изгибам арабской вязи, негромко произнеся нараспев: ʾašhadu ʾal lā ilāha - и лишь после этого передал "охранную грамоту" юноше. - С этим ты пройдешь любые посты и не будешь задержан янычарами ни в каком месте на территории города. Прочие патрули обязаны немедленно передать тебя им в случае любого спора. С этой минуты,- Мехмет-паша слегка повысил голос, чтоб донести до ромея важность происходящего,- ты служишь великому султану, подсуден и подчиняешься только ему. И мне,- серые глаза, доселе торжественные, блеснули предостережением. Но, должно быть, сочтя, что требование пленника все же вполне справедливо, командующий нового войска повернул лицо к Сабиту, небрежно бросив: - Сведи его в арсенал, пусть подберет себе, что захочет. Сочтя, что этих распоряжений достаточно, и отдельные указания прочим собравшимся будут излишней роскошью, второй визир направился к столу, на ходу вытирая руки расшитым кушаком, обозначавшим его ранг,- словно боялся, что на них может остаться отрава. * шахада - "символ веры" в исламе, строчка: «Какой бы раб Божий ни засвидетельствовал о том, что нет божества, достойного поклонения, кроме Бога (Аллаха) и что Мухаммад — посланник Бога (Аллаха), сделав это с искренностью в сердце, Господь непременно удалит его от Ада».
Зоя: Каков на вкус яд, Зоя так и не поняла, хотя ей пришлось сделать несколько глотков, пока бесцветная жидкость лилась в горло. Можно ли описать послевкусие воды? На языке остается лишь влажность и прохлада, но не горечь, кислота или сладость... А впрочем, если бы отраву было так легко распознать, кто умер бы от дьявольского зелья? Ксар больше не держал ее, но в этом и не было необходимости - Зоя стояла, держа спину неестественно ровно, будто отныне она стала драгоценным сосудом и боялась расплескать через край то, чем была наполнена. Яд был в ней, бежал по жилам, скользким змеем свернулся в животе, и тревожить его покой понапрасну не следовало - он и так пробудится в свой, заранее назначенный срок. Широко распахнутыми глазами следила Зоя за тем, как Йоргосу вручили охранный знак, глядя и не видя, слушая и не слыша. Она отравлена. Она почти мертва, как и сам Йоргос, только все еще дышит по какому-то недоразумению....
полная версия страницы